Лихой гимназист (СИ)
— До первой крови? — усмехнулся Гуссаковский. — Он нанёс мне оскорбление действием. Я хочу драться до конца.
— Если хотите отправиться в Сибирь, то можно и до конца, — рассудил Василий, — но давайте не вдаваться в крайности. От этого никому пользы не будет.
Два секунданта поддержали такую позицию, и Гуссаковский, нехотя, согласился драться до первой крови. Впрочем, я почему-то не сомневался, что он попытается меня заколоть.
Кинули жребий. Гуссаковскому выпало драться последним.
Первым вышел длинный. Мы сняли кители, в правые руки взяли шпаги, левые заложили за спину. По правилам в поединке не допускалось использовать чего-либо иного, кроме шпаги — об этом нам любезно напомнил Василий. Удар ногой или рукой был бы сочтён низостью.
Мой противник выглядел напряжённым. Он до сих пор имел проблемы с координацией, и я не представлял, как он будет драться.
По команде мы скрестили шпаги. Клинки зазвенели, я с лёгкостью парировал удары и делал выпады, непрерывно наступая и заставляя длинного пятиться. Вдруг он споткнулся и завалился на пол, секунданты немедленно потребовали остановить бой. Рубаха на груди моего соперника стремительно окрашивалось красным. Он был ранен, а я даже не заметил, как всё произошло: моя рука действовала рефлекторно, почти без участия головы.
Оказывается, Алексей был очень даже неплохим фехтовальщиком, и умел за себя постоять. Ну и какого, спрашивается, фига он тогда ссал обидчиков на дуэль вызывать? Ведь именно из-за этого, кажется, он прослыл не самым смелым парнем.
Секунданты подбежали к раненому, отвели к подоконнику и, стянув рубаху, принялись останавливать кровь полотенцами. Медальон сняли. Наверное, магия должна был помочь затянуть рану. Та оказалась не глубокой, и противник мог продолжать бой, но по правилам, поединок считался законченным.
Вторым вышел коренастый. Наступать он начал довольно уверенно, а я стал отходить. Его движения были размашистыми и сильными, но и читались легко. Парировав несколько ударов, я уклонился от очередного выпада и ткнул соперника в плечо. Тот продолжил атаковать, словно не заметив укола, но секунданты велели остановиться, и парень нехотя подчинился. Рукав его рубахи уже весь намок от крови, а сам он был раздосадован поражением. Его отвели в сторону и стали перевязывать рану какими-то тряпками.
Второй поединок закончился, как и первый, в считанные секунды. Моё новое тело всё больше меня радовало.
Последним вышел Гуссаковский. Взгляд его выражал какую-то кровожадную решимость. Если первые двое не были уверены в своих силах (это читалось по их глазам), то Гуссаковский не испытывал ни капли сомнений. Он собирался идти до конца, но и я — тоже. Какие бы последствия меня не ждали, сейчас я намеревался всеми силами защищать свою жизнь, и если потребуется, заколоть гада, хотя последнее было не желательно. К Гуссаковскому у меня имелось несколько вопросов, да и убийство станет мне боком.
Гуссаковский начал активно теснить меня. Я отбил его выпады и перешёл в контрнаступление. Движения Гуссаковского были отточены и быстры, не слишком размашистые, но в то же время довольно сильные. Сразу стало понятно, что это — опытный фехтовальщик, нечета предыдущим.
Мы дрались долго, ни на чьей стороне не было ощутимого перевеса, и мне начало уже надоедать такое положение вещей.
Очередным выпадом Гуссаковский чуть не достал меня. Его клинок был нацелен мне в горло, но я вовремя отклонился. Спасла реакция. Я тут же контратаковал и сам попытался достать Гуссаковского, тот отбил два моих удара, а третий порезал ему рукав рубахи. Но кровь не выступила, и поединок продолжался.
В этот момент я, видимо, и утратил концентрацию. Гуссаковский нанёс череду сильных колющих ударов, нацеленных мне в живот и я, отбивая их, чуть не потерял равновесие. Уйдя с линии атаки, я сам начал наступать, но встретил отпор. Удар сыпался за ударом, клинки яростно бились друг о друга, я весь обратился во внимание, улавливая каждое движение соперника. На кону стояла моя жизнь.
Наши шпаги в очередной раз встретились, я сделал круговое движение, отклонив вражеский. Гуссаковский оказался открыт. В этот момент я мог проткнуть его насквозь, но убийство в мои планы не входило. Мой клинок легко чиркнул Гуссаковского по животу, и парень, вскрикнув, попятился.
— Стоп! — скомандовал Василий. — Поединок окончен.
Гуссаковский опустил шпагу, я — тоже. Но вдруг на его лице появилась еле заметная ухмылка, и мне стало понятно, что сейчас последует удар.
Только моя внимательность меня и спасла. Гуссаковски нанёс стремительный колющий удар, намереваясь проткнуть меня, и я чудом парировал его. Не обращая внимания на кровь, что хлестала из раны, Гуссаковский, словно берсерк, попёр на меня, его глаза горели яростью.
Василий кричал, чтобы мы остановились, но Гуссаковский не обращал на него внимания. Я же отбивался изо всех сил, понимая, что поединок закончится убийством. А вот чей труп останется лежать на холодном полу, зависело о моего мастерства.
Гуссаковский вошёл в раж, он яростно теснил меня, его удары стали сильнее, но медленней. И это оказалось мне на руку. Парировав очередной удар, я дужкой эфеса двинул Гуссаковскому в и так уже распухший нос. Мой недруг вскрикнул, и я, вложив корпус, всадил ему под дых свободным кулаком. Держась за живот, Гуссаковский упал на пол, а я ногой выбил шпагу из его руки. Теперь поединок точно был окончен. И что самое главное, все остались живы.
Присев на корточки рядом с Гуссаковским, я ткнул остриём клинка ему в ногу.
— Что вы делаете? — удивился Василий. — Прекратите. Поединок окончен.
— Отойдите и не мешайте, — я посмотрел на него и других секундантов. — У нас с ним осталось незаконченное дело. Где моя книга? — обратился я к Гусаковскому.
— Не знаю ни о какой книге, — процедил он, но клинок впился в плечо моему недругу, заставив того вскрикнуть. — Да уберите же его от меня кто-нибудь.
— Где моя книга? — я надавил сильнее.
— Алексей, прекратите немедленно! — Василий схватил меня за руку. — Вы что делаете?
— Он украл мою вещь, и пытаюсь вернуть её.
— Это правда? — Василий обратился к Гуссаковскому, а тот отполз и распластался на окровавленном полу. Он тяжело дышал, приходя в себя.
— Продал я ту книжку, — пробормотал он.
— Кому, когда и за сколько? — спросил я.
— Месяц назад где-то. На Сенной. Есть там один скупщик — Ванька Оглобля. Вот ему и продал за семь рублей.
— Где он? Как его найти?
— Лавка «Разные вещи» на Царскосельском проспекте. Там спрашивай.
— Деньги завтра мне отдашь.
— Отдам, — выдохнул обессиленный Гуссаковский.
Три секунданта принялись оказывать ему помощь. Пол был весь залит кровью, словно тут стадо баранов зарезали, вряд ли такое останется незамеченным администрацией, а потому следовало ждать серьёзную взбучку.
— Вы весьма искусно дерётесь на шпаге, — заметил Василий. — Было разумно с вашей стороны не убивать его.
— Еле сдержался, — усмехнулся я, вытирая руки полотенцем, которое мне дал Василий. — Ничего, что я его кулаком приложил?
— Поединок был окончен. Вы имели полное право.
— Может, позвать врача? — спросил один из секундантов. — Надо перевязать рану.
— Тогда директор узнает, — возразил второй.
— Он и так узнает, когда Гуссаковский не явится завтра в класс.
Завязался спор, который прервали шаги по коридору. Из-за угла вышел маленький человек в зелёном мундире — дежурный надзиратель. Значит, ему всё-таки доложили о драке. Мы все застыли, понимая, что крупно влипли, на лице же надзирателя отразилось великое смятение, когда он увидел следы побоища. Наверное, первой его мыслью было, что здесь кого-то убили.
— Что происходит? — надзиратель чуть не взвизгнул от возмущения. — Объяснитесь, господа!
Глава 6
Утром ни свет ни заря я, трое моих обидчиков и четверо секундантов стояли в директорском кабинете. За окном было темно, а в помещении горели люстры, и их свет отражался на лакированной мебели, позолоченном декоре и лысине директора.