Хозяйка утерянного сада (СИ)
— Вон, — процедила я, трясясь от гнева и слез. — Живите на мои деньги и дальше!
Волосы растрепались, лицо мое покраснело от слез и гнева. В зеркале отражалась злобная фурия, готова выцарапать глаза любому.
— Вам не кажется, что этот скандал будет хорошо смотреться у меня дома? Вам так не кажется? — негромко с улыбкой обратился к своему молчаливому поверенному бывший компаньон отца, так и не сводя с меня взгляда. — Я бы даже попросил его завернуть.
Поверенный изо всех сил постарался не улыбнуться. Эти слова и эта улыбка вызвали у меня новый прилив ненависти.
В ярости, я бы еще что-нибудь бросила, но больше ничего не было. Мои руки нервно водили по столику, пытаясь найти, чем можно запустить в эти бесстыжие глаза.
— Вон отсюда, дедуин! — взвизгнула я, теряя над собой остатки контроля.
Поверенный открыл дверь, а я шарила руками, в надежде найти то, чем можно запустить в «жениха» напоследок. Он разрушил мою жизнь! Он украл у меня все! Из-за него я оказалась здесь!
И тут в миллиметре от красивого профиля негодяя просвистела миска с кашей. Если бы он не подался назад, то она бы угодила точно в цель. И сломала ему прямой тонкий нос. Зато липкая и пресная каша заляпала роскошный костюм и ручку трона.
Нянина рука снова нырнула под одеяло. Нянюшка снова умирала, закатывая глаза и охая на все лады.
— Ложечка за папу!
Я злорадно рассмеялась, забыв про хорошие манеры. Так ему и надо!
Дверь гневно закрылась, как бы говоря, что разговор окончен. Я… я подписала договор, и теперь жена этого негодяя!
Няня осторожно встала, дрожащей ногой в шерстяном чулке ища старенькие, стоптанные туфли.
— Ну не плачьте, мисс Жанетт, — утешала меня няня, пока я икала ругательствами. — Папу уже не вернешь…
— Он… Да как он… посмел… — вздрагивала я, обнимая няню. — После такого, как он посмел… вообще…
Золотой гребень в моих руках сверкнул маленьким изумрудом. Няня присела на скрипучий стул, вздыхая и качая головой.
— Может, продадим гребень? — предложила я, оценивающе глядя на камень. Интересно, сколько он сейчас стоит?
— Положьте и не трожьте! — вскочила со стула старенькая няня, легонько шлепая меня по рукам. — Вот по рукам вас буду бить, мисс! По рукам! Как в детстве! Я вас что? Пальцами расчесывать буду?
— Тогда вот эту брошь! Никто не заметит, если на мне не будет брошки! — схватилась я за ворот, пытаясь снять золотую брошь. Да как же она снимается?
— И это положьте! Ишь, че удумали! — возмутилась няня, подлетая ко мне. — А в чем вы будете выходить в свет? Дама без единого украшения, считай, голая! А про вас и так много чего теперь говорят, после того, как вашего отца обанкротил его компаньон! А потом пошли слухи, что…
— Прекрати! Я не хочу это слышать! После того, что случилось, я не собираюсь выходить в свет! Никогда! — выкрикнула я, воюя за несчастную брошь. Но няня была сильнее. Я упала на стул, понимая, что с няней не поспоришь.
Моя нянюшка — удивительный человек. Старушка — божий одуванчик, способна голыми руками задушить дракона и отгрызть ему голову.
Перевернутая шкатулка лежала на полу, раскрыв свой уютный бархатный зев. Раньше в ней хранились украшения, а теперь только воспоминания.
— Как думаешь, они скоро забудут эту гнусную ложь? — с надеждой спросила я, снимая перчатки и отдавая их няне. Мне так хотелось услышать заветное: «Скоро. Не переживай!».
— Сейчас вам как следует перемоют косточки, — начала няня, бережно вынимая шпильки из моей прически. — Потом успокоятся… И вы смело сможете появиться во дворце! Лет через пятьдесят, когда умрет последний, кто помнит вас в лицо!
— Но мне будет уже семьдесят один! — ужаснулась я, глядя на свое отражение в зеркале. Мое лицо побледнело еще сильнее, когда я представила, как по нему ползет сетка морщин. — И я буду похожа на потрескавшуюся куклу!
— Зато ни у кого и в мыслях больше не будет обвинить вас в распутстве! Вы всегда сможете сказать, что ваших любовников зовут Барон Ревматизм, Граф Радикулит и Герцог Подагра! — послышался строгий голос няни.
В стене шуршала мышка. Неподалеку кто-то пел непристойные пьяные песни, второй час шел скандал из-за денег и кричал голодный ребенок.
Няня бережно разбирала мою прическу на локоны. Я так люблю, когда она запускает руку в мои волосы. В этот момент я закрываю глаза и млею от каждого прикосновения. Нянюшка всегда это делала с такой нежностью, что мне хотелось сползти по креслу вниз.
— Все будет хорошо! Вот увидишь, — улыбнулась няня морщинками. Ее теплая рука погладила меня по щеке, вытирая жаркие дорожки слез.
— Тук-тук-тук! — послышался стук.
— Пошли прочь! — крикнула няня, прижав меня к себе. Я всегда удивлялась тому, насколько моя няня была глазливой. Когда от папы долго не было письма, няня тоже сказала: «Все будет хорошо, не беспокойся деточка!». А потом пришел поверенный отца и сообщил ужасную новость!
— Откройте, мисс! Это жандармы! Мы вынуждены выселить вас по требованию хозяина! — послышался громкий и хриплый голос.
Ночлежка притихла. Скандалы тут же прекратились. Еще бы! У многих здесь были проблемы с законом.
Дверь распахнулась. На пороге стоял скрюченный старик в огромной шляпе и серой одежде. Позади него стояли молодчики в форме жандармов с желтыми полосками на рукавах и желтыми пуговицами.
— Я заплачу! — крикнула я, срывая брошь и бросая в хозяина. Тот нагнулся, поднял ее и положил себе в карман.
— Это за тот месяц, — кивнул он, потирая узловатые руки, скрюченные подагрой.
— Вот! Забирайте! — швырнула я гребень, пока нянюшка пыталась меня остановить.
— Это за позапрошлый… — снова кивнул хозяин, поднимая и пробуя на единственный зуб мой золотой гребень. — Но за этот вы не заплатили!
— Ах вы… ч… ч…! — я хотела выкрикнуть ругательство, но забыла. Няня всегда говорит, что у меня слишком аристократичный акцент в ругательствах. И даже пыталась ставить произношение.
— Пройдемте, дамы! На выход! — жандармы скрутили нас, ведя по коридору.
— Вы не имеете право ко мне прикасаться! — взвизгнула я, оказавшись в руках молодого сержанта. — Я графиня!
В суматохе вдруг послышался грохот падающего тела.
— И чтоб руки не распускал, негодник! — отряхнула воробьиные ручки няня, глядя на лежащего на полу и стонущего усатого лейтенанта.
Усилиями четверых жандармов няню удалось скрутить. На нее смотрели с опаской, ведя под конвоем, как опасную преступницу.
Все постояльцы ночлежки высыпали из своих комнат, посмотреть на то, как нас вышвыривают за дверь. Грязные, уставшие, серые лица каждый раз расцветали счастливыми улыбками, когда кому-то было хуже, чем им.
— Вон отсюда! — выкрикнул хозяин, когда мы очутились под проливным дождем. — А то поглядите, Принцесса Алмазных Копей!
— Как вы смеете так обращаться с моей женой? — послышался знакомый голос из стоящей возле ночлежки роскошной кареты.
— Мерзавец! — выкрикнула я карете.
Он что? Так и не уехал? Дверца широкой кареты открылась, а оттуда вышел поверенный. Он протянул руку господину. Но тот ударил его по руке, спускаясь сам вместе с креслом. Поверенный только улыбнулся, расправляя роскошный зонт с золотой ручкой в виде дракона над головой господина.
Черная карета была отделана золотом. В сплетении букв сложно было разобрать инициалы владельца. Лоснящиеся черные кони били копытом по лужам и злобно фыркали.
— С вашей … женой? — внезапно выпрямился хозяин.
Что? Он заступился за меня?
Через мгновенье надо мной появился старый сломанный хозяйский зонт. Нас тут же отпустили. Дождь барабанил по зонту, рядом ругалась няня. Подкупленные жандармы стояли так, словно они почетный караул и королевская гвардия на параде.
— О, мадам просто решила прогуляться! Посмотреть Альвион! Но я сразу сказал ей, что это опасно! В бедных кварталах полно разбойников и бродяг! — глаза хозяина округлились. — И попросил знакомых ребят, чтобы сопроводили ее на прогулке.