Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг
Определения
В специальной сетевой дискуссионной группе им, например, было дано такое определение: «полимат – это человек, интересующийся и занимающийся многими предметами» [6]. Однако в этой книге мы сосредоточимся все-таки на академическом знании, которое ранее именовалось «ученостью». Речь пойдет об ученых, чьи интересы были энциклопедическими в изначальном смысле слова, то есть охватывали полный круг знаний предмета или его существенный сегмент.
По этой причине из списка были исключены два предпринимателя: Илон Маск, получивший ученые степени по экономике и физике, прежде чем основать Tesla и другие компании, и Сергей Брин, изучавший математику и программирование, а затем основавший Google вместе с другим специалистом по информатике, Ларри Пейджем. Я также сомневался, стоит ли писать о таком разностороннем человеке, как Джон Мейнард Кейнс, поскольку многие его интересы выходили за пределы академического знания. Друг Кейнса, Леонард Вулф, писал, что тот был «университетским преподавателем, чиновником, биржевым спекулянтом, бизнесменом, журналистом, писателем, фермером, арт-дилером, государственным деятелем, театральным антрепренером, библиофилом и освоил еще полдюжины прочих профессий». Сам Кейнс отмечал, что «хороший экономист должен обладать редким сочетанием талантов. Он должен достигнуть высокого уровня в нескольких областях и объединять в себе те качества, которые нечасто встречаются вместе. Ему – в той или иной степени – нужно быть математиком, историком, государственным деятелем, философом». По этому критерию, не говоря уже про интерес ко многому из того, чем занимался Исаак Ньютон, Кейнс, безусловно, отвечает нашим требованиям [7].
В следующих главах пойдет речь о нескольких знаменитых писателях, в частности Гёте, Джордж Элиот, Олдосе Хаксли и Хорхе Луисе Борхесе, но они были выбраны главным образом потому, что писали не только художественные произведения. В список попал и Владимир Набоков, но не как автор «Лолиты», а как литературный критик, энтомолог и автор книг по шахматам, в то время как Август Стриндберг интересует нас как историк культуры, а не драматург. И напротив, Умберто Эко появится на страницах этой книги как ученый, который писал романы.
Дисциплины
Если мы говорим о полимате как о человеке, овладевшем несколькими научными дисциплинами, то возникает вопрос: что есть дисциплина? История академических дисциплин носит двоякий характер – институциональный и интеллектуальный. Термин «дисциплины» во множественном числе является производным от слова «дисциплина» в единственном; это слово, в свою очередь, произошло от латинского глагола discere, «учиться», в то время как слово disciplina было переводом древнегреческого askesis – «обучение» или «упражнения». В классической Античности в представление об образовании-дисциплине в той или иной степени входили как минимум четыре сферы человеческой деятельности: атлетика, религия, война и философия. Люди учились под руководством мастера (становясь «учеником» – discipulus по-латыни, disciple в современном английском) и, усвоив знания, практиковали своеобразный аскетизм – самоконтроль в отношении тела и ума.
Со временем слово «дисциплина» стало относиться к конкретной области знаний. В Древнем Риме наука о молниях и громе называлась disciplina etrusca, поскольку именно этруски хорошо разбирались в этих небесных явлениях. В V веке Марциан Капелла писал о семи дисциплинах, известных также как «семь свободных искусств»: грамматике, логике, риторике, арифметике, геометрии, музыке и астрономии. Разделение знания на отдельные дисциплины подразумевало организацию, институционализацию и, разумеется, начало долгого процесса специализации [8]. Чтобы избежать проецирования более поздних представлений на прошлое, я пишу о магии как о дисциплине, когда речь идет о XVI – XVII столетиях, а термины «биология», «антропология» и т. д. стараюсь употреблять только применительно к тем периодам, когда эти слова уже вошли в обращение.
Задачу историка осложняет и то, что критерии, позволяющие назвать ученого полиматом, менялись на протяжении последних шести столетий. По мере того как старые дисциплины распадались на более мелкие, размывалось само понятие «много», и планка, соответственно, снижалась. В современных статьях полиматом могут назвать ныне здравствующего человека, который внес оригинальный вклад в две науки, например экономику и юриспруденцию. Сколь бы странным ни казалось, что два – это много, способность одновременно преуспевать в двух направлениях интеллектуальной деятельности теперь считается большим достижением [9].
Цели и методы
Исследование основано преимущественно на просопографии, коллективной биографии группы из пятисот человек, которые жили и работали на Западе с XV по XXI век (их имена перечислены в Приложении). Что характерно, «просопография ученых» была одним из «страстных увлечений» Пьера Бейля, видного полимата XVII столетия [10]. Несмотря на подчеркнутый интерес именно к коллективной биографии, автор нечасто прибегает к статистике. Хотя в книге будет отмечено соотношение мужчин и женщин, представителей духовенства и светских лиц в выбранной группе, на многие вопросы невозможно дать четкий количественный ответ.
Трудности возникают даже при попытке отнести того или иного полимата к католикам или протестантам. Из католичества в протестантизм перешли Себастьян Мюнстер и Филипп Меланхтон. К числу протестантов, обратившихся в католическую веру, относятся Лука Голштениус, Кристина Шведская, Петер Ламбек и Нильс Стенсен, в то время как Юст Липсий долго не мог определиться, переходя из одного вероисповедания в другое. Бенито Ариас Монтано формально был католиком, но, по-видимому, принадлежал к тайной секте, «Семье Любви». Жан Боден, возможно, принял иудаизм. Джордано Бруно, похоже, создал свою собственную религию. Исаак Ньютон формально принадлежал к англиканской церкви, но не верил в Святую Троицу.
Помимо обобщений, книга содержит разбор отдельных примеров. Большое внимание в ней уделено гигантским фигурам, «исполинам эрудиции», говоря словами голландца Германа Бургаве, который жил на рубеже XVII и XVIII столетий и сам внес вклад в медицину, физиологию, химию и ботанику. В небольших очерках о полиматах второго ряда речь пойдет об их особенностях и путях в науке.
Но какими бы примечательными ни были отдельные персонажи, эта книга – не просто портретная галерея. Она претендует на большее. Каждый портрет нуждается в «раме», будь то сравнение с другими или, что требуется чаще, помещение в общий контекст. Одна из главных задач исследования заключается в описании интеллектуальных и социальных тенденций с целью выяснить, какие формы общественной организации и особенности интеллектуального климата являются благоприятными для полиматов, а какие, наоборот, не способствуют их успехам. Необходимо установить, где и когда научная любознательность поощрялась или подавлялась. Последнее чаще происходило по религиозным причинам, примером чего служит знаменитое высказывание святого Августина, который порицал «желание рыться в тайнах природы», поскольку знание их «не принесет никакой пользы, но люди хотят узнать их только, чтобы узнать» [11]. Но и Августину была знакома радость познания (rerum cognoscione laetitia) [12].
Таким образом, связующая нить истории, изложенной в книге, сплетена из противоположных, но взаимосвязанных сюжетов: специализации и синтеза. Как правило (если не всегда), будет ошибкой сводить историю к простому линейному сюжету. Многие важные тенденции сопровождались движением в обратном направлении. Развитие организованной специализации довольно долго сосуществовало с противоположным по сути, но столь же организованным стремлением к междисциплинарности. По мере того как развивалась специализация интеллектуального труда, даже полиматы становились своего рода специалистами. Их часто называют «генералистами», поскольку их специальностью было общее знание или, по крайней мере, объединение знаний из нескольких областей. Заметный вклад полиматов в историю познания состоял в том, что они видели связи между сферами, отделившимися друг от друга, и подмечали то, что специалисты, остававшиеся в рамках конкретных дисциплин, видеть не могли. С этой точки зрения они напоминают тех ученых, которые добровольно или вынужденно покинули свою родину и перебрались в места с другой культурой знаний [13].