Корзина шишек (СИ)

— Пусть тогда тебе предлагает выкуп доли. Деньги найдем.
— Я не могу так с ним поступить.
— Как?
— Это подло с моей стороны.
— В чем подлость? Забрать свое? Семья — это когда все вкладываются в общий котел. Не просто так, а чтоб было комфортно всем. Когда семья распадается, то забираешь свою часть и живешь дальше.
— Но ухожу же я, а не он. Если бы он подал на развод, то я бы согласилась.
— Ты бы ушла от него без штанов. Нет, ты в любом случае ушла от него без всего. Так не делается.
— Я не могу, — ответила я. — Извини, но не могу.
Допив чай, я ушла в комнату. Всегда осуждала людей, которые при разводе оставляли семью без всего. Я не могла превратиться в хищную женщину, готовую выгнать мужика на улицу или загнать его в долги. Возможно, я была тряпкой в отношении семьи. При этом я могла спокойно принимать жесткие решения на работе, я людьми руководила, но это не мешало становиться тряпкой, когда дело касалось Гриши.
— Иди сюда, — Аркадий зашел в комнату. Сел на кровать.
— Не хочу.
— Правильно, ты хочешь пообижаться на мир, а я хочу составить тебе компанию. По отдельности у нас это хорошо получается, а вместе обижаться не получается. Вот ты и не хочешь себе ломать кайф. Но это неблагодарное занятие обижаться и корить судьбу. Сил уходит много, выхлопа никакого. Остается лишь разочарование. Я это проверял не раз. Тебе же лучше перенять мой опыт, чем набивать шишки. Иди сюда. Лучше пообнимаемся.
— Мне сейчас не до приставаний.
Он вытянул руки, которые дрожали, как листья на ветру. Пока я пересаживалась с кресла на кровать, Аркадий завалился поверх одеяла. Пришлось ложиться рядом. Он коснулся губами моего виска, переплел пальцы со своими. На какое-то время захотелось забыться, раствориться в тепле, которое исходило от него. Несколько раз всхлипнуть, чтоб понять, что это все такая ерунда. Вся жизнь — это ерунда. И пусть в ней столько падений, столько боли и обмана, тяжелых моментов и разочарований, но все это было ерундой, которая не стоила внимания. Понять, принять и отпустить, чтоб не мешать жить. Не мешать дышать. Не мешать смотреть вперед.
— Я хочу сорваться, — сказал Аркадий.
— Как?
— Не знаю. Напиться и разнести всю комнату.
— Ты и так разнес кроватку.
— Мне этого мало. Тут тупая боль, — он приложил мою руку к своей груди. — Она все разрастается. Разрастается. И разрастается.
— Мешает дышать.
— Да. Отвратительное чувство.
— Надо это пережить.
— Как-то не приживается. Живет там эта жаба и не пропадает.
— Я себя чувствую тряпкой.
— Женщинам это свойственно.
— Что? — я аж повернулась к нему.
— Переформулирую. Женщина может проявлять слабость. Ее никто за это не осудит. Мужчина должен быть сильным.
— Необязательно.
— Но его будут осуждать за слабость. Так изначально повелось. И ничего с этим не поделать, — ответил Аркадий. Он посмотрел поверх моей головы. — Чего мам?
— Мы тогда поедем.
— Езжайте, — ответил Аркадий.
— Точно тут справишься?
— Думаю, что мы тут найдем чем заняться, — сказал Аркадий. — Поревем тихонечко. Правда, Вер?
— Обязательно, — ответила я.
— Вот видишь, мам. Не переживай. Бабушку с собой берешь?
— Она хочет поехать. Павлика отдадите в помощники?
— Если он хочет поехать, то пусть едет, — сказала я.
— К четырем часам его вернем, — ответила Ира.
— Езжайте, гуляйте, — сказал Аркадий.
— На созвоне.
— Валите. Приветы передавать не буду, — ответил Аркадий. Она ушла. Я слышала, как чего-то сказал Павел. Он даже не заглянул ко мне. Все же обиделся.
— Чего ревешь? — спросил Аркадий.
— Думаешь нет повода? — спросила я.
— Они еще дверью не хлопнули. Услышат, как мы тут ревем, и не уедут. Будут утешать. Мы же можем и сами поутешаться.
— Как порешать проблемы?
— Так неплохо же получается, — ответил Аркадий. — Проблемы решаются. Перемены идут. Довольно медленно…
— Слишком быстро, — возразила я.
— Да ну! По мне, так черепашьим шагом. Вот теперь можно реветь. Дверь хлопнула.
— Я плохая мать! И жена!
Меня опять прорвало. Я плакала. Горько. Навзрыд. Минут пять, пока меня не остановил Аркадий.
 
— С чего ты решила?
— Разве это не видно? Виду себя, как шлюха.
— Ты меня вчера ударила по голове за то, что я хотел тебя поцеловать. Ой, какая шлюха в своих фантазиях! А может, ты со мной поделишься фантазиями?
— Прекрати.
— Почему это прекратить? Мне действительно интересно, что ты там такого напридумывала.
— Я устала.
— Хороший аргумент, — он вздохнул. — Подожди. Сейчас приду.
Он вернулся с наволочкой и стаканом воды.
— Пей. Наволочка для соплей.
— Не слишком большой сопливчик? — спросила я.
— Так мы тут в два ручья реветь будем. Сейчас и я к тебе присоединюсь. Не веришь?
— Нет.
— У меня повод есть. Годовщина как-никак.
— И когда все это случилось?
— Два дня назад.
— Ты решил с кем-то познакомиться в годовщину аварии?
— Да. Даже проехался мимо того места.
— Ненормальный.
— Устал от всего этого. А сил на перемены не было, — ответил он. — Как и у тебя. У меня есть такая теория, что если двое людей не могут больше жить по одному, тогда они кого-то находят. Заметь, что когда тебе хорошо, то делиться счастьем нет потребности. Зато горе с кем-то разделить хочется. У тебя пусть не горе, но тяжело, переживать предательство.
— Это даже не предательство. Разочарование в жизни, — ответила я. — У тебя нет такого ощущения, что ты не все сделал в жизни? Не выполнил заданный обществом план?
— Нет. Такого нет. Я никогда не был хорошим мальчиком, который выполнял все школьные задания и учился на пятерки.
— Я хорошо училась.
— Знаю, — ответил он.
— Откуда?
— Мне нравятся хорошие девочки. Всегда хотелось такую хорошую девочку плохому научить.
— Не надо меня ничему учить.
— Тебе необходимо научиться плохому, — забирая у меня стакан, ответил Аркадий. — А стакан подальше, чтоб он опять не познакомился с моей головой.
— Меня вполне устраивает моя жизнь. Она неплохая.
— Только плакать хочется, — ответил он.
— Это нервы.
— Тогда будем их лечить. Смотри, дождь пошел. Утром мы с тобой спорили.
— Мне казалось, что прошла целая вечность между утром и нынешнем времени.
— Из-за нервов. Я тебя хочу поцеловать. Надеюсь, ты сейчас не будешь драться?
Зеленый взгляд. Спокойный и внимательный, скрывающий что-то большее, чем было видно на поверхности. В нем была глубина, которой я раньше ни у кого не замечала.
— Хорошо, — ответила я.
— Сегодня сложный день. Нужно немного расслабиться, чтоб его пережить. Согласна? Нужно отдохнуть, — тихо сказал Аркадий. Наклонился к моим губам. Поцелуй был почти невесомый. Мягким. Нежным и едва уловимым. — Вот так. Целоваться — это нормально. Ничего в поцелуях плохого нет.
— Все равно страшно. Будущее такое непонятное.
— Оно и не должно быть понятным, — ответил Аркадий. — Подремим?
— Хорошо.
Мне вначале показалось, что он опять начнет ко мне приставать. Не начал. Это меня вполне устраивало. Никогда особо не интересовала эта часть жизни. Я не получала какого-то сильного удовольствия от секса. Мне не нравилась близость. По молодости это было приятно, но потом как-то стало ни жарко, ни холодно от того есть ли секс или его нет. Иногда даже радовалась, что не надо на него тратить время. Похоже, Аркадия это тоже не особо волновало, пусть он и говорил иначе. Лежать в обнимку мне нравилось, но вот переходить дальше, я побаивалась. Играть удовольствие, мне совсем не хотелось. На это не было сил. Правда же могла пошатнуть его самооценку.
Я закрыла глаза, слыша, как дождь стучит по окну. Аркадий накрыл нас одеялом и обнял меня. Обычно тишина в квартире пугает. Начинают появляться шорохи, которые включают фанатазию. Кажется, что по пустой квартире кто-то ходит. Здесь такого не было. Эта квартира напоминала уютную берлогу, где можно было проспать до утра.