Три километра безумия (СИ)
– Не понял?!
– Я не поеду к тебе! Поезжай сразу в больницу, мне надо его увидеть!– выпалила на одном дыхании я.
– Может, не надо? Давай я сам. Пусть он немного придёт в себя, остынет,– попытался достучаться до моего разума Домовёнок. А мне было всё равно. Я хотела увидеть его собственными глазами и убедиться, что с ним всё хорошо, что, по крайней мере, ему ничего не угрожает.
– Нет! Славик, умоляю, сделай так, как я прошу!– с каждым словом во мне умирала частица меня. Надежда на то, что Давид меня простит, умерла в тот момент, когда я увидела его там, на трассе.
– Хорошо, но я тебя предупредил, добром это не кончится!– сказал Слава, разворачивая машину.
– Уже...
– Что?!– он кинул взгляд в зеркало заднего вида.
– Уже... Кончилось...– согнувшись напополам от душевной боли, произнесла я, еле шевеля губами. Ничего не ответив на моё утверждение, Домовёнок нахмурился и уставился вперед, пытаясь объехать переднюю машину. И потом всю дорогу до больницы мы ехали молча. Славик изредка кидал свой обеспокоенный взгляд в зеркало и с досадой качал головой. Припарковавшись, я выскочила из машины и, не дожидаясь Славика, двинулась напролом в здание больницы. Пока я добилась хоть какой-то информации, куда госпитализировали прибывшего гонщика, подоспел и Славик. На негнущихся ногах я пошла в указанном направлении. Перед палатой стояла, кажется, Лиза, по крайней мере, так её называл Давид в день нашей свадьбы. Она подскочила ко мне и на повышенных тонах запричитала:
– Вы только посмотрите, кто припёрся! Пошла вон! Тебе здесь не рады! Девушка злобно кинулась на меня, словно шавка, но мне было всё равно. Я попыталась её обойти и пройти в палату, где лежал Давид. Но дерзкая собачонка, брызгая слюной, преградила мне вход, встав у меня на пути.
– Ты что, не поняла? Вали отсюда!– вскрикнула она, но тут послышался мужской голос:
– Лиза, прекрати! Отойди, пусть идёт. Развернувшись, я наткнулась на победный взгляд отца моего мужа, и по моей коже пробежался мороз. Нахалка окинула меня брезгливым взглядом и нехотя отступила. Затаив дыхание, я опустила дверную ручку и быстро вошла. Давид будто спал. Его глаза были прикрыты, а дыхание– ровным и глубоким. Сделав неуверенный шаг, я вздохнула с облегчением. Похоже, с ним всё в полном порядке– всего пара царапин. На мой громкий вздох он открыл глаза, и я вновь прочла ту боль, что видела раньше в его взгляде. Сделав очередной шаг к нему навстречу, я буквально споткнулась от следующих слов.
– Уходи...– чуть слышно прошептал Давид, закрывая глаза, наполненные страданием.
Я замерла, с трудом глотая воздух. В голове только и крутились его слова «уходи!». Мне стоило развернуться и уйти, но я, словно прикованная цепями, продолжала стоять в попытке вымолвить хоть слово.
– Прости...– так тихо, что, кажется, слышала только я свои слова, наполненные отчаянием. Глаза Давида вновь открылись, и на секунду на его лице мелькнули улыбка и облегчение. А потом он посмотрел, будто сквозь меня, и ему с трудом удалось почти крикнуть:
– Уходи, я сказал! Не в силах больше, переносить эту боль, я развернулась и рванула на выход. В дверях палаты стояла и злобно улыбалась Лиза. Пришлось оттолкнуть её, так как она словно намеренно не давала мне пройти. Выскочив из палаты, я наткнулась на довольный взгляд отца Давида и рванула прочь.
– Эмили... Показалось, или это был голос Давида, что звал меня?!
– Эмили!– навстречу выскочил Славик и, обняв меня за плечи, быстро повёл на выход. Значит, показалось, а я-то думала... В том состоянии, что я находилась и не такое могло показаться. Голова шла кругом, из лёгких, кажется, выбили разом весь воздух и нечем было дышать. В глазах всё плыло, и если бы не Славик, то я, наверное, прям на месте и прилегла бы где-нибудь тихонечко.
– Пойдём, Гаечка. Говорил тебе, нечего прям так сразу сюда! Я так и знал, что его все будут караулить, и добром это не кончится,– начал успокаивать меня Слава.
– Он... Он... Прогнал меня,– буквально по слогам выдавила я.
– Его явно обкололи. Поверь, он выслушал бы тебя,– пытался заступиться за Давида Домовенок и таким образом успокоить меня.
– Не уверена...
– Гайка, тебе нужно успокоиться. Сейчас я тебя отвезу ко мне домой. Ты выпьешь успокоительное и поспишь. Время лечит. Вот увидишь, со временем ваши раны затянутся, и всё утрясётся. И вы обязательно сможете поговорить,– не унимался Славик, усаживая меня в машину на заднее сиденье.– Ну что, ты не против ко мне?– сел он за руль и посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
– Мне совершенно всё равно...– растерянно пробормотала я и отвернулась к окошку, давая понять, что разговор окончен. Зная меня, как облупленную, Славик решил меня не трогать и ничего не сказал. А мне больше и не надо, всё и так уже сказано, как, впрочем, и сделано. Перед глазами вновь замелькали картинки, из которых мы вышли целыми и невредимыми. А могло же быть всё иначе! То, что на Давиде буквально пара царапин, и он относительно в сознании, это мелочи. Могло быть намного хуже. Каждый раз, когда я закрывала глаза, то заново переживала произошедшее с нами. Машина Давида уходила в сторону, и чтобы я не впечаталась в другого гонщика, он жертвовал собой, несмотря на то, что именно я являлась тем вредителем, и именно из-за меня случилась эта заварушка на трассе. Давид жертвовал собой! Ради гонщика, что намеренно подрезал каждый раз на поворотах его самого! От этого ещё гаже было на душе. А его взгляд, когда он меня увидел на трассе, разорвал на части мою душу, впрочем, как и его. Всё происходящее позже не имело для меня больше никакого значения. Славик что-то говорил, просил, командовал, пытался меня расшевелить, но я тупо следовала его указаниям, при этом делая это молча. Он всё больше и больше хмурился, ему явно не нравилось моё отсутствие в реальности, поэтому всё время находился подле меня, видимо, боясь оставить одну. Он носился со мной как с писаной торбой. И по прошествию трёх дней, когда я в очередной раз всю ночь проплакала, а утром тихо села перед окном, чтобы провести остаток дня в таком положении, Славик не выдержал и тоном, которого мне ранее не доводилось слышать, сказал:
– Все достаточно! Так больше нельзя! Собирайся!
– Куда?– растерянно посмотрела на него я.
– Эмили, мне все равно куда! На автодром! Ты теперь там хозяйка! Или всё это было зря?! Давай хватит хандрить. Я звонил адвокату. Твоего отца вроде как завтра должны выпустить. Этот старый хрен сдержал слово,– раздражённо сказал Славик, имея в виду отца Давида.
– Папу? Выпустят?!– не могла поверить я в услышанное. Мне так хотелось упасть в его объятия и выплакаться, пока совсем не высохнут слёзы. Видимо, они тут же появились у меня на глазах, так как Славик жестко сказал:
– Ещё увижу хоть одну слезинку на твоей щеке, мы больше не друзья! Достаточно заливать все вокруг слезами! Устроила мне здесь всемирный потоп! Где Гайка?! Где та сильная, безбашенная девчонка, что чуть ли что сразу бьёт в нос?! Достаточно! Слышишь? Быстро утёрла слезы и вышла на арену под названием жизнь!– его слова словно хлестали тонкой плетью по моему сознанию. Действительно, слезами делу не поможешь. В первую очередь необходимо вернуться на автодром и посмотреть, что там за дела творятся. Завтра выйдет отец. Надо привести в порядок квартиру в которой я появлялась в последний раз Бог знает когда. Закрыться от всего мира и плакать– не решение проблемы, а наоборот– накопление других. Словно отрезвев, я зыркнула на своего друга и направилась в ванную. Надо смыть с себя все слёзы и переодеться. Меня ждут незаконченные дела. И первое, в чём я хочу лично убедиться, что Паучара сел за все свои махинации, ведь отец Давида обещал. Пусть теперь расплачивается за всё, что он сделал.
Глава 20
ЭМИЛИ
Возвращение на автодром действительно меня отвлекло и придало немного сил двигаться дальше. Родные стены, мастерская, моя машина, дядя Юра и мысль о том, что завтра я смогу, наконец, обнять отца, полностью отрезвили моё сознание. Окунувшись в проблемы, накопившееся за это время, потому что здесь явно халявил Паучара, я и не заметила, как очередной день подошёл к концу. Ещё один день без него, без того, кто заставлял меня каждую минуту улыбаться, и кто, словно воздух, для меня. Давид. Нет сил как по нему скучала... Боль внутри, словно раскаленное железо, прожигало и оставляло всё больше шрамов, которым не суждено до конца затянуться. Кровоточить им ещё долго, и не факт, что когда-нибудь всё же заживут.