Наследница солёной воды (ЛП)

— Любовь не имеет к этому никакого отношения. Восхищение, может быть.
— Я знаю, как выглядит восхищение. Если ты восхищаешься этим парнем, то, похоже, становишься совершенно бесполезной, когда любишь кого-то.
Она оскалила зубы.
— Следи за своими словами!
Он нахмурился, сморщив нос.
— Что это?
— Что, что?
Он насмешливо щёлкнул зубами в её сторону.
— Зубной скрежет. Звук гррр, который ты издаёшь. Никсианцы бросают похищенных детей в волчье логово?
— Да. Вообще-то, я на четвереньках бегаю лучше, чем на двух ногах.
К её раздражению он спокойно воспринял её шутку.
— Понятно. Должен ли я сказать шеф-повару, чтобы он приготовил для тебя мясное рагу?
— Чем больше крови, тем лучше.
Когда они сделали ещё один поворот, входя в новый коридор, он вздохнул. Подобно большей части остального дворца, этот зал был чрезвычайно богато украшен, каждая поверхность была выполнена либо из полированного золота, либо из мерцающих драгоценных камней. Вестибюль в конце был огромен: двойные двери чеканные золотом, со вставками в виде солнечных лучей. Печать Атласа.
— Хотел бы я, чтобы ты мне не нравилась так сильно, — пробормотал Финн себе под нос, просовывая пальцы сквозь кольца на ручках. — Это значительно бы всё это упростило.
Холодок пробежал по её телу, и, боги небесные, она пожалела, что у неё нет меча.
— Что упростило бы?
Он одарил её кривой, жалкой улыбкой, оглянувшись, но ничего не ответил. Вместо этого он распахнул двери и первым вошёл внутрь. И когда Сорен последовала за ним, все взгляды в комнате устремились на неё, она подумала: нет, вот как выглядит волчье логово.
Она вздёрнула подбородок и последовала за Вторым Принцем внутрь.
ГЛАВА 15
ФИНН
Судя по тому, как вела себя Солейл — Сорен, можно было подумать, что её затащили в темницу и привязали к табуретке, покрытой шипами, а не усадили в мягкое кресло в личном обеденном зале королевы. Она была неподвижна, как высохшая морская губка, и сидела на самом краю сиденья, при этом так крепко сжимая в кулаке вилку, что Финн мог поклясться, металл согнулся под её побелевшими костяшками пальцев. Её руки ниже локтей были усеяны пурпурными и зелёными пятнами — он догадался, что это произошло в битве, — и когда она пошевелилась, её драпированный рукав немного соскользнул, и свет неправильно упал на её обнаженное плечо.
Он не часто пугался, но когда его взгляд зацепился за её плечо, у него перехватило дыхание. Прерывистый кашель привлёк к нему все взгляды.
Он не был уверен, как он пропустил участки поврежденной кожи, отслоившиеся от правой стороны её ключицы до сгиба локтя, обесцвеченные и плохо зажившие. Старая рана. Может быть, даже десятилетней давности.
Ему вдруг захотелось самому согнуть вилку или две.
Взгляд Сорен молчаливо бросал ему вызов заговорить.
— Слабый желудок?
— Дело не в этом.
Обычно он пошёл бы дальше, пошутил, задал нелепый вопрос, что угодно. Но этот шрам…
Дым обволакивал стенки его лёгких, жар обжигал глаза, а разум гудел со скоростью, недоступной большинству. Карта за картой мелькали в его голове — маршруты, которые он мог выбрать со своего места к двери, окну, любому другому месту, которое освободит его от этого огня. Но все возможности терпели неудачу. Все варианты были слишком далёкими, слишком опасными или уже уничтоженными.
Ему нужна была помощь.
— Каллиас!
Имя его брата вырвалось из его горла, и он, пошатываясь, остановился, кашляя так сильно, что его лёгкие отказывались делать новый вдох. В десять лет маленький для своего возраста и совершенно одинокий, он не знал, что делать. И это незнание убило бы его, если бы отец не нашёл его несколько мгновений спустя, прижал к своей груди и потащил прочь по одному из маршрутов, который он попробовал, поскольку был слишком напуган, толкнув его в объятия матери.
— Это все?
Вопль Адриаты перекрывал тошнотворную симфонию, эхом разносившуюся по берегу, крики вместо струнных, вопли вместо духовых. Финн зарылся лицом в её ночную рубашку, только чтобы обнаружить, что она пахла тем же дымом, что и его дыхание. Он закашлялся, после чего начался новый приступ кашля, и мать прижала его ближе, потирая руками спину.
 
— Рамзес, это все? Где Кэл?
— Я здесь!
Финн едва расслышал крик Каллиаса сквозь собственное хрипение.
— Я здесь. Джерихо вышла со мной, она на пляже с…
Он почувствовал, как грудь его матери перестала подниматься и опускаться.
— А как же Солейл? Разве она не была с тобой, я думала, что она была с тобой!
— Что? — голос Каллиаса сорвался от паники. — Нет, она отстала от нас, решив найти тебя, как раз перед тем, как нам сказали…
— Рамзес!
Адриата закричала, и Финн только тогда понял, что это значило, ведь его мать никогда не кричала. Ни в страхе, ни в гневе, никогда.
— Рамзес, Солейл всё ещё там, Солейл всё ещё там…
Она толкнула его в испачканные сажей руки Кэла, и он был слишком ошеломлён, чтобы сопротивляться, слишком сильно дрожал, чтобы двигаться, когда понял, что… что Солейл…
— Нет, — захныкал он. — Нет, нет. Она вышла, не так ли? Она должна была выйти! Солейл!
Его взгляд пожирал пляж, вбирая в себя каждый ожог, крик и всхлип, каждое лицо, которое не было тем, которое ему было нужно, каждый голос, который не принадлежал его сестре. Его паника росла, пока он не почувствовал, что вот-вот и он выскочит из собственной кожи.
— Солейл! — его голос сорвался, и он согнулся пополам в приступе хрипа.
Лицо Каллиаса было бледнее песка, на котором они стояли, каждая его веснушка была чернильно-тёмной. Он погладил Финна по спине, бормоча приглушённые заверения, но его глаза были прикованы к их родителям, которые спорили перед горящим замком о том, кто вернётся, оба боролись, чтобы защитить другого.
Финн понял это одновременно с Каллиасом. Почувствовал, как у него свело живот, в то же время Каллиас плотно сжал челюсти и убрал руки со спины Финна.
Солейл уже будет мертва к тому времени, когда решение будет принято. Ждать некогда.
— Кэл, — задохнулся Финн, дёргая его за рукав. — Кэл, ты должен вытащить её. Мы должны вытащить её, пожалуйста, Кэл, мы не можем оставить её там…
Каллиас сжал руками его плечи, удерживая его на месте.
— Ты останешься здесь, — сказал он медленно, рассеянно, как мальчик, уже одной ногой переступивший черту между жизнью и тем, что лежит за её пределами.
Он и двигался таким же образом, сантиметр за сантиметром, дрейфуя так медленно, что их родители не понимали, что происходит, пока он не оказался слишком далеко, чтобы они могли его остановить.
Затем Каллиас бросился бежать.
— Каллиас!
Адриата и Рамзес бросились одновременно, крича в один голос, их паника слилась воедино и перекликалась с паникой Финна. Но, прежде чем они успели сделать хотя бы шаг, Каллиас шмыгнул через наполовину обгоревшую дверь, его волосы замерцали, как ещё одно пламя, поглощённые пламенем, пеплом и дымом.
— Финн?
Он моргнул, возвращаясь в этот обеденный зал, в это время, за этот стол, заполненный его семьей. И эта девушка, эта незнакомка с лицом его сестры, наблюдающая за ним, постукивала большим пальцем по зубцам вилки. Она небрежно облокотилась на подлокотник своего кресла, склонив голову набок и прищурив глаза.
— Ты собираешься сесть? Или мои шрамы так сильно отталкивают тебя?
— Дело не в этом, — сказал он безучастно, прежде чем понял, что повторился. Тупица.
Финна больше, чем других преследовал этот огонь. Джерихо, Каллиас и Вон продолжили жить дальше, преодолели это, но Финн был проклят безупречной, яркой памятью, вся его жизнь была выстроена в аккуратную серию картинок в его голове. Он бы всё отдал за то, чтобы время смягчило грани, как это было с другими, размыв их до тех пор, пока он больше не смог бы с тошнотворной точностью переживать каждую пропитанную ужасом секунду той ужасной ночи.