Джессика

А совсем иное чувство, когда ощущение другого человека, напротив, становится настолько полным и органичным, что слова не нужны — как не нужны они в общении между левым и правым полушарием собственного мозга. Когда другой человек перестает восприниматься как собственно другой, присутствие которого требует некоего оправдания, ответа на вопрос «зачем?» Нет, конечно, обмена информацией это не заменяет. Это всего лишь чувство. Но такого чувства он прежде не испытывал даже с Кэтрин…
О ней он, кстати, тоже рассказал Джессике. На четвертый или пятый день. Рассказал все, включая последний омерзительный эпизод, о котором прежде не собирался рассказывать никогда и никому. Он извинился перед Джессикой, что «вывалил на нее эту грязь», но почувствовал облегчение. До этого всякое воспоминание о Кэтрин вызывало у него злость и наихудшие пожелания в ее адрес. Тварь, оскорбившая его лучшие чувства, предавшая его идеалы чистой и светлой дружбы, его представления о достойном и прекрасном… Теперь же ему стало почти смешно. Она не стоит ненависти. Она слишком ничтожна, чтобы вызывать хоть какие-то эмоции. Она ничего не разрушила. Чистое и светлое существует, просто не имеет никакого отношения к ней.
В общагу Малколм возвращался уже глубоко затемно (Рик смотрел на него с многозначительной ухмылкой, но, к счастью, воздерживался от скабрезных шуток) и за всю неделю лишь пару раз заставил себя заглянуть в учебники и тетради, да и то ненадолго. В школе он обычно был примерным учеником, не оттягивавшим домашние задания до последнего срока, но после вечеров, проведенных в парке, учеба не шла ему на ум, да и времени на нее почти не оставалось. Малколм говорил себе, что семестр только начался, и он еще успеет наверстать — а вот теплая погода скоро кончится, и под унылым осенним дождем в парке уже не посидишь…
Вечером субботы — второй субботы, проведенной Малколмом на скамейке Джессики — закат и в самом деле не был столь безмятежен, как в предыдущие дни. На западе натянуло облака и дымку, и солнце багровело, погружаясь в это марево, пробивалось сквозь него воспаленными пятнами, а затем, исчезнув во мрачной мути окончательно, словно выплеснуло веером в небо кровь, как будто что-то раздавило его там, в облачной мгле. Вероятно, это предвещало ухудшение погоды назавтра, и Малколм подумал, что, возможно, в воскресенье ему и не удастся снова прийти «в гости к Джессике». Это соображение навело его на новую мысль: пока еще не стемнело, он снял лицо девушки — только само изображение без траурных слов рядом — на свой телефон (далеко не последнюю модель — Малколм глубоко презирал тех, кто исключительно из тупых понтов каждый год гоняется за самыми новыми версиями смартфонов — но, во всяком случае, фотографировал его телефон вполне прилично).
В воскресенье погода и в самом деле испортилась. С самого утра зарядил дождь, и прогноз на метеосайте подтверждал, что это безобразие намерено затянуться на целый день. Рик сперва дрых до полудня, а потом, натянув джинсы и футболку, вновь завалился на кровать с наушниками, «айфоном» и большим пакетом попкорна, явно не собираясь в обозримой перспективе избавить Малколма от своего присутствия. Малколм коротал время, гоняя в какую-то бесплатную сетевую стрелялку, хотя вообще не был фанатом подобных игр — но в данном случае она позволяла дать выход раздражению. Но вот Рику кто-то позвонил — точнее, прислал текстовое сообщение — и после непродолжительного тыканья пальцами в экран сосед Малколма, наконец, свалил.
Малколм тут же выключил игру, достал свой собственный телефон и вывел на экран сделанную накануне фотографию. Здравый смысл подсказывал, что если он хочет «пообщаться» с Джессикой, то для этого совершенно не нужно идти в мокрый и холодный парк — воображаемые разговоры можно вести откуда угодно, и телефон с фотографией, пожалуй, даже лучше обеспечит иллюзию реальной беседы, чем пустая скамейка. Но… почему-то на сей раз его воображение отказывалось работать, как надо. В парке он с каждым днем, казалось, все яснее ощущал присутствие Джессики. Если смотреть не на табличку на спинке, а на озеро, было совсем легко поверить, что она сидит рядом. Телефон же в руке оставался просто мертвым куском пластика, никак не связанным с ней, несмотря даже на выведенную на экран картинку (куда менее убедительную в мелком масштабе). Разговаривать с телефоном в отсутствие звонка было глупо.
 
У Малколма вдруг мелькнула мысль, что сейчас ему придет сообщение от Джессики.
Любимый прием авторов современных ужастиков — мертвецы, посылающие электронные сообщения живым… Пожалуй, он бы даже и не испугался — хотя, скорее всего, и не поверил бы, сочтя, что это чей-то гадкий розыгрыш (впрочем, кто бы стал разыгрывать таким образом его, никогда не знавшего Джессику при жизни, спустя десять лет после ее смерти? Разве что кто-то, все же подслушавший его разговоры на скамейке, но это выглядело совсем невероятно…) Но, разумеется, никаких сообщений и звонков так и не последовало. «Она не знает ни мой номер, ни мой е-мэйл», — подумалось Малколму, и он тут же сердито одернул себя. Нет, он прекрасно понимает, где кончается фантазия и начинается суровая реальность материального мира, в которой слова «навсегда» и «никогда» не знают исключений. Показательно, кстати, что все электронные проявления мистики так и остались атрибутом исключительно фантастики — в отличие, скажем, от спиритических сеансов прошлого, никто не пытается всерьез использовать компьютеры или смартфоны для связи с потусторонним миром. Хотя, если бы духи и призраки в самом деле существовали, им наверняка было бы куда проще двигать курсор по экрану, чем деревяшку по спиритической доске…
Но размышление об электронных устройствах навело Малколма на новую мысль. От черно-белого портрета, несмотря даже на солнечное выражение лица девушки, все-таки слишком веяло кладбищем и надгробьем. А что, если поискать в сети цветной оригинал фотографии? Он по-прежнему не собирается вынюхивать в интернете подробности ее жизни, но уж на это Джессика бы наверняка не обиделась…
Малколм перекинул фото на ноутбук и запустил поиск по изображениям. «Гугл» выдал ему набор черно-белых картинок, на большинстве из которых, кажется, была даже и не Джессика — просто похожее лицо в том же ракурсе. Но, промотав страницу вниз, Малколм увидел цветное фото — и поспешно кликнул на него мышью.
«Памяти Джессики Сильвер».
Это был ее мемориальный аккаунт. То есть, конечно, мемориальным он стал после смерти — тогда и добавили слово «памяти». До этого это была обычная страница Джессики Сильвер в соцсети. С той самой солнечной фотографией, так не вязавшейся с самой идеей смерти…
Малколм развернул фото в полный размер и скопировал к себе на диск. Пролистал обычные в таких случаях комментарии — «помним, любим, скорбим», «прости, Джессика…», гифки с горящими свечами… Затем стал читать записи, сделанные самой девушкой.
В отличие от большинства девчонок, постящих всякую ерунду по несколько раз в день, Джессика писала нечасто и только о том, что действительно казалось ей важным и достойным внимания. Например, «Знали ли вы, что стихотворение Сары Тисдэйл «Будет ласковый дождь» написано вовсе не во времена, когда все ожидали ядерную войну, а в 1920 году? Тогда о возможности войны, которая уничтожит человечество, не подозревали даже физики. Только поэты…» Малколм этого не знал. У него, как и у многих, благодаря рассказу Брэдбери это стихотворение твердо ассоциировалось именно с ядерной войной. Интересно все же, в какой области специализировалась Джессика — литература? В ее постингах нигде напрямую не говорилось об учебе. Но Джессика, несомненно, много читала — среди постингов были понравившиеся ей стихи и впечатлившие ее цитаты из книг. Попадались и фотографии, по большей части природа — белка вниз головой на древесном стволе, поднявшийся на задние лапы упитанный сурок, красная птица-кардинал с вздернутым хохолком на осыпанной каплями недавнего дождя ветке, огненные осенние клены, отраженные в синей воде озера, деревья в сверкающем на солнце снегу… И закаты. Несколько фото закатов над озером, сделанных в разное время года, но все, похоже, с одного места. Того, где теперь стояла скамейка. Наверное, это было ее любимое место в парке…