Гибель старых богов (СИ)
— Достаточно. Виновны. Всех казнить. Имущество в казну, — и он величественно удалился, оставив ташлишу в приятном изумлении. Ну надо же, а царек-то совсем не дурак оказался, такую грязь на себя повесил, понял-таки правила игры. Вон как людей проясняет, когда им жить хочется.
После заседания Хумбан-Ундаш встретился с Надзирающим за Порядком.
— Мудрейший, я в восхищении. Шума поделился со мной, как вы провели расследование. Вы даже его удивили, а я вам скажу по секрету, это сделать непросто. Он тот еще зверюга.
— Сиятельный, у нас просто времени не было. И сейчас нет. Нам нужно народ подготовить, глашатаев послать, чтобы людям донесли, а потом сделать так, чтобы горожане сами их казни потребовали. Если мы их просто казним, в городе вспыхнет бунт. Это же высшие жрецы богов, а не разбойники с большой дороги.
— Дело говорите, мудрейший. Выведем глашатаев. И надо по кабакам и харчевням надежных людей разослать, чтобы они слухи распускали, один другого хуже.
Бывший жрец почтительно склонил голову, соглашаясь. Его люди уже вовсю чесали языками на рынках и в борделях, зная, что именно шлюхи и продавцы разнесут новость по городу быстрее всего. Собственно, они начали это делать еще до окончания следствия, и город уже начинал бурлить, ожидая официальной информации. А глашатаи, которые пошли по всем концам города, только ускорили процесс. К закату перед дворцом собралась толпа, которая хмуро поглядывала на оцепление из стражи, но пока вела себя спокойно.
Хумбан-Ундаш вышел на балкон, и горожане заорали в восторге. После серии унизительных поражений он был сейчас их кумиром. Толпа внимала.
— Люди! — громко заговорил ташлишу, — к прискорбию своему, я узнал, что у нас в государстве лучшие люди задумали измену. Город Сузы, где живете вы и ваши семьи, было решено сдать ассирийскому царю, как сдали Биллату. В том городе собаки живой не осталось, перерезали ассирийцы всех, как баранов. Вам же была уготована участь рабов в каменоломнях, а Сузы заселили бы мидянами и иудеями, что нагнали в прошлую войну.
Толпа закипела, раздались вопли:
— Да на кол их всех!
— Да ты с ума сошел, это же служители богов. Они покарают нас!
— Да в жопу твоих богов, раз такие служители. Я Ахурамазде поклоняюсь, и где твои боги! Я жив и здоров, стою перед тобой. Ассирийцы бы тут камня на камне не оставили.
— У меня брат под Кишем сгинул!
— А у меня сын единственный. Казнить гадов!
— Боги не потерпят такого!
В толпе кое-где начались драки.
— Люди, — заорал Хумбан-Ундаш, — что мы сделаем с теми, кто ворота наших городов врагу готов был открыть? Кто готов был наших детей на тяжкое рабство обречь! Вы, честные мужи, что сделаете с теми, кто ваших жен и дочерей на поругание воинам хотел отдать?
Немудреная манипуляция сработала на ура. Даже те, кто боялся гнева богов, орали, выпучив глаза и брызжа слюной:
— Смерть им! Смерть!
Те же, кто не орал, боялись возвысить голос против, потому что заведенная толпа разорвала бы их на части.
— Сжечь их дома! Жрецов на кол!
Тут Хумбан-Ундаш понял, что малость перегнул палку, и дальше он ситуацию не контролирует. По городу понеслись погромы и бессудные казни. Даже невиновных жрецов тащили из домов и рвали на части. Обезумевшие люди вламывались в их жилища, и громили там все в исступлении.
А-а-а! — визжала какая-то мегера, вцепившись в волосы жене жреца, — сучка гладкая! Сытно ела, сладко пила, а еще и в ассирийское ярмо нас суешь! Получи, тварь!
— Кто сына мне вернет! — визжала вторая тетка рядом, которая пришла выместить хоть на ком-то свою боль. — На, стерва, вот тебе! — и лупила одуревшую от ужаса, ни в чем не повинную бабу, почем зря.
Ограбив дома, жители их поджигали. Хумбан-Ундаш со стражниками метался по городу, чтобы не допустить того, что город погибнет без всякого нашествия.
— Люди, — орал он, — виновные будут казнены завтра у городских ворот! Приходите завтра, и все увидите своими глазами!
Кое-как разгоряченная толпа схлынула в предместья, оставив после себя разоренные кварталы и многочисленные трупы бедняг, которых легче легкого было опознать по бритым головам и льняным хламидам. Их жены, кто остался жив, лежали окровавленные, будучи изнасилованы презренным быдлом, которое выплеснуло на них всю горечь своей серой никчемной жизни.
В один единственный день было разрушено то, что создавалось тысячелетиями. Великий город Сузы отвернулся от старых богов, скрепив развод кровью. А по дорогам поскакали глашатаи, поехали купеческие караваны, разносящие страшные вести, и пошли провокаторы, готовые поджечь Симаш, Аван, Кимаш и города поменьше. Надзирающий за Порядком, помимо прочего, выполнял кое-какие инструкции самого Великого Мобедан-Мобеда, первосвященника Персидского царства, и выполнял их педантично.
В полдень следующего дня десятки тысяч горожан высыпали к главным воротам. Они жаждали справедливости. Иудейские пророки только-только составляли свои тексты где-то далеко на западе, но формула их бога «Мне отмщение, и Аз воздам», повторялась пересохшими губами жителей столицы. Чтобы весь город убедился, что ни одна сволочь не уйдет от наказания, казнь было решено сделать максимально зрелищной.
Виновных, под вопли толпы, вывели на городскую стену. Палач, будучи великим знатоком анатомии, сделал каждому небольшой надрез на левом боку, просунул туда палец, и аккуратно, чтобы не повредить селезенку, всунул под ребро тупой крюк. Визжащих от боли и ужаса вельмож и жрецов аккуратно в ряд вывесили на стену под свист и улюлюканье беснующихся горожан. Надзирающий за Порядком второй сатрапии дал обещание, что они будут умирать не меньше недели, а потому стражники регулярно должны будут подавать несчастным смоченную водой губку. Ведь верность данному слову — одна из важнейших добродетелей новой религии.
Волны столичного погрома разошлись по стране, но такого накала нигде не достигли. Нигде не было человека, подобного Хумбан-Ундашу, который одной речью превратил город в рычащего зверя, поэтому, чем дальше от Суз, тем спокойнее все проходило. А в деревнях и маленьких городках не проходило вообще никак, просто население приняло к сведению и продолжило жить обычной жизнью. Как всегда бывало, новую религию принимала сначала элита и воины, а в кого там веруют пастухи и землепашцы, вообще никого не интересовало. Справедливость восторжествовала, старые боги пали, а Церковь Священного Огня входила на новые земли, и входила, окропляя их кровью.
Двумя неделями позже. Город Тарьяна, ныне Ахваз, провинция Хузестан. Год 694 до Р.Х.
Небольшой пыльный городишко, превращенный к нашествию ассирийцев в очередной укрепрайон, был под завязку набит воинами, зерном и оружием. Река Карун протекала в двух шагах, а потому колодцы были полны чистейшей водой. Хумбан-Ундаш смотрел со стены на лагерь ассирийцев, который устраивался напротив и усмехался в бороду. После потери Биллаты планы персидского царя были скорректированы, но несущественно. Из трех крепостей осталось две. В одной сел ташлишу с половиной эламского войска, а в другой — Камбис со второй половиной. Великий царь Ахемен с основной армией перекрывал ассирийцам путь в Аншан. Синаххериб дураком не был, и оставлять в тылу крепости, полные воинов, не собирался. А потому город Тарьяна готовился к штурму. Все шло по плану. Лагерь ассирийцев обстреливался по ночам, фуражиры шарили по окрестностям и не находили ничего. Отдельные смельчаки, ушедшие в поисках зерна дальше, чем им позволял здравый смысл, были перебиты летучими отрядами персов. Те же отряды работали в тылу ассирийцев, перехватывая обозы с зерном из Урука и Лагаша. Пятидесятитысячная армия должна была есть. Один воин в походе съедал в день килограмм зерна, боевой конь съедал килограмм семь-восемь, иначе тащить тяжелого всадника просто не мог. А потому обозы к армии тянулись непрерывно. Шестьдесят тонн зерна в день — это не шутки. Потеряв пару обозов, великий царь стал отправлять на сопровождение большую часть кавалерии, благо им под стенами делать было нечего. Каждую ночь к лагерю с разных сторон подходили конные персы и давали несколько залпов навесом по спящим воинам. Как только войско начинало готовиться к обороне и выпускало в погоню отряд, те уже растворялись в темноте. Воины, измученные недосыпом и скудным питанием, начинали ворчать. Обычно к лагерю стекались тучи скота из окрестностей, тут за все время похода войско мяса не видело, как не потискало ни одной бабы после Нагиты. Но чудовищная добыча, которая ожидалась в Аншане, скрашивала тяготы, да и солдаты были ветеранами, огонь и воду прошедшими.