Барнар - мир на костях 2 (СИ)

Он узнал, что брат на днях повезет оплату наемным рабочим в соседнюю деревню, поэтому задумал ограбить того в пути ночью, надев на голову мешок, а затем подкинуть награбленное ему и сдать.
Так Яков благополучно провел своё ограбление, напав на младшего брата при выезде из деревни. Он оглушил Демида, ударив веслом по голове, после чего припрятал всё под его постелью. Демидка, пришедши в себя, воротился в деревню, чтобы доложить наместнику, что его ограбили. Яков же в это время уплатил местному пьянчуге, наказав тому поднять шумиху: мол Демид сам ограбил карету и притворился, будто на него напали. Слух этот разошелся быстро, и строгий наместник приказал проверить избу.
Когда же пропажа обнаружилась под постелью Демидкиной, то разговор был недолгим… Молодцу отрезали оба уха. Мать умерла после этого через несколько дней. Отец прогнал младшего сына. Демид лишился работы и стал навечно изгнанником везде, куда бы он не явился. Яков же вновь почувствовал превосходство и перестал пить и драться, начав много работать и помогать отцу. Родитель тоже переменился, видно было, как горе его убивает. Не мог он спокойно больше жить, зная, что сын его вор, а теперь изгнанник. В скором времени умер и он. Остался Яков один в родительском доме. Кошмары снились ему каждую ночь. Когда Яков узнал, что его младший брат живет теперь в жалкой и сырой лачуге в лесу, чуть не помирая с голода, то он хотел было пойти попроведать его, но так и не смог.
С каждым днем совесть Якова всё больше силилась показать ему то, как он обошелся со своей ни в чем неповинной семьей. Однако поздно… Старший брат больше не видел дороги назад, и сознаться он не мог. И хорошо что, Яков не пошел навещать младшего. Ибо Демид знал, что проделать это с ним мог только тот, кто жил с ним в одном доме, а значит, только Яков был на это способен. Когда Демиду отрезали уши, он ни слова не обронил про Якова, потому что ему бы всё равно не поверили, да и он сам до последнего не верил в то, что тот на такое способен. Яков помнил взгляд младшего брата, когда того привязали к позорному столбу. Этот взгляд-то и являлся кошмаром, мучившим теперь его каждую ночь. Демид в то время сам хотел убить своего старшего брата за то, что тот с ним сделал. Каждый день у него чесались руки, чтобы пойти и заколоть Якова, но он этого не сделал, хотя знал, что никогда уж боле простить его не сможет.
Со временем Яков стал зажиточным человеком и семьянином, а Демид так и жил один-одинешенек в своей лачуге, совсем отощавший.
Как-то поздней осенью Яков со своими друзьями отправился охотиться на медведя. Случилось так, что пока остальные ждали у лосиной туши, являющейся приманкой для косолапого, Яков приметил меж деревьев косулю и направился посмотреть следы новой для них затем добычи. Но он далеко отделился и вместо косули набрел на одинокую самку медведя, которая вмиг хотела разломить хребет старшему брату. Ведь в одного на медведя ни один безумец не ходит. Яков обвёл себя святым знамением, а в этот момент его в лесу-то и увидел Демид, собирающий последние грибы и коренья. Демидка сразу узнал своего старшего брата, хоть и весьма располневшего. Яков к тому моменту уже успел ранить медведиху, чем раззадорил ее ещё больше, но и сам уже идти не мог, она разорвала у него ногу. Копье Якова выпало, и он лишился сознания. В этот момент поспел бегущий к ним Демид. Схватив оружие, он вонзил его в животное, навечно пригвоздив останки оного к земле. Так он спас старшего брата. А на крики Якова уже подходили его обеспокоенные друзья. Демид, убедившись, что брату больше ничего не угрожает, убрался восвояси.
Якова выходили, правда, ногу всё же пришлось отнять, но это наоборот возвеличило его среди поселенцев. Он считался чуть ли не самым славным храбрецом, в одиночку победившим медведя и чудом выжившим. Яков не заметил своего брата, так как пребывал в беспамятстве, поэтому сам он яро верил в то, что сами боги его спасли от смерти. Не мог Яков вспомнить то, как победил, в конце концов, медведя, но перестал вскоре задаваться этим вопросом.
 
Так до конца дней своих они больше никогда и не виделись. Яков умер в глубокой старости в кругу внуков и правнуков, лишь на смертном одре разрыдавшись, вспоминая о своем брате. А Демид помер на двадцать лет раньше от чахотки, в одиночестве, не пытавшись даже перед смертью простить брата."
— А почему старшая из сестер никогда не приходила к Демиду? — спросил тогда его юный Конрад. — Ведь как я понял, она была вместе с покойной матушкой благосклонна к нему.
— К тому времени она была замужем и на сносях. Как ты понимаешь, ей и своих забот хватало, да и муж был человеком строгим. Никто не поощрял людей, общающихся с изгнанниками, — отвечал Рив, поглаживая свою бороду. — И не будет же она бегать по лесу одна, имея своих младенцев и кучу обязанностей по дому.
— Понимаю… Да, ничего удивительного в том, что сестра выбрала детей, а не брата. Думаю, что любая мать поступила бы также, — Конрад вспомнил о своей и поник. Он решил перевести разговор в другое русло. — Но вот только кто всю эту правду про братьев рассказал?
— В целом история эта стала полной благодаря всем жителям деревни, потому как там все всё друг про друга знают. Но про воровство и про спасение Якова рассказал как раз таки тот самый пьянчуга, которого Яков попросил распустить слух.
"Мужик тот братьев пережил, как неудивительно, но и такое бывает. Так что на смертном одре он-то и поведал, как Яков его подкупил. А как Демид медведя убил и брата спас, он от самого Демида услышал, когда тот бредил в приступе агонии перед смертью своей. Пьянчуга нехороший человек был, да только совесть его мучила больше, нежели родного брата. Пропойца иногда носил жалкие остатки репы в лачугу к Демиду и был единственным, с кем тот общался изредка.
Он не рассказал Демиду, как сам участвовал в роспуске слухов из-за того, что его Яков подкупил. Я думаю, что Демид это и сам догадывался, но не винил оного. Когда пьяница перед смертью всё выложил, то младшие сестры заревели горькими слезами.
И с тех пор передавалась эта история дальше, как некий нравоучительный пример. Мне её поведал мой приятель, который родился в том самом краю, через много лет после описанного."
— Интересно, почему Демид всё-таки спас Якова? Ведь сам хотел его убить, да и не простил даже перед смертью.
— А ты бы спас?
— Думаю, что да, — ответил Конрад.
— Добрая ты душа. А это невиданная редкость.
— Доброта моя здесь не при чем. Всё дело в логике. Мне всегда не нравилось то, что людям свойственно помнить только плохое, а добрые поступки человеческие улетучиваются быстрее, чем дым. Мне кажется, что Демид спас Якова, потому что помнил всё то хорошее, что тот делал для него в детстве. Когда Яков предал младшего брата, то Демид не мог его простить за такое. Но ненависть не обязывает нас забывать добро. Сильное зло способны простить только самые редкостные добряки или дураки. А на зло отвечают только злом безумцы или тоже дураки. У разумных же людей просто-напросто хорошая память. И Демид относился к таковым. Жаль, что жизнь у него совсем горестно сложилась.
— Мне нравится, как ты рассуждаешь, Конрад, — быстро улыбнулся Рив. — Я-то сам всегда за прощение стою. Но очень приятно всё же осознавать, что врагов своих необязательно нужно прощать для того, чтобы помочь им.
  
Глава 14
 
Конрад ворочался в постели. Он никак не мог понять, с чего это вдруг вспомнил эту историю, рассказанную ему очень давно Ривом. Наёмник смотрел на низкий грязный потолок, закинув руки за голову. Размышляя, мужчина всё же пришёл к выводу: мало кто способен помнить добро. Так что рассказ хозяина лесопилки вряд ли бы оказал хоть какое-то влияние на озверевшие умы жителей. Он задумался над собственными поступками и не смог отнести себя ни к плохим, ни к хорошим людям.
Конрад услышал за тощей дверью чьи-то шаги, но гостей наемник точно не ждал. Быстро и бесшумно вскочив, затаился у входа с мечом. Со скрипом внутрь проникла незнакомая блондинка с волосами, спадающими ниже плеч. Она находилась к нему спиной с огарком свечи в руках. Во мраке, на фоне теплого огонька вырисовывалось её стройное подтянутое тело в одной облегающей юбке с большим разрезом. Грудь же прикрывала, судя по всему, совсем небольшая полоска ткани на тонких подвесках.