Плащ и галстук (СИ)

— Еще скажи, что в Афонове видишь, — скептически скривился Салиновский, — Он ландшафты меняет! У него разных наград на музей! Он…
— Пьет, жрет, ссыт, гадит, страдает и любит, как и все нормальные люди, — безжалостно растоптал я пашкин пафос, — А те, кто не жрут и так далее — всё равно могут быть обычными людьми. Которые вовсе не хотят, чтобы их боялись, превозносили, целовали в жопу или бежали от них в ужасе. Ты сам себе создаешь барьеры, которые не можешь и не хочешь перепрыгивать, понял?
— Понял… что ты долго прожил со знаменитостью и теперь для тебя все равны, — уперся в своих заблуждениях блондин, — У тебя, считай, тренировка была!
— Переубеждать тебя бесполезно, — хрюкнул я, — Так что прими за рабочую версию, что да, была. Я научился, понял и проникся, а теперь делюсь с тобой мудростью. И угощаю пивом.
Наступила пауза. Пока я под пристальным кошкиным наблюдением доедал мороженое, ошеломленный моим коварным ходом невступления в дискуссию Паша размышлял. Я ему не мешал. Куда интереснее было наблюдать за прохожими и следить за борющейся с искушением кошатиной, переступающей передними лапами. Она определенно хотела мороженого, но была слишком сыта для конфронтации.
— Ну, кажется, я поня…
Его перебил визг шин от остановившего у кафе автомобиля, за рулем которого сидел знакомый мне человек по имени Анатолий Викторович с непретенциозной фамилией Темеев. Выглядел он вздрюченно и бледно, а смотрел зло и на меня. И жесты делал однозначные, не отводя своего раздраженного взгляда.
— Кажется, это за мной, — поведал я приятелю, вставая, — Видимо, что-то случилось. Держи еще трешку, посиди тут за меня, хорошо?
— А, это без базара! — осклабился блондин, вечно пребывающий в состоянии «денег нет, но очень хочется».
Правая рука моего непосредственного начальника бросил на меня взгляд через зеркало заднего вида, а затем, прожевав несколько нецензурных слов, выдавил, что меня ждут в НИИСУКРС. Злился, правда, он явно не на меня, но на всякий случай я сидел тихо и пах персиковым мороженым, пока Темеев остервенело гнал машину в наш институт рогов и копыт, чье мрачное здание оказалось у меня перед глазами чуть ли не в рекордные сроки. Дальше было как обычно — просторные серые коридоры, в которых всегда тишина, скрытый за огромным гербом огромный лифт, долгий спуск и почти сожранный тьмой кабинет внизу. Тоже огромный, конечно же.
Там меня ждали три весьма выдающихся дамы. Если Окалина и Кладышева выглядели еще куда не шло, что уже говорит о многом, то товарищ Молоко из себя представляла полулежащий на диванчике объект недвижимости. Вид у ученой был настолько предсмертный, что у меня даже мысль промелькнула — позвали либо прятать тело, либо помочь его дотащить до реанимации. Впрочем, полушутливые мысли, как и хорошее настроение, у меня быстро кончились, так как Нелла Аркадьевна начала говорить. Рассказывать.
И делала она это долго.
Слушая её, я понимал, что в создавшейся ситуации отчасти виноват сам. Будь я нормальным подростком, то мог бы либо полностью прогнуться под хотелки майора, либо наоборот, встал бы в позу тотального противостояния, но сам, будучи человеком взрослым и зрелым, играл на полутонах, вставая на дыбы лишь тогда, когда от меня требовали чего-то совершенно неприемлемого. А занятая (действительно занятая женщина) интерпретировала мою покладистость за прогибы, которые, как известно, «наконец-то» и «навсегда». Да и понять стоит, что её работа и опасна, и трудна, а значит, собственным делам и побочной нагрузке типа того же Симулянта, Ржа не могла уделить достаточно внимания. Не могла, не хотела и не собиралась.
 
Правда, первый же мой озвученный после речей Окалины вывод был для собравшейся троицы слегка неожиданным.
— То есть, вы предательницы, — четко и на весь кабинет заявил я.
— Что? — прищурилась блондинка, — Мальчик, если ты про наш договор…
— Плевать на него, — великодушно отмахнулся я, — Это отдельная тема. Вы уже доказали неоднократно, что всерьез меня воспринимать не собираетесь…
— Не я…! — раздалось с дивана от самой умной из собравшихся.
— Вполне вероятно, — охотно покивал я, не сводя глаз с майора, — Я говорю о другом предательстве. Родина, человечество… наконец мы, неосапианты. Вот кого вы предаете, Нелла Аркадьевна.
— Поясни? — откинулась блондинка на спинку своего кресла. Взгляд её голубых глаз почти излучал изморозь.
— А что тут неясного? — удивился я, — Вы все, втроем, подписались на преступный приказ по мозголомке не просто совершенно невинных людей, а тех, кто, ничего не получая взамен, приносит нашей стране очень весомую пользу. Что тут неясного? Мало того, вы желаете подписать на это дело меня. Раньше играли втемную, а теперь открыто заявляете: «Витя, нам нужна твоя помощь по порабощению призраков, потому что стране нужна космическая программа, что ты за это хочешь?». И ладно бы, Нелла Аркадьевна, вы хотя бы прикрывались фиговым листочком, что вам нужно подобное ради высшей цели и процветания страны. Нет, таким образом вы выкупаете дочь. Только и всего.
— Ты все перевернул с ног на голову, мальчик, — покачала головой псевдодевочка, сидящая на стуле и болтающая ногами, — Выдал какую-то чушь. Набиваешь себе цену?
— Засунь язык себе в задницу, стерва, — благожелательно посоветовал я Кладышевой, — У меня не хватит хотелок, а у вас возможностей, чтобы хотя бы погасить ваши долги за мои уже оказанные услуги. Особенно у тебя. Но это сейчас меня вообще никоим образом не заботит. Я спрашиваю прямо: вы люди или предатели?
— Изотов, ты вообще понимаешь, что такое Приказ, а? — в тишине кабинета слова Ржи казались падающими с потолка могильными камнями, — Ты понимаешь, что…
— Вы казните «злыдней» и «доброхотов», Нелла Аркадьевна! — резко перебил я начальство, — Шпионов, агентов, черта с рогами! Вам насрать, что привело их на мушку вашим парням! Статус есть — вы открываете охоту. Сколько из этих человек оказалось деформированным чисто из-за квадратно-гнездового отношения нашей любимой страны — вам плевать! Вы адекватны, сильны, влиятельны, ваша красавица дочь известна каждому гражданину страны… вы хорошо устроились. Настолько хорошо, что не задаете себе неудобные вопросы! Ни тогда, когда надо принудить меня быть лично вам полезным, ни тогда, когда Родине понадобилось бросить кого-то в топку прогресса! Вам уже плевать на «хорошо» и «плохо», главное делать то, что получается! А если кто-то этому мешает, не то что какой-то там Симулянт, а даже собственная дочь, которая «выздоровела», то их мнением можно пренебречь!
Тишина после моей речуги воцарилась буквально, ну… царская. Полная. Прервалась она неожиданным предсмертным стоном. Нина Валерьевна, как восстающий из своего хрустального гроба Ильич, стеная и пыхтя утвердила себя в сидячем положении, а затем, издав несколько утробно-тошнотных звуков, с натугой проговорила:
— Витя… эти две дуры… они твои речи могут воспринять только как… ну… уф… предсмертные, понимаешь? Вон Нелька уже надулась и за пистолет хватается. Успокойся, коза блондинистая! Никаких драк! А ты, Витя, слушай… уф… ты же понимаешь, в каком мире мы живем. В какой стране. Добровольно-принудительно, слышал такое? Мы не имеем права, ни морального, ни какого еще, пренебрегать возможностями. Терять потенциал развития всего государства ради комфорта отдельных его граждан. Понимаешь?