Лучший полицейский детектив

— И от наличия…
— Что?
— Я говорю: почему бы не предположить, что и от наличия тоже?
— Да ну?! — Антон изумился до бледности.
— А что? — док продолжал провоцировать. — В могиле Гоголя при перезахоронении его головы не оказалось… Почему бы не допустить, что её… изъяли, скажем так, чтобы не обнаруживать отсутствия в ней мозга?
— Да ну?!!! — снова повторил Малой с ещё более яркой интонацией. — Кто такой коварный-то? Заговор, типа? Бросьте. Это всё обычные колдовские штуки! Всем известно, что Гоголь был мистик… Да и как, простите, без мозгов такую литературу создать?! Абстрактно он мыслил очень ярко!
— Ярко, ярко… Но есть свидетельства очевидцев, рассказывавших, что Гоголь, когда работал, был в состоянии транса — не здесь на Земле, не среди людей, не в общей — их, людской — реальности, а в своей какой-то! До того, как встать за свою конторку, он в транс входил или уже в процессе работы — неизвестно. Но «тащило» его по полной программе!
— На подобных фактах основывается теория, что мозг не рождает мысли… Вернее, не мозг их рождает.
— Да?! А кто… Или что?
— А они уже есть…
— Как это?
— Да так же примерно, как это в теории может быть со временем — оно просто есть, а мы все в нём движемся… Причём, заметьте, в одном направлении. Но если в одном можно, грубо говоря, туда, значит должно быть можно и обратно! Мы просто ещё не знаем, как… Так и с мыслями — они уже есть. В информационном поле — типа, «мысли в воздухе витают»… У высшего разума… В россыпях господа бога… Называйте это скопище, как хотите! Они есть, эти биты информации, и они общедоступны. А мозг каждого конкретного человека — это своего рода антенна, которая их и улавливает. Всё зависит от настройки антенны: один ловит симфонию, другой — попсу; один — теорию относительности, другой — карточную аферу. Гоголь, наверное, особым способом настраивал свою «антенну», чтобы точно ловить нужное ему.
— Наверное, наверное… Красивая теория… Но и она не объясняет природу гениальности…
— Но зато она объясняет, вернее, подтверждает материальную природу мысли… Ну, или по крайней мере, её волновую природу.
— Да… Пожалуй… Приехали.
Медсестра на посту:
— А к вам посетитель! Ждёт… Я сказала, что вы уже едете…
При этом она излучала такое счастье, словно посетитель — к ней! И не просто посетитель, а принц! И не просто в гости зашёл, а замуж зовёт! Интересно…
Ну, не совсем принц, но почти — Кира. С полным пакетом гостинцев и виновато-рассеянным выражением лица.
Антон от неожиданности — он в процессе формирования новой дружбы в серьёзных разговорах и думать о нём забыл — тоже слегка растерялся, возвращаясь в прошлое, но, наконец, и обрадовался.
— Ну и отлично! — доктор подытожил встречную мизансцену. — С ним и уедешь. Вы нас… э-э… Кирилл, да, спасибо, подождите ещё пару минут. С вашим другом всё не так плохо, как вы думали, судя по пакету. Праздновать сбережённую жизнь товарища и проводить разбор полётов будете уже не здесь…
Видно было, как виноватое беспокойство схлынуло с Кирилла, и он повторил в точности:
— Ну и отлично! Спускайся — я в машине…
Подхватил пакет, достал оттуда самый яркий апельсин и, очаровательно улыбаясь, подарил медсестре. Та, смущённо глядя на доктора, покраснела, но видя улыбку шефа, взяла. Кира подумал секунду и достал ещё и шоколадку. Ещё подумал и поцелуй ей всё же сделал воздушным, а не в руку и, тем более, не в щёчку.
  
Глава 13
 
Антон вкратце рассказал в машине Кире историю своего геройства, уже и так тому известную после звонка жены подруге Светке. Однако Кира сам для себя неожиданно — сказывалась то ли постбанкетная похмельная стыдливость, то ли неудобство за своё всегдашнее благополучие, а скорее, и то и другое — заявил:
— И что, Светка тебя не навестила? Вот крыса!
 
Антон, вспомнивший о некой Светке только в процессе своего рассказа, резонно возразил:
— Как она навестит-то? У неё и телефона моего нет… У нас не было сцены прощания с продолжением… Не успели.
Тем и ограничились. Кирилл теперь тем более уже не стал рассказывать, что Светка, по словам его жены, впечатлилась Антоном и собиралась его навестить, повод-то — ранение — вполне приличный для порядочной женщины. Может даже сегодня бы и пожаловала с визитом милосердия… Но как теперь сказать-то?! После вопроса-недоумения и, тем более, «крысы»? Киряша даже выругался на себя мысленно за своё наигранное участие (не дай бог, Антон «раскусил»!), целью которого было очевидное мелочное самовыпячивание, поблагодарив друга в конце за то, что Светка ему по фигу.
Заехали по пути в магазин. Кира взял коньяк. Машину во дворе у дома Антона припарковал так, чтобы уже не брать её сегодня — мол, «пить будем много и душевно». И вообще, во всём его поведении Антон улавливал какую-то вину. Поначалу это трогало. Но когда Кира участливо стал пытаться облегчить «раненому» заботу о закуске, то не выдержал постигшего раздражения:
— Что случилось? Чё ты суетишься? Как будто Родину случайно предал… Сядь! Я не инвалид.
Киряша натужно ухмыльнулся. Сначала чокнулись за благополучный исход. Следом почти сразу — за здоровье. Ну и пошло… Бульканье, чавканье… Разговоры… Сигарета, зажигалка… Всё — как обычно, вроде…
Но Антон так и остался с тем же раздражением, которое всё труднее удерживалось в жёстком волевом плену, растворявшемся этиловым спиртом.
И вот оно… Случилось! То, к чему, как оказалось, всё и шло — мысли, ощущения, эмоции…
В очередной раз возвратившись из туалета, Кира вдруг поменял лицо на пятно. Бледное, невыразительное, бессмысленное. На нём были точки — глаза, шевелящаяся дырка — рот, отростки по бокам — уши… Но это было пятно, а не лицо! Такое же, как там — в горздраве утром — пятнадцать пятен.
Антон даже головой потряс — не помогло. Сходил умылся, утёрся, глянул, вернувшись — пятно. Впрочем, против света смотрел… Щёлкнул выключателем, но искусственный свет не пересилил естественный. Пришлось убеждать себя, что это алкоголь, смешавшийся с наркозными последствиями. Задумавшись и выстраивая в пьянеющей голове эту единственную версию-объяснение, очнулся только когда тоже пьяный Кира в паническом испуге уже всей пятернёй больно хватал его мясистую кожу на запястье:
— Антон! Антон! Тоха!!! Что с тобой? Очнись!
Малой встряхнулся, поболтал губами, как верблюд. Увидел то, что хотел — лицо, слава богу:
— Всё нормально… Нормалёк… Нагрузило чё-то…
— Отъехал-то куда? Так смотришь… Странно… Страшно даже. Глаза — стеклянные!
И сразу же пьяно шутя — Кира бывает молодцом:
— Остекленел, что ли?!
И обоюдный пьяный… не хохот, конечно, а прерывистый шип и сип из открытых ртов. Но по паре раз всё же хохотнули — разрядились.
Ещё что-то пили из Антонова запаса… Ещё что-то ели из холодильника… Что-то говорили… Курили… Спорили о чём-то…
Детали рассосались и слились в унитаз. Антон не помнил, как и чем всё закончилось. Как Кира вызвал такси. Как ушёл, оставив дверь открытой настежь. Кто и когда её закрыл… Может сосед, зайдя в открытую и увидев пьяного участкового, диагонально валявшегося на разложенном диване…
Ничего этого Антон утром не помнил. Он помнил только одно — пятно вместо лица.
И можно было бы списать это на пьянку, как во время оной это и делал… Но на протрезвившуюся голову этот успокоительный самообман не работал — сразу проступали пятна из комиссии. Трезвая голова требовала объяснений! Сам их выстроить не мог. И Антон, не особо напрягаясь, позвонил доктору Томасу:
— Привет. Как дела? Что нового? А у меня есть… Да, по нашей теме… Надо поговорить…