Одиночка (СИ)

От участившегося дыхания пересыхает во рту, и шея будто деревенеет. Я не могу набраться смелости, чтобы смотреть Адилю в глаза. Его тело почти касается моего, а я разглядываю рисунок на его толстовке.
Издав странный по глубине вздох, он заводит руку мне за спину и, сжав бедро, толкает к себе. Я не успеваю выставить руки, поэтому губы утыкаются ему в грудь. Да, я всепонимала с той секунды, как увидела Адиля в дверном просвете, но шок отчего-то продолжает нарастать. Сбившееся дыхание касается моего виска, ладонь бесцеремонно двигается вверх по ткани колготок, захватывая подол платья.
Из горла вырывается звук протеста, жалкий, дребезжащий. Совсем не такой, каким должен быть. Этот ублюдок бросил меня семь лет назад, а теперь как ни в чем не бывало вломился за мной в туалет на празднике моего друга! На празднике, куда я пришла со своим парнем, который носит меня на руках.
Упираюсь локтем Адилю в грудь, ногтями впиваюсь в его руку, которая достигла ягодицы. Моя цель — вены. Я хочу вспороть их, чтобы навсегда лишить Адиля иллюзий, что он может вести себя со мной как с дешевой проституткой.
— Ты кем себя вообразил? — Меня лихорадит от нарастающей ярости, а ядовитые слова сыплются трескуче. — Правильно про тебя говорят… Самый настоящий отморозок… Такие не меняются… Псих неуравновешенный… Ты ведь понятия не имеешь о нормальности… Только животные ведут себя так… Лучше бы ты никогда не возвращался.
Когда загнали в угол, психика безошибочно определяет самую насущную потребность. Моя — преступна. Если быэто было под силу, в эту самую минуту я бы хотела убить Адиля. Потому что смеет подойти ко мне после всего… Не сказав и слова в свое оправдание. Потому что даже сейчас на каждое мое оскорбление продолжает молчать, будто ему все равно.
— Еще сильнее опустился… Обыкновенный уголовник…
Новые обвинения застывают в горле, не получив выхода. Потому что в этот момент рука Адиля дергает резинку моих колготок вместе с бельем, по-варварски сдирая их с бедер, а его шершавый подбородок больно затыкает мне рот.
Губы жалит пряный, чуть горьковатый вкус его кожи, который через мгновение меняется на горячий, влажный, с запахом сигарет и цитруса. Мои пальцы, которые все это время пытались пустить ему кровь, внезапно расслабляются. Вообще все тело обмякает от осознания, что это происходит. Что все настолько знакомо, хотя прошло много времени. Кажется, будто было вчера. Так много его вкуса во рту, и эти ощущения… Так Адиль целовал меня после каждой ссоры. Никакой нежности. Завоевание, агрессия, желание подчинить, секс, страсть, сумасшествие….
Зажмурившись, упираюсь ему в грудь с удвоенной силой. Оттолкнуть и уйти. Я же не сумасшедшая, как он… Я гораздо лучше. И у меня есть Дима. Дима, который стоит где-то там на улице с Робертом… Курит свои раздражающие сигариллы, треплется об акустике. Который, вполне возможно, уже вернулся за стол и ищет меня.
Семь лет назад у меня не было ни единого шанса, когда Адиль целовал. Тонкая ниточка, отделяющая меня нынешнюю от дурочки из прошлого, рвется, лишая этого шанса и сейчас. Просто я не была готова… Адиль застал врасплох… Я не была готова, что он так пахнет и что от каждого его варварского прикосновения тело будетвспыхивать настолько ярко, что темнеет рассудок.
— Ненавижу тебя, ублюдок… — зло хриплю я, загоняя свою многолетнюю обиду Адилю в горло.
Это все его запах, море воспоминаний, сокрушительной волной топящих меня, и наша не поставленная точка. Как же обидно, что я такая… Ничуть не сильнее и не умнее, чем раньше. Но об этом я подумаю позже… Хотя бы через минуту.
Руки взметаются вверх, чтобы сжать его плечи… Они шире, чем я помню, и, кажется, стали тверже… Язык толкается ему навстречу, слизывая апельсиново-сигаретный запах, который ничуть не раздражает. Протест ярко вспыхивает и гаснет, когда внутрь меня проталкиваются пальцы. Всего минута, чтобы не думать о том, почему мое тело встречает Адиля с такой готовностью.
Как-то в детстве зимой я забралась на горку. Мне тогда от силы лет пять было, а горка была крутая и высокая, не под мой возраст. Мама, отвлекшаяся на разговор с подругой, предупредительно закричала, замахала руками, чтобы я спускалась, но меня было не остановить. Помню, как на бешеной скорости катилась вниз, лежа на спине и расставив руки. Шапка слетела, и голова больно билась о лед, потерялась варежка. То ощущение я запомнила навсегда: когда притяжение несет тебя вниз, остается только нарастающий страх и уханье в животе. Отсутствие контроля — вот что это было. В тот день я узнала, что есть вещи, которыми ты не можешь управлять.
 
Так и сейчас. Я ничего не контролирую: все так же лечу вниз, сдирая ладони, и надеюсь, что к концу пути не переломаю кости. Хотя кого я обманываю? О конце пути не думаю вообще. Есть только здесь и сейчас. Заботит лишь каждая настоящая секунда.
Эрекция Адиля давит мне в бедро через джинсы, его рука сжимает грудь. Он все так же не произносит ни слова, и от этого влажный воздух в туалетной кабинке только сильнее накаляется. Я чувствую это по собравшейся на коже испарине, по растущей дрожи в теле, которое вспыхивает, когда по стенам разносится эхо от бряцанья ремня.
Вот он, шанс попробовать всё переиграть. Выставить руки, тормозить ногами и никуда не катиться.
Рывком Адиль разворачивает меня к стене. Зажмурившись от прикосновения щекой к холодному кафелю, упираюсь в него ладонями. В детстве, когда я наконец достигла [N4] подножия той горы, из носа шла кровь, а ладони жгло от ссадин. Расплакавшись, я обещала маме, что больше никогда так не сделаю, а через три дня полезла на ту же гору снова. В отсутствии контроля есть своя притягательность: он снимает ответственность. Поэтому подчинение никогда не выйдет из моды.
Не открывая глаз, выдыхаю в стену громкий звук, когда Адиль толкает в меня член. Это даже не стон и не вскрик, а пыльный воздух, застрявший во мне семь лет назад.
Горка из детства исчезает, и я переношусь в комнату, увешанную картинами. Давление его рук на бедрах, каждый грубое проникновение, каждый громкий выдох словно с грохотом срывает их со стен одну за другой. Адиль трахает меня в туалете… Бах! Возле умывальника, в спущенных колготках, врезающихся в кожу. Бах! — падает следующая. Я изменяю Диме, к которому переехала три месяца назад и который такого не заслужил… Бах, бах, бах! Захлебываюсь стонами, как дешевая проститутка…
Адиль придавливает мою шею локтем, перекрывая возможность дышать, одновременно с этим движения внутри меня ускоряются. Его горячее прерывистое дыхание на щеке и ушной раковине, грудь припаяна к моему позвоночнику. Полное отсутствие контроля. Я не могу остановить нарастающее головокружение, как не могу и приглушить вульгарное чавканье, которое его член выдирает из недр моего тела. И подступающий оргазм тоже контролировать не могу. Прошла всего пара минут, но я к нему уже готова.
Стеклянный колпак снова опущен, только сейчас под ним находятся двое. Все окружающие звуки: стук каблуков о пол, шлепки сталкивающихся тел, мои задушенные вскрики; все, что находится вокруг: раздражающий свет с потолка, холодная плитка, шум музыки из-за стены, люди за ней…[N7] Все это глохнет, меркнет, сереет, стирается. Зато молчание становится значимым и придает происходящему животную остроту.
Скопившееся напряжение внизу живота взрывается неожиданно. Заставляет прогнуться и до крови прикусить губу. Сильно, сильно, еще сильнее… так сильно, что кажется, я на секунду теряю сознание. Адиль, конечно, чувствует и спазмы мышц, сдавливающие его член, и конвульсии, сотрясающие мое тело. Он продолжает меня трахать, не дав передышки даже на секунду.
Короткий освобождающий рывок, прервавшееся дыхание. Давление на шее ослабевает, а тяжелый воздух наполняется пряным запахом спермы. Несколько капель попадают на бедро, заставляя вздрогнуть. Горячие. Я открываю и закрываю глаза. На мне сперма Адиля.
Сознание возвращается слишком быстро, к чему я совсем не готова. Стеклянный колпак отдаляется все больше и больше, обнажая реальность. Холодное давление кафеля на щеке, вибрацию басов за стенкой, удвоенноедыхание и нарастающее понимание случившегося.