Лихой гимназист (СИ)

— Да не слушайте вы этих трепачей, сударь, — пробасил коренастый мужик с густой бородой. — Трезвонить только и умеют. Вам-то зачем сказки слушать?
— Да вот дело хочу открыть, — сказал я. — Торговать, то есть…
— А чем торговать?
— Да чем пойдёт. Сукном, али ещё чем. Хотелось бы знать, какие люди здесь всем заправляют.
— Кто что болтает, — крякнул сиплый. — Мы сами-то… ничего не знаем. Так, выпить зашли.
— Эй, подносчик! — крикнул я, проходящего между столами парня. — Бутылку водки сюда. Ну так что? Да вы не стесняйтесь, рассказывайте всё, что есть. Разберёмся
Мужики переглянулись, замялись, но когда на столе оказалась непочатая бутылка водки, принялись говорить — вначале осторожно, как бы нехотя, потом всё смелее и смелее.
Про Баронессу, известную так же под именем Анабель, люди говорили разное. Одни утверждали, что она — бес, обернувшийся человеком, и что среди её подручных тоже много бесов, в том числе и Смит, который являлся управляющим порохового завода и владельцем нескольких увеселительных заведений. Другие считали, что она — обычная аристократка, вдова какого-то придворного, которая взяла власть над воровским миром Васильевского острова, а Смит — тайный заклинатель.
Тайными заклинателями называли тех, кто скрывает свой талант от властей, и вместо того, чтобы поступать в специализированные учебные заведения, как того требует закон, развивают его самостоятельно. Ходили слухи, будто у Баронессы даже имелась подпольная школа для таких тайных заклинателей.
Откуда взялась эта женщина тоже никто точно не знал. Кто-то считал, что она приехала в Петербург лет десять назад, другие утверждали, что в середине прошлого века. Прибыла она то ли из Англии, как и Смит, то ли из Франции, то ли из Пруссии, а здесь вышла замуж за князя Нарышкина, которого сам же и сгубила через год после свадьбы, чтобы завладеть его имуществом. Естественно, Баронессу никто не видел. Кто-то считал, что она — молода и красива, и благодаря магии уже пятьдесят лет не стареет, кто-то, наоборот, придерживался мнения, что это — злобная старая карга.
Имущества у неё и её подельников было много — вот эта информация была совершенно достоверной. Им принадлежал ликёрный завод, находящийся по соседству с нами, пороховой завод, каретная мастерская, винный склад, магазины, кабаки, бордели, а на той стороне Глухой речки Баронесса владела несколькими доходными домами. Так же у неё имелись поместья в Московской и то ли Тульской, то ли в Тамбовской губерниях, а в Петербурге — огромный особняк или даже два.
Теперь оставалось понять, как подобраться поближе к этим людям и втереться к ним в доверие. Ведь я пока тут был чужим, а чужому человеку и доверия ноль.
— То есть, без их ведома тут никакое дело не начнёшь, — сделал я вывод. — А как бы с ними встретиться, если перетереть надо по поводу… работы?
— Надо будет, сами придут, — буркнул один. — Вам-то почто?
Я пожал плечами:
— На всякий случай.
Мужики не ответили. Они много выпили и дальнейший разговор не клеился. Вскоре они ушли, а я взял пива, но поскольку пиво оказалось той ещё мочой, тоже отправился домой. Завтра было воскресенье, а значит, предстояло учить уроки на всю неделю, а после обеда ехать на Глухую речку, практиковаться в заклинаниях.
На следующий день вечером я снова заглянул в трактир. Сегодня народу тоже было много, но после тренировки я чувствовал себя уставшим, а потому задерживаться не стал: поел, да пошёл.
Несмотря на поздний час, было светло. На город опускались сумерки, которые продержатся до рассвета, так и не став ночной тьмой.
Выйдя из трактира, огляделся. Заметил неподалёку компанию из трёх человек. Они словно ждали кого-то — молча, настороженно. Свернув за угол, я двинулся к подворотне.
Не противоположной стороне опустевшей улицы стояла паровая бричка. Вчера её тут не было. У ворот длинного каретника два мужика возились с самоходной повозкой. В воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь далёкими гудками и собачьим лаем. Прохожих не видать, и даже дворники уже не мели мостовую — попрятались по своим коморкам.
 
За спиной шаги. Я оглянулся. Трое парней, околачивавшихся возле трактира, шли следом. Двое были в пиджаках, какие обычно носят рабочие, и фуражках, один — в бордовом сюртуке, полосатых брюках и низком цилиндре, украшенном круглыми железяками; на шее парня красовался клетчатый платок. Такие броские наряды я редко встречал на улицах. Что-то подобное иногда можно было увидеть на молодых людях, пытавшихся выделиться. Этот парень тоже выглядел молодо, даже моложе своих спутников, но при этом шагал впереди, словно был тут главным.
Три человека быстро нагоняли меня. Это точно были не хулиганы, готовые зарезать за рубль, с какими я столкнулся, когда искал Оглоблю, и всё же намерения их оставляли много вопросов.
Во внутреннем кармане моего сюртука лежал заряженный пеппербокс. Я его всегда брал с собой, а вот медальон обычно со штатским нарядом не надевал, чтобы не светить наличием таланта, поэтому чары мог применить в любой момент.
Я рванул вперёд и забежал в подворотню, снимая на ходу перчатки.
— За ним! — послышался голос за спиной. Топот ускорился.
Когда компания оказалась во дворе, я уже ждал их, держа наготове пистолет.
— Не с места, — приказал я, направив ствол на франта в клетчатых брюках. — Кто такие и что надо?
  
Глава 13
 
Интерлюдия 3. Мария Акимова
Когда собрание закончилось, Маша подошла к Фёдору Аркадьевичу и сказала, что есть важный разговор. Оставив гостей, они прошли в кабинет.
— Прошу садитесь, — предложил Фёдор Аркадьевич. — Налить вам воды?
— Благодарю, но не надо, — Маша скромно села на край кресла.
Фёдор Аркадьевич расположился за столом и, сцепив пальцы в замок, уставился на Машу, всем своим видом показывая, что слушает очень внимательно. Маша, как обычно, стушевалась от такого пристального взгляда.
Это был мужчина средних лет с небольшой ухоженной бородкой и зачёсанными назад каштановыми волосами. Он вёл себя учтиво, и в то же время — холодно и отстранённо, чем и привлекал, и отталкивал. Поначалу, когда Маша только попала в кружок, она даже влюбилась в Фёдора Аркадьевича — разумеется, втайне. Однако Фёдор Аркадьевич столько раз повторял, что общее дело должно быть выше личных чувств, что Маша, понимая это, стала всячески приглушать эмоции.
А в последнее время её мыслями и сердцем завладел другой — гимназист Алексея, что спас её от пьяного офицера, а теперь встречал утром и провожал до типографии. Он был высок и статен, хоть и довольно молод, говорил негромким голосом, в котором, тем не менее, чувствовались твёрдость и сила, он происходил из старой дворянской семьи, но в его характере полностью отсутствовали надменность и напыщенность, так свойственная многим родовитым аристократам. Маше нравилось проводить время в его компании, с ним было приятно болтать обо всём подряд, а что самое главное, Алексей разделял её взгляды.
Теперь Маше казалось, что она влюбилась в Алексея. Конечно, он был моложе неё года на два или три, но этого совершенно не чувствовалось. Выглядел и рассуждал он совсем по-взрослому и даже жил один, сбежав из-под родительской опеки.
Маша не знала, что делать. Ей хотелось, чтобы Алексей вместе с ней посещал кружок Трубецкого, послушал, о чём тут говорят, и может быть, даже примкнул к тому великому делу, которым занимается Фёдор Аркадьевич.
— В нашем доме живёт один гимназист, — произнесла Мария. — Он дворянин и заклинатель. Мы случайно познакомились, он… мне помог в одном деле и… — Маша запнулась. Она знала, что хотела сказать, но слова путались, никак не желая складываться во фразы. — В общем, мы побеседовали… говорили о забастовке на заводе Орловых, он сказал, что поддерживает рабочих. И я хотела… В общем, я подумала, что было бы неплохо…
 
— Пригласить его к нам? — закончил фразу Трубецкой.
— Да, Фёдор Ефимович, именно об этом я и подумала. Вы сами говорили, что мы должны привлекать близких по духу и взглядам людей. Мне показалось, он очень близок нам по духу и взглядам.