КЖД III (СИ)

Исполняя приказ Вокима, несколько недовольных солдат принесли ему и кинули под ноги, грубо стёсанные палки, моток верёвки и кусок сложенной ткани. Час или два времени Кальдур убил на изготовление из этого набора двух небольших палаток. Стража поглядывала на него как на олуха первое время, но когда его руки вспомнили походные деньки и мастерство изготовления подобных укрытий, улыбки с их лиц стёрлись.
Пацанёнок тем временем смог в одного изготовить ещё один здоровенный котёл с варевом, весь изнылся и издергался от голода, не решаясь зачерпнуть себе до появления командира. Воким задерживался и мог вернуться только под утро — объезжал позиции и соседние деревни. Тёплая улыбка Кальдура и отвернувшаяся охрана, склонили пацанёнка на сторону зла, он зачерпнул себе миску и с быстротой крысы скрылся с добычей в тёмном углу.
Кальдур не стесняясь охраны, и на правах дорого гостях спокойно откушал в одного, вылизал миску и ложку до чиста, несколько раз причмокнул и облизал губы, показывая зрителям, что еда была более чем не дурной. Закончив, он откопал, примеченный в свалке вещей Вокима, горшочек, зачерпнул оттуда варево и отнёс стражникам. Кальдур справедливо решил, что в лагере не может быть столько командиров, чтобы за каждый присест опустошать такую внушительную посудину. А значит, от него должен кормиться кто-то ещё. Например, охрана, которая не может покинуть пост и отправиться на поиски подножного корма. И которую Кальдур бы кормил очень хорошо, чтобы она была довольно своим местом, держалась за него и несла свою службу образцово.
Суровые воители оценили его жест благодарными улыбкаи и расслабленными кивками. Он так же принёс им хлеба и воды, чем окончательно растопил сердца. У Вокима ещё были залежи вина в бурдяках, но их брать Кальдур не посмел — тут уже могло дойти до скандала. Если страже и полагалась такая пайка, то только после дозора.
Стражники больше не следили за Кальдуром, для них он окончательно стал своим и слился со остальным привычным окружением лагеря. Он набрал в миску ещё варева, прихватил хлеба и флягу с водой и понёс Аниже. Ей пора уже было заканчивать свою работу и возвращаться к шатру спать. Ночь и лагерь полный разгорячённых мужчин был не самым хорошим местом для юной девушки.
***
— Я уже поела, — отрезала она.
Кальдур с глупым выражением застыл на пороге палатки с ещё дымящейся миской в руках. Анижа осматривала раны бойца после операции и проверяла швы, тот уже спал и лишь слегка постанывал от её прикосновений. Она нацепила на себя фартук, и закатала рукава платья в куски материи, чтобы не перепачкаться кровью и иным содержимым бойцов, и ей даже удалось остаться более-менее чистой.
— Серьёзно? — спросил Кальдур. — Опять отказываешься от еды? Неужто к постам своим вернулась, дурёха?
— Нет. Когда такое происходит можно не соблюдать. Я уже раза три поела. Просто не хочу. Сюда еду так таскают. И раненым, и чтоб мы с ног не валились. И чай заваривают. Отдай кому-нибудь ещё. Просто не залезет. Навидалась сегодня.
— Эм… Спать-то пойдешь? Не надо тебе тут всю ночь ишачкой скакать. Я палатки сделал. В дыру эту с вонючкой не пущу тебя, даж не заикайся. Понимаю, что у вас своя правда целительская, но он мне сильно не по нраву.
— Пойду, как закончу. Проводить меня хочешь? Чтоб не украли? — в её голосе проступила усталая насмешка.
— Да. Именно чтоб не украли. Тут лагерь полный мужиков, которые завтра помереть могут и им терять нечего. Я уж молчу о темниках. Попадались тебе тут, нет?
— Нет, — ответила она, выдержав странную паузу. — Одного подлатали и на допрос сразу отправили. Но не я. У меня всё хорошо было. Через час приходи. Если никого больше не привезут — пойду спать.
Кальдур вздохнул, стиснул миску и пошёл прочь.
В лагере горело много очагов и его обители концентрировались вокруг них. Весна была отвратительным временем для воины, урожая ещё не было и брать еду было затруднительно. Но к удивлению Кальдура все встреченные им солдаты не несли на себе следы голода: блестящие, шныряющие туда-сюда глаза, трясущиеся руки, осунувшиеся лица и впалые щёки. Еды в лагере было более чем достаточно. Северяне умели хранить её и запасать впрок. И с радостью делились с освободителями.
 
Кальдур подумал что сможет поесть ещё раз и это ему точно не навредит. Он не особо любил принимать пищу в компании и разговаривать, особенно с незнакомцами. Предпочёл уйти от костров в самую тёмную и неприметную часть лагеря — к клеткам с заключёнными. Охраны у них было много, но они сидели поодаль, играли в карты, согревались горячительным и чаем, ржали, травили байки и обменивались анекдотами.
Темница, что служила всадницей вирма, испуганно отшатнулась от прутьев и вся сжалась, когда он тихо подкрался к её клетке. Он присел на корточки, удостоверился, что охрана не смотрит в их сторону и протянул ей миску с ещё остывшим варевом. Она недоверчиво посмотрела на его спокойное и расслабленное лицо, её немного перекосило от внутренней борьбы, но она схватила миску из его рук, и настороженно оглядываясь и обжигаясь, начала быстро есть. Кальдур тут же отошёл на пару шагов, отвернулся и сел на землю, спрятавшись в тенях от клетки, чтобы не привлекать лишнего внимания стражников.
— Зачем вам Госпожа? — тихо спросил Кальдур.
В своём вопросе он не требовал ответа и не допрашивал её, ему просто было любопытно.
— Мы должны остановить Её. Любой ценой, — донеслось из клетки.
Темница мягко швырнула миску ближе к Кальдур и тот подобрал её.
— Этого требует ваш бог?
— Этого требует справедливость.
— У каждого своя справедливость, получается, — Кальдур усмехнулся, девушка показалась ему совсем обычной и не охваченной какой-то тёмной силой. Она была совершенно расслабленна и уверена в том, что говорит. — Как вы собираетесь Её остановить? Есть способ убить бога? Что вы с Ней сделаете?
— Я не знаю. Не мой уровень, — она вдруг замялась. — Ты говоришь странно… Сделаем с Ней? Хочешь сказать… хочешь сказать, что Он уже нашёл Её?
Кальдур вздохнул и даже совсем не разозлился, почувствовав спиной, как девушка зарадовалась и почувствовала прилив сил.
— Ты не должен бояться нас, — девушка придвинулась к решётке и протянула к нему руку. — Скоро всё это закончиться, и мы станем едиными. Ты просто ничего не понимаешь. Не нужно бояться Мрака. Это наш дом. Мы все должны будем пойти туда. Он освободит всех нас и поведёт туда. Когда настанет время.
В её голосе не было бравады или фанатизма. Она говорила о будничных для себя вещах, жизненных основ, на которых держится всё, что она знает. Девушка действительно верила в то, что говорила. У неё не было никаких сомнений в том, кому она служит и что делает во время этой службы. То, что она станет кормом для Мрака, её совсем не пугало. Так её вырастили. Это она впитала с молоком матери и другой жизни она не то что не узнает. Не поймёт, даже если узнает.
Кальдур печально вздохнул, подобрал миску, поднялся и пошёл за Анижей.
— Спасибо, — тихо пискнула темница ему в спину.
  
Виденье 28. Когда отнимаешь жизнь
 
— Готова?
Он нашёл Анижу прикорнувшей на хлипком стуле. От его шёпота она разлепила глаза, едва не потеряла равновесие и устало посмотрела на него. Поднялась, прошлась туда-сюда, попыталась разогнуть затёкшую спину, потёрла садившую так и не зажившую ладонь. Освободила её из плена плотной кожаной перчатки и обернула платочком. Так она делала, чтобы дать ей «подышать».
— Да. Только не спрашивай, как прошёл день.
С наступлением ночи полевой госпиталь и его обитатели заметно поутихли. Несколько целителей и неравнодушных посвежее Аниже ещё ходили между ранеными, смотрели их и предлагали необходимое. Свободных коек осталось мало, тяжёло-раненных успокоили вином, настойками и дурманами, тех, кто не пережил схватки — уже закопали.
Анижа собрала сумку, по пути посмотрела ещё нескольких своих подопечных и они побрели через лагерь. Война и смерть ещё не вошли в привычку у воинов, к ним всё ещё относились серьёзно. В палатках и тентах царили тишина и дисциплина, солдаты пока предпочитали крепкий сон различным способам снятия стресса вроде азартных игр и алкоголя. Стражи наоборот старались не расслабляться и несли свою вахту максимально сосредоточенно и ответственно. Так бывало почти всегда после первых столкновений, но с каждым последующим днём на грани между жизнью и Вратами, с постоянным голодом, страхом, лишениями и испытаниями, все чувства притуплялись. Люди начинали жить не то, что одним днём, одним моментом. И старались брать от этого момента всё.