Стигма ворона 2 (СИ)

Если бы Эш не знал о том, что ловчий хотел убить именно его, стал бы он так настойчиво требовать ответ на свой вопрос? Ведь если хрупкий мир, поддерживаемый с таким усилием с обеих сторон, вдруг даст трещину, это ничем хорошим не кончится. И разменной монетой мог оказаться кто угодно: и Хэн, и все еще страдавший от эха Ларс.
Никого из них он терять не хотел.
Поэтому Эш прикусил свой язык.
Тем временем воины привели трех коней с набитыми переметными сумками.
Развязанный Хэн взгромоздился в седло сам, Ларсу пришлось немного помочь. Потом Эш запрыгнул на Полудурка и подобрал поводья, собираясь ехать.
Но мысль о древе его не оставляла.
— Ты можешь хотя бы сказать, почему назвал мой знак неправильным?.. — крикнул он напоследок главе.
Тот усмехнулся.
— Потому что у тебя тринадцать ветвей! А должно быть двенадцать!..
Эш благодарно кивнул воину и, поддав пятками мерину под бока, подъехал к отсеченной части стража, в которой застрял его нож. Забрав оружие, он вернулся в седло, и все трое поехали прочь от лагеря.
«Это правда? Ветвей должно быть двенадцать?» — спросил он у ворона.
Но дух молчал.
В самом деле, все вокруг крутилось вокруг числа «двенадцать». Двенадцать месяцев в году, двенадцать лет в цикле, и великих акад тоже было столько же. Как и правящих великих родов.
Но, с другой стороны, сейчас должна родиться тринадцатая акада. Может, из-за этого изменилось число ветвей?..
Он вспомнил, что еще та жуткая вдовица говорила про тайну двенадцати и одного.
Эш чувствовал, что все это как-то связано, но как именно — пока даже представить себе не мог.
— Эй, ворон… — проговорил вдруг Ларс, вырывая Эша из его размышлений. — А ты повзрослел…
Не удержавшись от улыбки, Эш фыркнул.
— Ну, раз у тебя развязался язык — значит, дело пошло на поправку.
Крыс усмехнулся обескровленными губами.
— Я бы не был так уверен, — проговорил он.
На Ларса и правда было жалко смотреть. Он выглядел так, будто его кто-то долго пинал подбитыми сапогами.
— Штош с вами эти духи-то проклятые делают, — вздохнул Хэн.
Крыс неприязненно покосился на кузнеца.
— А я на своего духа не в обиде, — неожиданно заявил Ларс. — Он дал — он и взял. Имеет право… А вот ты — дело другое…
— Не начинай, — одернул его Эш. — Мы только что из одной драки ноги едва унесли, а ты уже другую заводишь.
Ларс с хитрым прищуром взглянул на Эша, улыбаясь лучистыми морщинками вокруг глаз.
— Нет, ну ты погляди. Малой-то в роль начальника по самую гарду вошел — теперь только пинком вытаскивать…
— Уж не твоим ли? — зыркнул на наемника Эш.
Тот невесело рассмеялся.
— Эээ нет, я так высоко ногу сейчас не задеру, да и лениво. Пинать тебя теперь будет жизнь. Каждый раз будет пробовать, из какого металла ты сделан…
— Как будто до этого она меня по голове гладила, — усмехнулся Эш.
— Да она-то тебя не гладила, да ты воспринимал все иначе. К примеру, вот сними пацану штаны и высеки на заднем дворе. И что будет? Он сопли утрет и пойдет с приятелями рыбу ловить. Ну и шут с ним, что присесть нельзя — стоя тоже хорошо ловится. Понимаешь? А сделай то же самое с нашим почтенным Хэном — и ты поутру его из петли уже холодным вынешь.
— Чтож ты меня в каждую бочку затычкой-то делаешь, — насупился кузнец. — Ну, опростоволосился малость, с кем не бывает?..
— Вот! — поднял палец крыс. — Я еще только на словах предположил, а он уже себя жрать начал. Не то чтобы я сильно расстраивался по этому поводу, но суть-то в том, что в зрелости каждый из нас становится каннибалом. Мы и других жрем, и себя не жалеем. Так что держись, ворон. Раньше бы отряхнулся и пошел, а теперь каждая промашка будет как кость в горле. В особенности, если она будет стоить кому-нибудь жизни. Да хоть того же кузнеца, к примеру…
— Сперва в голоштанники меня записал, а теперь и вовсе определил в покойники? — рыкнул Хэн, скалясь, как нашкодивший пес при виде хворостины.
— Угомонитесь оба, — нахмурился Эш. — Другими словами, с твоей точки зрения зрелость — это когда готов жрать себя за промахи?..
 
— Нет, — буркнул крыс, опираясь рукой о высокую луку седла. — Зрелость — это когда берешь на себя ответственность. Причем даже за тех, за кого по идее ты отвечать-то вроде как и не должен..
— А ты, Ларс? — спросил вдруг Эш. — Ты тоже берешь на себя ответственность даже за тех, за кого отвечать не должен?
Наемник как-то невесело рассмеялся.
— А я уже преодолел рубеж «зрелости» и вошел в состояние под названием «мудрость». Так что мои морально-нравственные обязательства теперь строго ограничиваются согласно договору…
Эш задумчиво посмотрел на крыса.
Не спроста он ввел это ограничение. Впервые Эш задумался о Ларсе, как о человеке. И начинал понимать, что под ироничным тоном и насмешливой улыбкой скрывается нечто большее, чем казалось вначале.
А крыс продолжал рассуждать о жизни все тем же небрежным тоном, при этом неловко сутулясь в седле и время от времени морщась от боли. И хотя самым правильным было бы не останавливаться до самого обеда, Эш в первом же удобном перелеске объявил привал.
Никто не возражал.
Передохнув часок, неспешным шагом тронулись дальше, глубже в лес.
А к вечеру Эш заметил, что синяки и кровоподтеки Ларса побледнели, да и сам он выглядел уже куда лучше. Это живучая крыса, подлечив себя за счет носителя, теперь в свою очередь помогала ему прийти в себя после такой встряски. Похоже, в определенном смысле они действительно были партнерами.
На ночь варили перловую кашу с маслом, морковью, луком и мелко нарубленным соленым мясом. Еда готовилась долго, но зато все наелись до отвала.
Ночь прошла без приключений, а с утра на крыса уже можно было смотреть без содрогания.
Все вернулось в привычное русло. Эш отмечал по пути силки, Ларс удивленно кивал — успехи ученика явно превосходили все его ожидания.
Четыре дня дороги прошли без происшествий. Погода не огорчала, дорога почти без изгибов тянулась сквозь лес и равнины. На исходе пятого дня им встретился небольшой торговый караван, вместе с которыми путешествовали бродячие артисты. У них Ларс купил трубку и мешочек красного дурмана.
Заночевать решили вместе — торговцы травили байки, плясуньи бродячей труппы звонко смеялись, фокусник на спор воровал чужую выпивку.
Можжевеловку Эш пить не стал, но когда Ларс предложил ему трубку, не отказался. Крыс научил его курить, и сладковатый дымок дурмана приятно ударил парню в голову.
Перед глазами Эша все заискрилось и поплыло, как в сказочном сне. Ему стало вдруг легко и весело, чьи-то нежные руки приятно касались его колена, а он снова набивал трубку и счастливо улыбался, глядя на искры костра.
Утром Эш проснулся прямо на росистой траве, в отдалении от лагеря и с обнаженной канатоходкой под боком. Обрывочные воспоминания о минувшей ночи заставили парня схватиться за голову.
А если бы появилась какая-нибудь одержимая тварь? Или дингир какой-нибудь вдруг нарисовался?
— Ларс, паразит… — пробормотал Эш, осторожно встряхивая тяжелой головой.
Потом он взглянул на девушку рядом. Было очень жаль, что от вчерашних воспоминаний у него остались только обрывки.
Но кое-какие из них можно было освежить.
Он нежными прикосновениями разбудил красавицу, и та с сонной улыбкой отозвалась на его ласку.
Сделав свое утро не просто похмельным, но еще и добрым, Эш вернулся к дымящемуся костру.
Торговцы и артисты спали вповалку, укутанные в дорожные плащи. Хэн громко храпел, лежа на спине и раскинув могучие руки.
Не спал только Ларс. Он подбросил в костер пару поленьев и пригоршню тонких веток, и горячие угли неспешно набирали силу, поднимая в воздух столб едкого дыма. Эш поморщился, встал на колено и несколько раз хорошенько дунул на них, чтобы ускорить процесс. Оранжевое пламя лизнуло свежие дрова и весело затрещало, будто пробудившись от сна.
 
— Ну что, отдохнул хоть? — с усмешкой спросил Ларс.