Пустыня (СИ)

И я пошёл в ресторан, собирая по пути спокойствие и безмятежность. Завтра день отдыха, завтра обещают привезти советские газеты второй свежести, завтра…
А в ресторане ждал сюрприз. Господин Бадави, но теперь не в штатском, а в парадной военной форме. Правда, без знаков различия.
— Дорогие гости нашей страны! Великие участники величайшего турнира в мире! Я имею честь пригласить вас на встречу!
Посыпались вопросы — какую встречу, где, когда, но господин Бадави только улыбался
— Это будет величайшая встреча в вашей жизни!
Ну, если так… Я выпил бокал гранатового сока, поднялся в номер, принял душ и немного задумался.
На игру я хожу преимущественно в европейском костюме. Здесь, в игровом зале, комфортные плюс двадцать четыре, и потому нужды в местных одеждах нет. Да и не хотел я нарушать равновесие ментального процесса соперников экзотической с их точки зрения одеждой.
Под открытым небом я прогуливаюсь в одежде местной. Просто удобно в ней.
А сейчас? И я выбрал костюм, что придумали и пошили Лиса и Пантера. Полувоенный. То есть совсем невоенный, но похож на форму морского офицера. Элегантную форму. Красивую. Отчасти и опереточную, да.
Оделся.
Ну, не каплей, но лейтенант — точно. Пусть и без погон. Даже старший лейтенант — по виду. Этакий молодой барон царских времён. Но не чёрный, как Врангель, а светлый. Практически белый.
Я выждал положенные минуты и спустился в вестибюль.
Пришёл не последним. Восьмым. Аккурат в середину. Остальные подтянулись в течение пары минут. Почти все. Кроме Андерсена. Тот отговорился нездоровьем. Что ж, дело добровольное.
— Прошу, пройдёмте в автобус, — сияющий господин Бадави повёл нас к автобусу. Совсем как пионеров на экскурсии.
Автобус, всё тот же аэродромный «ПАЗ», раскаленный донельзя, и лишь солнце, всё ближе склоняющееся к горизонту, обещало: погодите немного, сейчас уйду, и станет прохладнее.
Пришлось сесть. Почувствовать себя в аду: черти жарят на сковородке за то, что не доедал манную кашу и пил сырую воду из уличной колонки.
Но ничего, притерпелись. Шофер тронул автобус, ветерок подул в раскрытые окна — поехали!
— Долго ехать? — спрашивали господина Бадави, но тот продолжал улыбаться, и только.
Мы проехали совсем немного. Даже не в пустыню — и пальмы росли, и дорога была если не хорошая, то всё же была. Мимо поста, со шлагбаумом, с парой солдат. Через триста метров еще пост, еще шлагбаум, а по сторонам колючка и надписи «Мины». А солдат — с полдюжины, и пулеметное гнездо.
И, наконец, впереди показался бедуинский шатер.
Автобус остановился шагов за пятьдесят от шатра, двери отворились, и мы вышли как раз в тот момент, когда солнце коснулось горизонта.
— Лидер Ливийской революции приглашает вас в свой шатёр! — объявил господин Бадави.
И мы пошли к шатру.
Неспешно. Очень неспешно. Да и трудно было бы поспешать — поджаренным-то.
Полог шатра был откинут, у входа светила лампа. С виду масляная, но свет электрический.
Солнце село. А на востоке поднималась луна. Полная, огромная, алая.
Я остановился у входа в шатёр, повернулся лицом к Луне и стал думать. Комсомолец должен думать всегда, а намаз — это ведь не формальное обращение к божеству, намаз — возможность продумать, хорошо ли то, что ты уже сделал, и будет ли хорошо то, что собираешься сделать. То есть сверить жизнь с планом и внести при необходимости коррекцию. Ну, если живешь своим умом, а не как лист на ветру — куда дунет, туда и летишь.
А как хорошо думается на комсомольском собрании!
Да только где мой институт, где Лиса и Пантера, где вообще — всё? Здесь и сейчас я был на Луне. В отрыве от родной земли. Но Родина слышит, Родина знает. И потому — выше знамя, молодые строители коммунизма!
Ободрившись, я отвел глаз от Луны. Гипнотизирует, да. Луна — великий магик.
И успел сразу за Кавалеком. Всего-то и задумался секунд на двадцать.
Вошёл, огляделся. Ковры, ковры, ковры. Лежанки. Кресла.
А где же Лидер Ливийской Революции?
И тут из-за ковра вышел Каддафи. Вышел артистично. В расшитом золотом бурнусе, и шапочка на голове — тоже золотое шитье. Как дрессировщик в цирке. Ну, а мы, стало быть, львы и тигры.
 
Встреча в пустыне
Каддафи начал говорить. По-арабски. А переводчики — переводить. На английский и немецкий. Переводчиков было двое, серьезного вида. Думаю, они не только и не сколько переводчики, а и телохранители.
Ну, ну, храните.
Речь была простой и недолгой: Ливия — страна, перед которой стоят великие цели, и мы, все присутствующие здесь, будем свидетелями небывалых успехов.
Телохранители переводили даже то, чего Каддафи не говорил. Видно, заранее выучили текст, и отступать от него не хотели. Или не смели.
Я смотрел на соратников-шахматистов. Наши, социалистические, держали лицо. Мы привычны к речам. А вот представители стран буржуазии страдали. Чувствуется, что они ожидали иного. Застолья. С вином и танцами. А тут — речь. Хотя у них, поди, тоже президенты речи толкают. Но все больше по телевизору. А телеканалов у них много, раз — и переключил на «Звёздный путь». Это тебе не Чернозёмск.
Но Каддафи был краток. Десять минут — и довольно. Он замолчал.
Стало тихо-тихо.
— А что скажут дорогие участники? — молвил господин Бадави и попросил произнести ответное слово меня. Ну, во-первых, я — лидер турнира, а во-вторых, Советский Союз и Ливия — братья навек.
— Уважаемый Муаммар Каддафи! Прежде чем начать свою речь, я хочу спросить: вот в том углу, под ковром, что-то тикает. Если это часы, если так и должно быть, я продолжу. Но вдруг это не часы?
Я говорил по-арабски, настолько-то язык я уже знал.
Каддафи посмотрел на меня, потом на переводчиков.
— Давайте выйдем под звездное небо, созданное нам на утешение Аллахом, — сказал лидер Революции. И стремительно вышел. Другим устремление придали переводчики. Я и сам поспешил вслед.
Мы все, ведомые Каддафи, отошли шагов на пятьдесят.
Из шатра бегом выбежал переводчик, держа перед собой что-то странное. Бомбу самопальную, или что-то вроде. Темно же. Да и не знаю я, как выглядят самодельные бомбы.
Он бежал в другую сторону, прочь от нас. От Каддафи в первую очередь. Отбежал, размахнулся, желая бросить это что-то подальше, и тут рвануло.
Читал где-то, что радиус действия гранаты Ф-1 двести метров. А мы были поближе. Но взрыв — это сфера, вероятность поражения фрагментом уменьшается по мере удаления по формуле четыре пи эр квадрат, и потому осколки на расстоянии в сто шагов попадают в кого-то не так уж и часто. Даже редко.
Но в меня попало.
Словно оса укусила. Я поначалу так и подумал — оса. Хотя откуда здесь осы? Может, и есть.
Потом посмотрел на место укуса. В пятом межреберье справа по среднеключичной линии. И увидел пятно на моем красивом костюме. Тёмное. Красное в свете луны — это почти черное.
Нет, терять сознание и падать на песок я не стал. Не потому, что герой, а просто ранение оказалось пустячным. На излёте. Та самая царапина, о которой говорят герои книг.
Но сначала-то я этого не знал!
Подъехали три джипа, охрана. Каддафи усадили в первый джип и увезли в неизвестном для нас направлении.
Меня осмотрел санинструктор. Хотел разрезать костюм, но я не дал. Это ж вещь не в магазине купленная. Сам разделся (уже очень хороший признак), тогда и увидел. Гвоздик. Миллиметров пятьдесят. Задел вскользь, пробил кожу, и только. Боялся, конечно, что и легкие задеты, вдруг пневмоторакс, но дуракам и шахматистам везёт. Рану санинструктор обработал, наложил повязку, закрепил ее хитрым пластырем — готово!
Нас посадили в автобус, в провожатые дали двух охранников — то ли охранять, то ли стеречь, — и повезли в отель.
В дороге рана разболелась, но я терпел, а что оставалось. Анатолий сидел рядом. Морально поддерживал. Я, как водится, отвечал, что пустяки, что до свадьбы заживёт, что в детстве с такой раной мы продолжали играть в футбол — и самому становилось легче. Крови я потерял самую малость, кубиков сто или около того, так что ни повода, ни причины для особого уныния не было.