Чингисхан. Сотрясая вселенную (СИ)

Снег накрыл их земли толстым слоем. Обильный снегопад пошёл ночью, поэтому участники большого набега возвращались с трудом. Эйрих и Эрелиева были на улице и стреляли по щиту с тридцати шагов, поэтому увидели возвращающегося Зевту первыми.
— Отец! — помчалась к нему Эрелиева.
Зевта с улыбкой подхватил дочь и крепко обнял её.
— Всё спокойно? — спросил он.
— Да, отец! — часто закивала Эрелиева. — Но холодно.
— Идите в дом, — сказал Зевта, а затем широко заулыбался. — Набег был очень удачным, поэтому зима у нас будет хорошей.
Одет он был в новую медвежью шкуру, скрывающую кольчугу. Шубы раньше не было, а значит, он взял её в бою. Также руки его украшали многочисленные кольца и перстни — либо снял трофеем, либо достались при разделе общей добычи. Несколько колец были из золота, поэтому, можно сказать, что набег окупился только кольцами, но Эйрих не сомневался, что в обозе, заходящем в поселение, есть ещё больше личной добычи Зевты — зерно, вяленое и копчёное мясо, ткани и всё остальное, чем, обычно, богаты земледельцы...
Зевта подошёл к оберегу у входа и поклонился ему, после чего дождался, пока Эйрих и Эрелиева сделают так же.
Эйрих считал, что домашний оберег следует уважать. Он ведь ничего не знает о местных духах и насколько они могут быть опасны. Поэтому, мало ли... С него не убудет.
Вместе с отцом дети вошли в дом, где Тиудигото готовила ужин. Зима усложнила жизнь диким животным, поэтому в силки попадало гораздо больше жертв, чем летом и, особенно, осенью.
Зевта крепко обнял жену. Тиудигото выдохнула с облегчением и настроение её резко улучшилось. Набег длился долго, поэтому последние несколько дней она грустила, беспокоясь за мужа.
— Мы взяли девять поселений, — похвастался отец. — Римляне оказались слабыми и неспособными сопротивляться. Мы даже почти никого не убили. Зато добыча очень богатая! Эйрих, иди сюда!
— Да, отец? — подошёл тот.
— Запах варёной зайчатины в доме — это твоя работа? — спросил Зевта.
— Да, отец, — ответил Эйрих. — Поймал в силки сегодня утром.
— Значит, не зря я нёс это всю обратную дорогу... — произнёс отец. — Держи, это теперь принадлежит тебе. Заслужил.
Он вытащил из-под шубы десяток стальных наконечников для стрел, а также камень для заточки. Щедрый дар, как ни посмотри — Эйрих оценил.
— Благодарю тебя, отец, — поклонился он.
Зевта потрепал его по голове.
— Но есть кое-что ещё из новостей, — сообщил он. — В набеге погиб славный воин Мурул, ты знаешь его — у него есть сын и дочь, а также жена, Фульгинс. Родни у них больше нет, поэтому жена Мурула с детьми переходит в наш род. Так решил Брета.
Новость не порадовала, потому что это целых три дополнительных рта...
— И даже это ещё не всё, — усмехнулся Зевта. — Мы взяли много рабов, которых пригонят в поселение завтра или послезавтра. На площади будет торг, но дружина выбирает первой. Думаю, возьму одного-двух крепких рабов, чтобы помогали вам по хозяйству. Летом надо вспахать поле и засеять его, потому что полагаться на удачу — грех в глазах Господа.
Он сообщил всё это не для обсуждения и не в качестве предложения, от которого можно отказаться. Это факты — уже принятые решения, о которых Зевта посчитал нужным уведомить близких.
— Отец, — заговорил Эйрих.
Зевта посмотрел на него с неодобрением, будто ждал, что малец начнёт отговаривать его или ещё как-то перечить.
— Что? — спросил отец.
— Могу попросить взять раба, владеющего римской грамотой? — попросил Эйрих.
— Зачем? — не понял его Зевта. — Нам нужны крепкие рабы, чтобы могли пахать землю.
— Одно другому не мешает, отец, — резонно отметил Эйрих. — Было бы полезно знать римскую грамоту, чтобы понимать, как они думают.
Отец Григорий, деревенский священник, владел только готским, а также, очень слабо, языком греков. О греках Эйрих слышал, хотел выучить их язык, но Григорий владел этим языком настолько плохо, что не являлся подходящим учителем. Ещё он знал пару слов на римском, но Эйрих тоже уже знал пару слов...
 
— Как тебе поможет это понимание? — скептически усмехнулся Зевта, вновь потрепав его по голове.
— В следующий раз будет легче узнать, где они прячут припасы и ценности, — выдал сногсшибательный аргумент Эйрих. — А если мы сможем читать их записи...
С логической точки зрения, его аргумент был неоспоримым. Но Эйрих не знал, что такое логика. Впрочем, это нисколько не мешало ему ею пользоваться.
Зевте не хотелось признавать правоту сына, тем более, что ему показалось, будто бы сопляк ему перечит, но, с другой стороны, сын-то прав. И если в будущем, когда они пойдут в набеги на римлян уже с сыновьями...
Пока остальные будут искать добычу самостоятельно, Валамир, Видимир и Эйрих просто поговорят с пленными, у костра, с раскалёнными углями в медных щипцах...
Всё-таки, рациональное зерно пересилило и Зевта улыбнулся сыну.
— Всегда знал, что ты странный, но умный, сынок! — произнёс он. — Если там есть такие, то я возьму одного. Но чтобы науку учили хорошо, со всем прилежанием!
Эйрих с благодарностью поклонился.
Пока он слабый и маленький, он будет часто бить поклоны разным людям, начиная от соплеменников, заканчивая вождями. Но так будет не всегда.
Ужинали они в торжественной обстановке, приправленной чуть более крепкой верой в благополучное будущее. Грубый ржаной хлеб сегодня был по-особенному вкусным, а заяц необычайно сочен.
/9 января 402 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/
Эйрих пришёл на деревенскую площадь вместе со всей семьёй. Детям хотелось посмотреть на невиданных доселе людей, а Зевта с Тиудигото должны были тщательно отобрать положенных себе рабов.
Народу на площади было полно: несмотря на утренний мороз, селяне вышли посмотреть на порабощённых чужестранцев.
За женщин уже активно торговались молодые воины, участвовавшие в набеге, там даже началась драка между четырьмя претендентами за особо хорошую собой римлянку.
Зевта же привёл семью к скоплению охраняемых мужчин, одетых кто во что. Столь длительный зимний переход может перенести не каждый, ведь даже дня на морозе, без тёплой одежды, достаточно, чтобы насмерть околеть. Кому-то повезло не лишиться тёплой одежды, поэтому такие чувствовали себя более или менее, а некоторые были на грани смерти.
— Ниман Наус... — приветствовал Зевта тощего усатого мужчину зим тридцати.
Наус — это прозвище, означающее «мертвец». Эйрих слышал, что Ниман однажды в самом деле умер, но затем восстал из мёртвых. Раньше ни о чём подобном он не слышал, за исключением слухов об Иисусе Христе, но молва ходит, будто с Ниманом всё это было на самом деле. Сам Наус яростно отрицает, что в самом деле умирал, потому что это у людей Христа восстание из мёртвых — это что-то хорошее, а исконные верования готов твердят, что от мертвецов не следует ждать ничего доброго...
— Зевта, — кивнул отцу Ниман. — Пришёл за своей долей? Выбирай любых двоих — Брета запретил остальным выбирать, пока все дружинники не выберут.
Отец кивнул ему, после чего перевёл взгляд на скопление рабов, глядящих на свою судьбу потерянными и безнадёжными глазами.
— Знаешь кого-нибудь из них, кто владеет римской грамотой? — спросил Зевта.
Эйрих же приблизился к рабам, после чего взял ветку с земли и начал рисовать там символы уйгурского письма, виденные им наиболее часто. Знать уйгурское письмо никто из них не мог, поэтому Эйрих надеялся лишь на то, что кто-то из рабов осмелится написать на снегу что-то своё.
— Я вообще не понимаю, на каком языке они говорят, — признался Ниман. — Возьми самых крепких и дело с концом. Понимать они могут только тумаки и оплеухи — как собаки.
Проблема казалась неразрешимой...
К Эйриху подошёл один из рабов. Он был худым, слабым, но глаза у него были умными. Черноволосый, кареглазый, на вид, примерно, зим восемнадцать-двадцать. Одет в обмотки из частей чужой одежды — вероятно, снимал вещи трупов, чтобы хоть как-то согреться в дороге.