Наследница солёной воды (ЛП)

— Они пытались выиграть свою войну, — отрезала Джерихо, но на её лице не было настоящего гнева.
Она уставилась на Сорен полными слёз глазами, её лицо раскраснелось от слёз.
— Верно? Вот почему ты потратила всё это время, обманывая нас.
— Нет, — одновременно сказали Сорен и Финн, и их взгляды встретились.
— Её не волнует победа в войне, — устало сказал Финн. — Элиас — её боевой товарищ. Это у него укус гадюки. Она осталась, чтобы попытаться достать ему лекарство.
Значит, он знал — и использовал это против неё. Поистине принц дураков, и она была главной среди его подданных.
— Лекарство? От яда нет лекарства, — сказала Адриата.
Финн отвел взгляд от яростного взгляда Сорен, теребя нитку на своём фиолетовом свитере. Ей хотелось сорвать этот чертов свитер, уничтожить, притвориться, что она никогда не была такой глупой и сентиментальной.
— Теперь она это знает. Но она этого не знала до сегодняшнего вечера.
— Теперь это не имеет значения.
Ничего из этого не имело значения. Ни один из её планов, ни одна из её надежд, её воспоминаний… ничего из этого. Солейл была всего лишь воспоминанием, и всё, о чём она начинала мечтать, было просто этим. Мечтой. Ничего такого, что могло бы когда-либо произойти, только не после этого.
— Я говорю тебе, он невиновен. Просто отпусти его… преисподняя, я останусь. Ты можешь бросить меня туда вместо него, я даже не буду пытаться бороться, просто отпусти его домой.
Адриата и Рамзес обменялись взглядами, и по этому взгляду Сорен уже поняла, что она проиграла.
— Мы не посадим тебя в темницу, — сказал Рамзес с неутомимым, приводящим в бешенство терпением. — Сорен, нам здесь кое-что нужно. Ты требуешь всего даром.
— Прекрасно, — прорычала она. — Ты хочешь правду? Я дам её тебе, всю. Но он выходит на свободу.
— Сорен, мы не можем его выпустить, — мягко сказал Каллиас, его голос запинался на её никсианском имени, как будто ему было больно произносить. — Не имеет значения, если ты не считаешь его некромантом. Всё это началось, когда он появился, и он так много знает об этом…
— Потому что он вырос в храме Мортем! Он учился на священника, а потом, когда умер его отец, он… он ушёл, но ему всё ещё нужна была вера, — голос Сорен надломился, и она прочистила горло, пытаясь собрать воедино разбитые кусочки. — Мортем знает, что я никогда этого не понимала, но эта вера приносит ему покой. И только. Если вы хотите получить ответы, посмотрите на своё собственное королевство. Среди вас может быть никсианский шпион, который может использовать мёртвых, но это не он.
— Как ты можешь быть уверена? — спросил Финн.
Она выдержала его взгляд.
— Потому что независимо от того, кем является Элиас, независимо от того, кем он или я стали, он никогда бы не попытался убить меня. Он скорее бросился бы с ближайшего утёса, чем позволил бы этому случиться.
Это не было ложью. И, может быть, именно поэтому Финн расслабился, посмотрел на свою мать и сказал:
— Мама, может быть, нам стоит её послушать.
Адриата взглянула на него, затем бросила взгляд поверх головы Каллиаса на Джерихо. Бывшая наследница просто покачала головой, сжав челюсти.
— Мы не причиним вреда мальчику, — в итоге сказала Адриата, и грудь Сорен ослабила железную хватку на её сердце, наконец, позволив ему биться снова. — Его не тронут до тех пор, пока мы не сможем исследовать этот вопрос дальше. Но он не покинет подземелья.
Сорен сглотнула.
— Отлично. Хотя бы позволь мне сходить к нему.
— Я не уверена, что ты понимаешь это, Солейл, но ты не в том положении, чтобы предъявлять требования…
— Это не требование.
Весь жар покинул её, оставив её холодной. Оставив её уставшей.
— Я прошу. Пожалуйста, позволь мне увидеть его. Он болен — позволь мне убедиться, что с ним всё в порядке.
Джерихо смягчилась, пусть и ненамного, и посмотрела на Адриату.
— Это не повредит, мама.
— Это, безусловно, может, — не согласился Каллиас, но тут же поймал на себе пронзительный взгляд Адриаты.
 
— Ты можешь идти, — сказала она. — Но за дверью будет стоять охранник. И если возникнет хотя бы намёк на неприятности, мы без колебаний сделаем то, что должны.
Сделаем то, что должны. Сорен не нужно было быть провидицей, чтобы прочесть это будущее.
Она отвесила жёсткий, насмешливый поклон.
— Как прикажете, Ваше Величество.
Никсианский акцент на полной, оскорбительной, гордой демонстрации. Если бы была её воля, он никогда больше бы не пропал из её голоса.
Адриата не усмехнулась, не закричала, не забрала назад своё согласие на условия Сорен. Но она по-настоящему вздрогнула, и почему-то это было ещё хуже.
Путь до камеры Элиаса был самым длинным из тех, что Сорен когда-либо совершала. Каждый шаг вниз по тесной, тёмной, изогнутой лестнице превращался в сотни шагов. Эхо отражалось от каждого уголка и щели, окружая Сорен призраками всех никсианцев, чьи ботинки касались этой лестницы всего один раз. Чьи шаги отдавались эхом только в одном направлении. Которые, вероятно, всё ещё гнили здесь, внизу, или, возможно, были пищей для некроманта, произнося слова своего хозяина безъязыкими ртами.
Дрожь пробежала по её шее, ощущение было такое, словно холодный палец провёл ногтем по её веснушчатой коже. Она пожала плечами. Она была кем угодно, но она не была и никогда не будет трусихой. И сегодня был не тот день, когда она собиралась сломать эту черту.
Элиас нуждался в ней. Нуждался в её силе, нуждался в её безжалостности, нуждался в её никсианстве.
Солейл Атлас не смогла его спасти. Она уже пыталась и потерпела неудачу. Теперь настала очередь Сорен. И она не сбежит из-за призрачных пальцев и воспоминаний о трупе, носящем голос её боевого товарища. Она не станет съёживаться от призраков своего народа.
Это была её вина, что они мертвы. Они заслуживали лучшего, чем принцессу, которая убегала. Они заслуживали принцессу, которая спасла бы их, или хотя бы одного из них.
Шаги Элиаса не присоединятся к вечному хору на этой лестнице. Нет, если она могла помочь.
Когда Симус остановился у подножия лестницы, предоставив ей на удивление много уединения, необычного для любопытного, раздражающего охранника, она сама рискнула войти в подземелье и пожелала, чтобы не было такого сильного страха, пытающегося вырвать её сердце из груди к ногам.
Горячий, влажный воздух окутал её, вытягивая пот из пор, как в сауне, мгновенно становясь липким и неприятным. Каждый вдох отдавал солёной водой и кровью, ржаво-тёмные пятна на некоторых стенах были ужасным напоминанием о том, какими безжалостными могут быть атласцы, когда им этого захочется. Путь через подземелья представлял собой деревянную конструкцию, похожую на мост, и он был мокрым, как будто находился под водой и только что поднялся на поверхность. Полы в камерах были такими же, залиты морской водой, мёртвыми мерцающими рыбками и кучами песка, и когда она, наконец, добралась до единственной занятой камеры…
Каждая её частичка, которая почти стала Атласом, которая почти забыла, что её кости были выкованы из железа, а вены бежали по её телу своими уникальными путями созвездий, вспыхнула пламенем.
Они заковали его в цепи.
Он стоял на коленях на илистом полу своей камеры, на его запястьях были наручники, цепи приковали его к полу, так что он не мог стоять. С него сняли рубашку и оставили только тёмные тренировочные штаны. Укус гадюки был на виду.
Желчь обожгла заднюю стенку её горла, и она зажала рот рукой, чтобы не издать звук, который он никогда не позволил бы ей загладить.
Боги, укус выглядел намного хуже, чем в последний раз, когда она его видела. Его кожа была испорчена и сгнила, мёртвая плоть была рыхлой и неправильной, чернота в центре раны, которая предполагала, что он солгал о том, насколько плохо становилось. Но хуже всего было то, что он совершенно промок и дрожал, лихорадочный жар заливал его щёки, мышцы были плотно сжаты, чтобы не дать ознобу заставить его дрожать. Его взгляд был прикован к полу, и она знала этот взгляд, стиснутые зубы и морщинку между бровями; ему было больно, и он отчаянно пытался не показывать этого.