Засранец Бэдд (ЛП)
По большей части я понятия не имела, о чем он говорит, но слушать его было увлекательно, он красноречиво и искусно формулировал предложения и любил использовать архаичные обороты речи. Он мог легко и долго рассуждать на любую тему: литературу, физику, философию, социологию, историю… на любую, кроме поп-культуры, о которой он был безнадежно и комично неосведомлен. Но он не был похож на робота-инженера, супер-ученого, математика-волшебника или супер-гения. Он был высок, худощав, и меньше всего походил на остальных своих братьев с каштановыми волосами. Его волосы казались почти черными, и он был единственным из братьев Бэддов с ярко-зелеными глазами. Уши Ксавьера были проколоты в трех местах и замысловатая татуировка из серии геометрических и математических символов покрывала его предплечья. Волосы были подстрижены почти так же, как у Корина и Бакса, короткие по бокам и длинные, волнистые и свободно лежащие на макушке. У него был такой вид, словно он понятия не имел, насколько сексуален или великолепен, и еще меньше имел понятия о том, насколько привлекательны его эксцентричность и ум.
Если я и поняла что-то за эту неделю, так это то, что я определенно могла сказать, почему братья Бэдд имели репутацию в этом городе, потому что все они были глупо, абсурдно, невероятно великолепными мужчинами, каждый со своими уникальными, яркими, сильными чертами и стилем. Они были грубыми и иногда вульгарными, но всегда веселыми, теплыми и приветливыми, и всегда милыми по отношению ко мне.
Неудивительно, что в баре было так оживленно, поскольку в любое время вечера там работали, по меньшей мере, два восхитительных брата Бэдд, один за стойкой, другой в зале, а еще один, обычно Ксавьер или Лусиан на кухне, в то время как Зейн, Брок или близнецы по очереди обслуживали бар и столики, а Бакс обычно сидел на стуле у входа, исполняя роль вышибалы и проверяющего документы, так как ему полагалось не напрягать ногу.
Клиентура преимущественно состояла из женского пола, будь то молоденькие, ищущие вечеринки девушки, одинокие женщины в возрасте тридцати лет на охоте, или замужние женщины, приходившие сюда просто ради веселья, хороших напитков и приятных на вид парней. Присутствующие мужчины были почти исключительно одиночками, надеющимися воспользоваться бесконечным парадом одиноких женщин… все это означало, что бар сгребал наличные в руки от открытия до закрытия.
Когда Зейн не работал, мы проводили много времени, прогуливаясь по тропинкам за пределами Кетчикана, я и понятия не имела, что это занятие доставит мне такое удовольствие. Он упаковывал кучу еды в рюкзак, и мы брали грузовик, принадлежащий братьям, чтобы добраться до тропы… Зейн убедил братьев скинуться на новый Сильверадо 2500, которым они все могли пользоваться, поскольку им редко нужно было быть где-то, куда они не могли дойти пешком.
Когда мы не были в походе или в баре, мы были в моем номере в отеле, трахаясь, как подростки, которые только что открыли для себя секс. И, кроме одного раза в его постели, мы всегда пользовались защитой. Однако я не могла заставить себя пожалеть о той неосторожности, потому что это было воспоминание, выжженное глубоко в моей душе. В то утро мы сотворили нечто друг с другом. Пересекли некую границу, где союз тел стал союзом душ. Секс после этого всегда был эмоционально напряженным, почти всегда яростным и диким, иногда медленным и нежным. Я обнаружила, что ему больше всего нравилось, когда мы начинали с миссионерской позы и заканчивали позой наездницы, объезжающей его и доводящей нас до кульминации, но больше всего я предпочитала, когда мы начинали с позы обратной наездницы и заканчивали по-собачьи, чтобы он мог полностью выпустить яростную силу своего мощного тела. Но, несмотря на позу, которую мы выбирали, между нами всегда был элемент уязвимости и ощущение глубины.
И мы… говорили. Много. Обо всем. Эти длительные походы всегда проходили в разговорах друг с другом, делая селфи, смеясь, дразня друг друга… думаю, что за эту неделю я узнала о Зейне больше, чем обо всех остальных в моей жизни вместе взятых. И я узнала о себе. У него был способ заставить меня говорить, заставить открыться так, что, по моему мнению, было невозможным.
А вскоре, слишком быстро, наступил вечер среды, и я боялась утра, как никогда раньше. Мой рейс в Сан-Франциско отправлялся в десять, и мне нужно было выехать из отеля к девяти, поскольку к Кингсли приезжала пара, которая хотела бы заселиться пораньше. Я решила выехать в среду вечером и попросила Зейна привезти грузовик, чтобы я могла перетащить свои чемоданы в бар и оставить их сложенными прямо на лестнице.
Я уже прошла онлайн-регистрацию на обратный рейс и загрузила посадочный талон в браузер на мобильном телефоне. У меня также была смена одежды на утро, сложенная в ручную кладь…
И я была в полной панике.
Зейн работал до девяти вечера, так что у нас оставалось всего несколько часов побыть наедине. Я сидела в кабинке возле стойки обслуживания, потягивая пинту крепкого пива и закусывая начос. Близнецы работали в зале, обслуживая столики и делая все возможное, чтобы прослыть самыми охрененно поющими официантами, заставляя толпу завывать, когда они пели любимые песни групп из баров, такие как "Милая Кэролайн", "Свободная птица" и "Что Вы делаете с пьяным моряком", пели по очереди куплеты, а припевы хором, все это время танцуя по залу с подносами, полными напитков или пробивая заказы на компьютере.
Лусиан был на кухне с Ксавьером, Зейн за стойкой бара, а Бакс прочесывал контингент у входа.
И я, одна за столом, безнадежно наблюдающая, как Зейн встряхивает мартини и космополитен, протягивает пинты, наливает рюмки, откупоривает вино и вливал тонкой струйкой безалкогольные напитки. Я жалела о том, чтобы нужно было уезжать. Желала, чтобы он попросил меня остаться. Желала знать, что, черт возьми, мне делать. Потому что, Боже, было бы безумием, если бы я просто осталась, верно? Типа, я знаю этого парня всего лишь неделю. Это слепое увлечение. И даже если бы это было нечто большим, я знаю его всего лишь неделю. Семь дней. Семь волшебных, славных дней. Шесть ночей и пять рассветов — самого невероятного секса в моей жизни. Одна неделя, и я была без ума от этого парня.
Но у меня была работа в Сан-Франциско, и возможно новая работа нарисовывалась в Сиэтле, в офисе с Клэр, не говоря уже о квартире с арендой до октября. Моя жизнь была в Сан-Франциско. У меня там были друзья. Там были воспоминания. Папа навещал меня там до того, как его арестовали и отправили в федеральную тюрьму Терра-хот, штат Индиана. Каждое Рождество мама проводила со мной в Сан-Франциско. Это был мой дом.
Хотя, в последнее время идея переезда в Сиэтл звучала неплохо, снова быть с Клэр, новая работа, новый город….
Но Кетчикан?
Черт. В Кетчикане был Зейн. В Кетчикане были горы и пешеходные тропы, а также милые бары и заведения с морепродуктами, которые мы с Зейном часто посещали. В нем также были Брок и Бакс, близнецы, Лусиан и Ксавьер. И Зейн.
Я упоминала, что в Кетчикане был Зейн?
Но… кто же переворачивает свою жизнь с ног на голову ради парня, с которым познакомилась неделю назад?
И если Зейн не просил меня остаться, то и я не могла кинуть в него бомбу "Слушай, эм, я тут подумала, что могу обосноваться здесь с тобой в Кетчикане… навсегда". Да, сработает безотказно.
У нас был уговор на неделю. Мы договорились, что проведем эту неделю вместе, а потом я вернусь домой и найду другого мужчину, с которым у меня будут настоящие отношения, а он найдет женщину, с которой у него будут настоящие отношения, и мы больше никогда не увидимся.
Но… черт возьми, мысль о Зейне с другой женщиной в его постели, с другой женщиной, держащей его в своих объятиях? Боже, нет. Я даже думать об этом не могла, иначе сошла бы с ума. От одной мысли об этом мне захотелось швырнуть солонку и перечницу в Зейна за то, что он обманул меня в моей собственной голове, или начать плакать, или убежать отсюда так быстро, что я оставлю в стене дыру в форме Мары, в стиле Луни Тьюнз.