Последыш III (СИ)
Удивительно, но Хатун педалировать эту тему не стала, то ли приняла его ответ, как есть, то ли, на самом деле, ее этот вопрос не интересовал. Да и с чего бы ей вдруг влюбиться в Бармина и начать разводить сантименты? Не ее стиль, не сантиментальная она, как и любой другой хищник. Так что или, и в самом деле, пробило на чувства, или охотница просто проверяла его на вшивость. Все возможно.
Оставшуюся часть пути прошли не то, чтобы совсем уж молча, но разговаривали мало, обмениваясь лишь короткими ни к чему не обязывающими фразами, и, разумеется, ни разу не коснулись ни словом, ни намеком того, куда и зачем идут. Про Хатун Бармин ничего определенного сказать не мог, душа оборотня — потемки. Но сам он, как ни странно, волновался. Не стеснялся, этот этап он уже прошел. Не опасался, зная, что дочь-наследница является уже зрелой по их, оборотней, критериям личностью и умеет контролировать своего зверя. Да и сам он не ягненок, сможет, если что, за себя постоять. Однако чувство неловкости все-таки не покидало Ингвара, точно так же, как беспокойство по поводу последствий того, что им с Хатун предстояло сделать. А потом они пришли на место — просторную лесную поляну, примерно треть которой занимало небольшое озерцо, питаемое подземными ключами и крошечным ручейком, вытекающим из-за могучих лиственниц на дальнем краю поляны.
На дворе осень, но доминирующий цвет на поляне зеленый. Трава не пожухла, листья малинника, разросшегося на опушке, лишь немного поблекли, и об осени напоминало только яркое золотисто-желтое пятно небольшой группы берез на ближнем краю поляны.
«Да, — в очередной раз отметил Бармин, — климат здесь явно теплее, не то, что у нас».
Так оно и было, и, словно, в подтверждение этой мысли день выдался солнечным и теплым. На небе не облачка, земля сухая, и прозрачный воздух бодрит, но не вызывает озноб. Максимум градусов шестнадцать тепла, прохладно, но не холодно.
«Это удачно!»
Впрочем, организаторы «праздника» учли и возможность похолодания. Людей поблизости уже не было, — все ушли, — но к их с Хатун появлению все было готово. Из брошенных прямо на землю медвежьих шкур было сооружено просторное ложе, рядом с которым для обогрева был уже разожжен костер-нодья [87]. То, что горит живой огонь — это правильно, но Бармина удивило, как быстро переселенцы из Закавказья переняли у местных жителей способ разведения «долгоиграющего» таежного костра. Он был действительно удобен и эффективен для севера Европы, и явно будет дольше гореть, согревая постель, по другую сторону которой, но чуть в отдалении, горел другой костер, — классический, — разведенный рядом с навесом, под которым был накрыт обильный праздничный стол. Довольно большой, низкий, чтобы можно было сидеть рядом с ним на кошмах, и заставленный «до упора» серебряными и керамическими блюдами с закусками в восточном стиле, деревянными тарелками с лепешками юха [88] и какой-то незнакомой Ингвару сладкой выпечкой, вином в кувшинах и сладостями в вазочках, сплетенных из серебряной проволоки. Все это было предназначено людям с хорошим аппетитом, который Бармину и его «невесте» еще только предстояло нагулять.
— Иди ко мне! — позвал он, оборачиваясь к Хатун и перехватывая инициативу. Впрочем, этот трюк легко проходит с обычными девушками, но с оборотнями такое вряд ли прокатит.
Удивительно, но секс очень часто сравнивают с войной. Во всяком случае, эпитеты и эвфемизмы говорят сами за себя: осада и сдача крепости, любовный поединок, «борьба в портере», и еще множество других слов и фраз. Однако, то, что в общем случае всего лишь красивый образ, по отношению к дочери-наследнице клана Тухчар оказалось истинной правдой. Бармин ее даже толком раздеть не успел, как они катались уже по меховому ковру, борясь за то, кто поведет в их любовной игре. Сначала, вроде бы, преуспевал Ингвар, попросту порвав на девушке всю ее праздничную одежду и добравшись благодаря этому до искомого — великолепного белого тела. Тухчар была действительно хороша до безобразия, но рассмотреть себя толком не дала, оказавшись вдруг позади него и уже оттуда, — практически из мертвой зоны, — умудрилась раздеть заодно и его. Причем ее модус операнди оказался не менее брутален, чем образ действий самого Ингвара. Она порвала на нем одежду, разорвав ее буквально на лоскутки, но увлеклась и пропустила «ответный удар». Ингвар применил незамысловатый прием и, перекинув Хатун через плечо, бросил девушку на спину, что позволило ему, — пусть и на краткий миг, — насладиться незабываемым зрелищем лежащей на темном меху белокожей платиновой блондинки. А еще, воспользовавшись ситуацией, он смог ее поцеловать, и этот поцелуй сказал ему о многом. Пока длился этот невероятный момент, она могла скинуть с себя Бармина, как минимум, пять, если не шесть, раз, но вместо этого расслабилась и позволила ему насладиться, как поцелуем, так и ощущениями, которые дарила близость их обнаженных тел. Впрочем, скорее всего, это было отнюдь не «великодушие» и не «благотворительность». Девушка и сама наслаждалась моментом. Достаточно было оценить то, с каким энтузиазмом она включилась в игру языков, ласкавших друг друга и то и дело менявших «место встречи», сплетаясь то за ее зубами, то за его. Тело ее тоже было более чем отзывчиво. Во всяком случае, бедра дочери-наследницы ходили ходуном, пытаясь прижаться к члену Ингвара так тесно, как только возможно.
Потом первый поцелуй угас, и борьба возобновилась и продолжалась довольно долго, перемежаясь краткими периодами ремиссии, когда один из них оказывался внизу и не препятствовал «победителю» целовать себя там, где захочется и так, как получится. Хотелось же — везде. Причем не только Бармину, но и девушке. Ну, а получалось в меру «испорченности». У Ингвара чуть лучше, у Хатун чуть хуже, но, в целом, по обоюдному согласию и ко взаимному удовольствию. Так они кувыркались достаточно долго, не переходя, однако, к главному блюду, но оба понимали, что сколько веревочке не виться, а конец будет. А значит, им все-таки придется сделать то, что является апофеозом любовной схватки. Это понимали оба, и ни один из них не готов был уже от этого отказаться. Поэтому Бармин правильно понял поступившее предложение, когда, оказавшись под ним Хатун сама раздвинула ноги.
Будучи порядочным человеком, Бармин не собирался делать девушке больно, но в дело вмешались ее темперамент, менталитет и особое отношение к боли. Став женщиной, — а из-за ее пыла это случилось быстрее, чем планировалось, — Хатун даже не подумала останавливаться и не дала остановиться Ингвару. Задним числом он сообразил, что, кроме всего прочего, у нее имелся для этого еще один побудительный мотив. Дочери-наследнице нужен был ребенок, и ради этого она была готова на многое, а Бармин, хоть убей, не мог сделать это быстро. Поэтому игра затянулась и закончилась только тогда, когда закончилась. Однако, едва улеглось безумие страсти, Ингвар осознал, что натворил, и ему стало стыдно. Но делать нечего, и сделанного не воротишь. Приподнявшись на локте и взглянув на вновь испеченную женщину, к большому своему удивлению Ингвар встретил лишь плывущий взгляд оранжевых глаз и тут же увидел улыбку, блуждающую на роскошных губах.
— Извини, если сделал тебе больно, — повинился он на всякий случай.
— Оно того стоило! — еще шире улыбнулась Хатун. — А боль — пустяк. Пойдешь со мной купаться?
— Пошли! — встал на ноги Бармин.
Он протянул Хатун руку, но она поднялась сама, — стремительно перетекла из одного положения в другое, — и не пошла, а побежала к озеру. Ингвар последовал за ней, однако бежать не стал. Шел и любовался бегущей женщиной, отметив между делом, что крови у нее на ногах гораздо больше, чем должно было бы быть при нормальном раскладе.
«Да, — тяжело вздохнул он мысленно. — Неловко вышло!»
Однако Хатун и не думала на него обижаться. Она нырнула в озеро и легко поплыла, пересекая его в самом широком месте. Впрочем, там вряд ли было больше пятидесяти метров, так что вскоре она плыла уже назад.