Наследница солёной воды (ЛП)

Солейл.
В течение двух часов Солейл снова была жива. Его сестра была прямо там, её руки обнимали его, её голос умолял его остаться, честно сказать ей, все ли они в безопасности.
Он думал, что похоронил это горе, задушил его в стольких слоях схем, лжи и игр, что оно задохнулось, что оно ничего не могло сделать больше, кроме как время от времени поднимать свою уродливую голову, чтобы напомнить ему, что чего-то не хватает, чего он никогда не сможет заменить.
Он никогда не был таким, таким неправильным. Потому что это горе вернулось, закралось в его груди, погружая когтистые лапы в самую сердцевину его существа до тех пор, пока он не истёк кровью. И когда он больше не мог выносить боль, он скатился с кровати и побрёл в соседнюю комнату, такой усталый, что даже не подумал постучать.
Но зрелище внутри привело его в чувство. Быстро.
Солейл была в отключке на своей кровати, лежа на боку, остатки туши размазаны под глазами и вокруг них, волосы в беспорядке. Её рот был приоткрыт, в уголке немного слюны. А рядом с ней, обняв её за талию и зарывшись лицом в её волосы, храпящий и без рубашки, был Эли.
Финн был настолько ошеломлён их явной глупостью, что забыл поймать дверь, и когда ручка ударилась о стену, они оба вскочили — Солейл мгновенно пришла в себя, она смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами. Эли был медленнее, бормоча, когда он подтягивался, потирая один глаз. Но когда он увидел Финна, он застыл.
Некоторое мгновение все трое просто таращились.
— Это не то, на что похоже, — наконец, выдавил Эли.
— Это именно то, на что это похоже, — не согласилась Солейл, положив руку на плечо Эли.
Он оттолкнул её.
— Мы ничего не сделали, — слабо попытался возразить бедняга.
— Мы сделали всё.
Эли покраснел сильнее, чем волосы Каллиаса, и умоляюще посмотрела на неё, как будто она смущала его. Бедняга. Солейл явно не осознавала, что он безнадежно влюблён в неё… или же она оказалась значительно более жестокой, чем он думал.
Финн потёр переносицу.
— Если вы собираетесь быть идиотами, по крайней мере, разберитесь со своими проклятыми историями, хорошо? Тебе повезло, что я пришёл за тобой, а не Кэл. Эли, иди, приведи себя в порядок. Сегодня ты сопровождаешь нас на Фестиваль.
Элиас моргнул.
— Я?
Финн вздохнул.
— Я собираюсь сосчитать до трёх. Если ты не встанешь с постели моей сестры к тому времени, как я скажу «три», я собираюсь обвинить тебя в убийстве. Готов? Один…
Эли шмыгнул за дверь потоком размытой темноты, схватив на ходу свою форму и едва успев натянуть нижнюю сорочку, прежде чем закрыть за собой дверь.
— Вы двое кажетесь… непринужденными, — заметил Финн.
Солейл пожала плечами, откинулась на подушки и небрежно скрестила руки за головой.
— Оказывается, он приятная компания, когда не прижимает меня к себе, — сверкнула эта волчья ухмылка. — И даже когда он…
— Боги, пожалуйста, не надо, — простонал он. — Во-первых, фу. Во-вторых, я очень хорошо знаю, что прошлой ночью ничего не произошло. Я живу по соседству с тобой. И, в-третьих, фу.
— Неважно. Мы все приглашены в эту Фестивальное путешествие, или я всё ещё на постельном режиме?
— Если мы скажем тебе остаться, ты просто собираешься улизнуть вслед за нами?
— Возможно.
Он так и предполагал.
— Тогда ты можешь с таким же успехом остаться со мной и Кэлом. По крайней мере, тогда мы сможем присматривать за тобой.
Солейл нахмурилась.
— Джерихо и Вон не придут?
— Вон слишком болен, чтобы вставать с постели.
Вообще-то даже хуже, чем Финн когда-либо видел его, и он пытался не думать об этом. Когда он уходил прошлой ночью, Вон лежал, свернувшись калачиком на боку, сотрясаемый дрожью, весь в холодном поту, и помощь Джерихо едва уняла приступ боли. Он почти боялся, что они придут сегодня домой и обнаружат, что Вон…
Нет. Он не мог так думать. У Вона всё время были плохие дни. Он выходил из этого состояния; он всегда выходил.
Он ждал в холле, пока Солейл оделась, устремив усталые глаза на стену перед собой, веки отяжелели от чувства вины, которое он изо всех сил пытался отогнать. Если бы он не провёл ночь, прижавшись ухом к стене, слушая, как она и Эли тихо спорят в ночи, а их никсианские акценты возвращаются без зрителей, он бы сам пошёл туда. Он не отошёл бы от неё, пока не убедился бы, что с ней действительно всё в порядке.
 
Когда она вышла из своей комнаты, он был удивлён, увидев, что на ней огромный свитер ярко-алого цвета, такой длинный, что почти доходил ей до колен, а рукава опускались почти до кончиков пальцев. Она выглядела совершенно довольной.
— Где ты это взяла? — спросил он.
— Нашла.
Верно. А он был дядей Анимы.
— Ты украла это.
— Позаимствовала.
— Заимствование без разрешения всё ещё…
— Если ты будешь продолжать жаловаться, я не подарю тебе твой подарок.
Это остановило Финна в его пререкании.
— Я… мой что?
Она протянула ему свёрток, завёрнутый в коричневую гофрированную бумагу.
— Счастливого Солёного дня, или что там мы празднуем.
— Ты знаешь, как это называется — уф. Отлично.
Он взял сверток, нахмурившись, когда тот изменил форму под его руками.
— Он не живой, не так ли? Подожди, он ведь не умер?
Она прикусила губу в усмешке.
— Ни то, ни другое. Просто открой его. Никаких догадок.
Да, это его совсем не утешало. Но он сделал, как она сказала, проводя пальцами по каждому загнутому краю, пока, наконец, осторожно не откинул бумагу.
Всё замерло. Он перестал дышать. Перестал думать.
И впервые в своей жизни он забыл.
Он забыл, что должен был держать её на расстоянии вытянутой руки, на острие меча. Он забыл, что они играли в игру, и, вероятно, это был её следующий ход в ней. Он забыл, что она давно уже не его Солейл, недостаточно Солейл.
Он забыл всё это. Потому что в этой упаковке…
Кончики его пальцев погладили комковатое вязаное существо, словно оно могло прыгнуть и укусить его.
— Ты связала мне свитер?
О, Темпест забери его, его голос надломился. Он быстро закашлялся, чтобы скрыть это.
Солейл, к счастью, этого не слышала — или не хотела насмехаться над ним. Если бы он не знал ничего лучше, то сказал бы, что она нервничала, переминаясь с ноги на ногу, пока он изучал свой подарок.
— Ну, эта грязная вещица, которая на тебе, вот-вот развалится, и Кэл сказал мне, что именно я купила её для тебя давным-давно, так что… Я подумала, что было бы справедливо заменить её.
Его смех застрял из-за какой-то зазубрины в горле.
— Ты купила его слишком большим. Раньше он доходил мне до колен.
Её глаза блеснули.
— Не похоже, что ты когда-нибудь в это вникал, да?
Он моргнул, глядя на свой старый коричневый свитер, затем на тёмно-фиолетовый в своих руках. Глаза горели, горло болело. Может быть, у него была аллергия на подарки.
— Ты связала мне свитер.
— Все ли мужчины медленно соображают, или только большинство из вас? Да, я связала его, и я даже не сделала его таким уродливым, как обычно. Ты…
Он прервал её, обняв её.
— Спасибо, — пробормотал он, давая себе последний момент побыть дураком.
Последний момент, чтобы притвориться, что ему разрешили обнять её, что она не вонзила бы нож ему в спину за это, если бы была вооружена.
— Мне он нравится. Честно.
К его удивлению, она обвила его руками — обняв в ответ, крепко, без колебаний.
— Хорошо. Я ожидаю, что ты будешь носить его везде.
Ещё один смешок застрял у него в горле.
— Если мне придётся.
Боги, помогите ему. Это было нехорошо.
Он и подумать не мог, что сможет любить кого-то больше, чем память о своей младшей сестре — о своей близняшке, родившейся на год позже, о своём лучшем друге, о маленькой девочке, которая сломя голову бросалась с ним в неприятности, о единственном проклятом человеке в мире, перед которым он бы преклонил колени, если бы у неё когда-либо был шанс стать королевой.