Шестой знак. Том второй

– Мне кажется, вы злоупотребляете моим согласием отвечать на ваши вопросы, леди.
– Я так не считаю.
– Значит, вы ошибаетесь.
– А может, ошибаетесь именно вы? – ласково осведомилась я, пряча за улыбкой хищный оскал. – Это ведь не я просила вас о помощи. Или в нашей договоренности что-то изменилось?
– Нет. Но вы заставляете меня сожалеть о принятом решении, – процедил он, резко отвернувшись.
Я жестко усмехнулась.
– Так, может, вы просто забудете о нем и продолжите жить, как раньше? Или вы настолько непоследовательны и непостоянны, что способны отказаться от собственного слова?
Владыка дернулся, как от пощечины, и поднялся, развернувшись ко мне всем корпусом и буквально впившись бешеным взглядом в мое безмятежное лицо. А я даже не пошевелилась – просто сидела и все с той же улыбкой смотрела на его перекошенную физиономию, внимательно изучала его побледневшие скулы, на которых почти сразу расцвел нездоровый румянец; затем опустила взгляд чуть ниже, медленно и неторопливо подсчитала количество пуговок на его рубахе; дошла до камзола, так же медленно его оглядела. Потом скользнула рассеянным взглядом мимо, после чего так же неторопливо поднялась, тем самым заставив его отступить на шаг, и… совершенно спокойно прошла мимо.
– У вас красивый сад, – безмятежно обронила я, словно не замечая протянувшихся от повелителя волн неподдельной ярости. – Спокойный, тихий. Слегка диковатый, правда, но в этом есть какая-то прелесть. Однако, что самое любопытное, в его обманчивом спокойствии кроется мощь зарождающегося вулкана – только тронь верхушку, как мгновенно взорвется вся гора… кстати, вы в курсе, что вся эта красота…
Я обвела рукой шипастые заросли.
– Была создана лишь для того, чтобы вас убить?
На поляне воцарилось угрожающее молчание.
– Нет? – удивилась я, не услышав ответа. – А между тем Знак уже две сотни лет старательно ищет способ убрать вас со сцены. Даже специально изобрел для этого известный вам яд, отрастил острые когти, зубы, обзавелся защитниками… если бы не необходимость поддержания Купола, вас бы уже не было на этом свете. И мне очень интересно знать, как вы умудрились добиться такого отношения?
Игнорируя зловещую тишину, я бесстрашно приблизилась к ограде и, развернув левую руку ладонью вверх, поднесла ее к шиповнику. Без спешки, со спокойной уверенностью в том, что он не причинит вреда… и он действительно этого не сделал. Вместо того, чтобы ткнуться в кожу острыми иголками, он довольно быстро их спрятал, а затем потянулся навстречу мягкими листьями, будто все еще сомневался, что может кому-то доверять.
Я улыбнулась и погладила широкий листок, коснувшийся меня первым. Совсем легонько, как погладила бы лопоухого щенка, впервые в жизни познавшего, что такое ласка, и удивленно замершему от этого необычного ощущения. Добавив немного силы от своих Знаков, я улыбнулась снова, потому что по кустам пробежала взволнованная дрожь, а потом протянула уже всю руку и по локоть зарылась в тихо шелестящую зеленую массу, которая моментально пришла в движение и осторожно обняла меня в ответ.
– Нужно сильно постараться, чтобы заставить Знак себя ненавидеть, – не оборачиваясь, обронила я, старательно прислушиваясь к себе. – Для этого необходим настоящий, просто-таки врожденный талант… но у вас, сударь, он, видимо, развит в достаточной мере, потому что стремление этой земли от вас избавиться превышает всякие мыслимые и немыслимые границы. Признаться, впервые встречаюсь с таким феноменом: как правило, Знак – сущность нейтральная. Он не понимает разницы между добром и злом, между тем, что мы считаем хорошим, а что – плохим, и тем, что для нас является важным или же совершенно пустым. Он подходит к вопросу выбора Ишт, исходя из собственных критериев, оценивая их лишь с позиции того, что опасно для него, а что нет. Но вот ВАС он почему-то считает прямой угрозой своему существованию. Может, объясните почему?
Не услышав ответа в третий раз, я обернулась и посмотрела на замершего в нескольких шагах мужчину: он был невероятно бледен, на его висках проступила испарина, темные черные глаза стали похожи на два провала в Бездну, под ними пролегли невесть откуда взявшиеся тени. Черты лица болезненно заострились. Губы посерели, обескровились… он напоминал сейчас живого мертвеца, готового на все ради глотка свежей крови. И это было воистину страшно.
 
Но еще страшнее изменился его взгляд, когда прямо у меня перед лицом опустилась зеленая ветка, на самом кончике которой внезапно вырос и застенчиво распустился уже знакомый сиреневый цветок. Такой нежный и хрупкий, что его было невозможно поранить. Настолько доверчивый, что его было сложно отвергнуть. И до того нетерпеливый, что при виде моей открытой ладони его аж кинуло в дрожь. А затем сиреневые лепестки еще и засветились призрачным светом, словно спеша рассыпаться коварными искрами и поскорее пристроиться на примеченное местечко.
– А ну, не балуй! – строго сказала я, сжимая руку в кулак и отводя ее в сторону. – Мы с тобой о чем договаривались, а?
Цветок жалобно сник.
– Даже не пытайся, – еще строже предупредила я и второй рукой отодвинула этого провокатора подальше.
Шиповник огорченно вздохнул, но отступился. Цветок на его ветке развеялся в воздухе, будто никогда не существовал, сама ветка неохотно втянулась обратно. Затем у меня под ногами произошло какое-то движение, а всего через миг трава внезапно преобразилась – резко пошла в рост, превратившись из колючего ежика в прекрасный зеленый ковер; тут и там на ней проклюнулись первые бутоны полевых цветов. Шиповник тоже ожил, попрятав свои шипы, зашевелился, расцвел многочисленными алыми цветками. Следом за ним зашелестело и понравившееся мне дерево, стремительно покрывшись молодой листвой. На кончиках его многочисленных веток набухли и тут же прорвали толстую кожуру свежие почки, а еще через миг из них пробились наружу такие же многочисленные желтые «сережки», как у березы в период цветения. И это было настолько красиво, что я невольно улыбнулась.
– Так намного лучше.
Поляна снова шевельнулась – на этот раз удовлетворенно – и затихла. А я глубоко вздохнула, впервые чувствуя аромат настоящих цветов, и негромко рассмеялась: вот теперь я чувствовала себя прекрасно. Меня узнали, наконец, приняли, одарили благословением. Меня внимательно слушали, с нетерпением ждали, с готовностью откликались на каждый жест, каждое слово и даже мысль… почти как раньше. Да… это было почти как на Равнине. Потому что здесь я была если не дома, то, как минимум, в гостях у доброй хозяйки, которая позаботится обо мне и никогда не даст в обиду. И с ее позволения я снова стала всем: землей, воздухом, ветром… хотя бы на какое-то время. Я дышала вместе с ними, жила их жизнью, могла почувствовать каждое дуновение, каждый вздох, каждый взгляд из-под густой листвы… ощущала движение вокруг себя… абсолютно любое… и слышала все, что происходит во мне и вокруг меня.
Лишь потому, что ОНА это позволила. ОНА разрешила. И потому, что этот краткий миг единения был нашим обоюдным желанием, заставившим меня охватить взглядом чужие владения, а ЕЙ позволил увериться в том, что решение было принято правильно. Благодаря чему мы на какое-то время стали одним целым, каким-то цельным, неразделимым существом. Я была Ею, а она – мной. Я дышала, а Она набиралась в это время сил. Я смеялась, и она улыбалась вместе со мной. Все стало общим на это короткое время: эмоции, воспоминания, слабости… и не заметить произошедших перемен мог только слепой.
Тогда как владыка слепым отнюдь не был.
 
Правда, к его чести надо признать, на этот раз в его руке не появилось никакого заклинания. И угрозы от него тоже не ощущалось. Повелитель словно бы… умер ненадолго, невесть каким образом оказавшись в благоухающем раю. А когда снова ожил, то смог лишь пошатнуться и тяжело опуститься обратно в кресло, растерянно глядя в мои сияющие глаза, в которых отражался целый калейдоскоп наших общих с землей эмоций.