Мстительные духи (ЛП)

Кира упала на колени, зажмурилась. Летнее солнце осветит путь. Дни длинней, но о дожде не забудь…
— Осень краски принесет. Листва скоро упадет, — она зажала рот ладонью. Она пропела слова. Она не хотела, но спела, и она что-то увидела. Комнату, подсолнухи и облака на бумажных стенах, мятый футон и скомканное одеяло, куклы в углу. Она вспомнила комнату. Это была ее комната.
Слезы катились по ее щекам, она пела, прерываясь на дыхание.
— Зима принесет снег и лед. Небо ночью лишится звезд, — она сидела на коленях перед столиком с зеркалом. Она была в одежде для сна, кимоно было кучей на полу. Она глядела в зеркало, расчесывая волосы, пела песню, которой ее научила мама. — Весна придет, растает лед. Новая жизнь из земли придет, — дверь ее спальни открылась, и кто-то стоял там и смотрел на нее. Ее дядя. Он был высоким, широким, с длинным носом, щетина покрывала подбородок с ямочкой, подкова черных волос с проседью была вокруг его головы. Он выглядел недовольно. Она смотрела на него в зеркале и не могла понять, почему он злился. Это был дядя Йошио. Он приносил сладкие булочки или игрушки каждый раз, когда приходил. Она хотела, чтобы он перестал хмуриться. Она хотела увидеть его улыбку, так что улыбнулась ему в зеркале.
Голос Киры дрогнул, она раскачивалась, пытаясь вдохнуть. Она знала, что будет дальше. Она знала, она не хотела это видеть. Она не хотела это чувствовать.
— Летнее солнце осветит путь. Дни длинней, но о дожде не забудь, — в зеркале дядя Йошио прошел в комнату. Он плакал. Почему он плакал? Она услышала шорох стали, он вытащил меч из деревянных ножен. Боль вспыхнула в ее спине, кровь брызнула на зеркало перед ней. В отражении она видела кончик вакидзаси, торчащий из ее груди. Она посмотрела на лицо рыдающего дяди Йошио в зеркале. И все пропало.
Песнь прекратилась. Кира слышала только тишину во тьме. Она вытерла слезы с глаз, обнаружила унгайкьо, стоящую перед ней. Кира медленно поднялась на ноги, встала перед своей другой половиной.
— Ты была тут заперта все время, да? — спросила у нее Кира. — Слушала песню, видела нашу смерть снова и снова, — унгайкьо смотрела на нее пустым черными глазами. — Прости. Я не знала.
Ее другая половина усмехнулась, зубы сияли, каждый отражал Киру.
— Так все для онрё? — спросила у себя Кира. — Потому они… такие?
Унгайкьо отвернулась от нее и зашагала. Кира увидела что-то во тьме впереди, сияющую поверхность, комнатка с опрокинутым храмом на полу. Унгайкьо шла туда. Она оглянулась на Киру.
— Теперь твоя темница. Не моя, — слова вырвались изо рта Киры, но это были не ее слова. Это были слова унгайкьо, и она знала, что ее другая половина хотела сбежать и бросить Киру в этой темнице-зеркале.
Кира побежала, спотыкаясь во тьме, не зная, как бежать по пустоте. Унгайкьо вышла одной ногой из зеркала в реальный мир. Кира прыгнула, схватила унгайкьо за руку и потянула к себе. Они обе на миг оказались наполовину в реальном мире, наполовину в зеркале. Голоса в храме донеслись до ее ушей, громкие после тишины в темноте. Голоса доносились снаружи комнатки, она видела силуэты фигур за бумажной дверью. А потом она вернулась в зеркало, утащила унгайкьо с собой. Ее другая половина ударила ее по лицу, царапала руки. Они рухнули, растянулись во тьме. Унгайкьо рычала, щелкала зеркальными зубами, тьма в глазницах была бесконечной пустотой. Кира ударила ее ногой по лицу, вскочила и прыгнула в зеркало. Ее руки вырвались в храм, она схватилась за стену, когда унгайкьо схватила ее за ноги и потянула. Кира вырывалась из зеркала в реальный мир. Она отбивалась яростно ногами, попала своей другой половине по челюсти. Унгайкьо отпустила ногу Киры, и Кира рухнула на коврик для молитв в комнатке.
Кира сидела там, тяжело дыша, потная, сердце гремело в ушах. Она оглянулась на зеркало. Унгайкьо смотрела на нее оттуда, прижав ладонь к зеркалу, запертая. Кира была в мире, а унгайкьо была заперта в зеркале. Кира задрожала, вскочила на ноги и прошла к двери. Когда она добралась до двери, ладонь замерла у края, и она замерла. Она слышала людей на другой стороне. Голоса были тревожными или спорили, она не знала. Это было не важно, голоса не помешали бы ей открыть дверь и уйти. Янмей остановила ее. Желание Янмей при смерти.
 
Кира повернулась к зеркалу. Унгайкьо еще была там, глядела на нее. Кира приблизилась к зеркалу.
— Ты — это я, — выдохнула она. Ее другая половина склонила голову, двигала губами, говорила то, что Кира не слышала. — А я — это ты, — сказала ей Кира. — Я не дам тебе быть мной, но я не буду тебя запирать. Ты достаточно страдала. Мы обе достаточно страдали, — она протянула ладонь к зеркалу. — Идем со мной. Будь со мной, — она улыбнулась себе. — Прошу тебя.
Унгайкьо взмахнула рукой и сжала запястье Киры, а Кира сжала ее руку в ответ. Она взяла унгайкьо и за другую руку, отпрянула, потянув ее вторую половину из зеркала с собой, сначала руки, потом голову и плечи. Но что-то удерживало унгайкьо. Кира зарычала и потянула сильнее. Грудь ёкая появилась из зеркала, потом бедра. Кира отскочила, и они обе рухнули на пол храма. Зеркало разбилось, осыпало их осколками.
Кира села и огляделась. Унгайкьо пропала. Она была одна. Кира была одна. Дверь все еще была закрыта, и она была одна. Она создала кинжал в ладони и посмотрела на свое отражение. Это была просто она. Никакой пустоты в глазницах, никаких зеркальных зубов или бледной кожи. Это была просто она.
Она встала, стараясь не порезаться об осколки зеркала. Они не пропали. Обычно ее зеркала пропадали, разбиваясь, но эти осколки остались. Она пыталась услышать песнь унгайкьо, но слышала только голоса из-за двери.
— Зима принесет снег и лед, — робко сказала Кира, проверяя, что произойдет. Всплыло воспоминание, женщина стояла над ней, нежно гладила ее волосы и пела. Пела ту песню. У нее были черные волосы, собранные в пучок, веснушки на носу и щеках. Любящая улыбка. Это была ее мама. Она помнила свою маму… и не только. Она бегала по бамбуковому лесу с друзьями, Камейо и Хикару. Хикару споткнулась и ободрала колено. А потом она стояла под зонтом, снег падал вокруг, и она смотрела, как отец разбивал лед на пруду, чтобы покормить кои. Она все это помнила. Жизнь, смерть, годы в зеркале, где единственной надеждой на свободу было напугать кого-то до самоубийства. Она помнила все. Было больно. Хорошее, плохое, воспоминания ребенка и монстра. Она помнила все, и было так больно, что она не могла дышать. Она не могла быть в этой комнатке, полной осколков нее.
Кира сдвинула дверь и увидела четверых священников на другой стороне, толстяк с одной бровью был во главе. Жар прилил к ее щекам, пока они смотрели на нее.
— Простите за бардак, — сказала она, махнув на сломанный храм и осколки зеркала. — И обувь. И все стальное, — она улыбнулась им. — Простите, — она оббежала их и устремилась к двери храма.
Глава 50
 
Харуто увидел, как дверь храма открылась, и Кира вышла. Она посмотрела на небо и зашагала. Священник храма появился на пороге через пару секунд, смотрел девушке вслед. Судя по лицу священника, Харуто и другие точно не смогут переночевать в храме. Харуто вдохнул и продолжил точить новую катану. Он сидел на коленях в шести шагах от храма и статуй Янмей и бога войны, возле которых сидел Гуан, забыв о бумаге в руках. Он закрыл глаза, тихий храп вылетал с паром перед ним, лед появился на бороде. Он уснул пару минут назад, и Харуто не стал его будить. Принц расхаживал, но, когда увидел Киру, встретил ее на пути из храма.