Гибель старых богов (СИ)

Окунувшись в новую для себя жизнь, бывший эну преобразился. Будучи человеком абсолютно неподкупным и имеющим четкое понятие о справедливости, он принял постулаты новой религии, потому что она полностью соответствовала его личным моральным установкам. Преступный мир Аншана, который существовал в некоем взаимовыгодном балансе с властями, был вырезан беспощадно и быстро. Стражники просто брали известных им воров, а те под пыткой показывали на следующего. И так по цепочке все, кто жил неправедным трудом, включая скупщиков краденого, были выявлены и закопаны в длинной братской могиле за городской стеной. Получившийся вакуум попытались заполнить новые смертники, но радикально это ни на что не влияло, и в городах княжества воцарились тишина и покой. Ежели и случалась кража, то за украденную вещь давали такую награду, что вора сдавали свои же, а смельчак удостаивался удара палицей по глупой голове и пополнял собой безымянную могилу. Хоронить воров по человечески, то есть оставляя тела хищным птицам, как тут было принято, сиятельный Хутран запретил. Недостойны.
Так же быстро были пресечены попытки уклониться от уплаты налогов и взяточничество. Награда за информацию была столь весомой, что купцов сдавали собственные приказчики, а добровольцы шли подставлять писцов, провоцируя их на взятки.
Вот поэтому почтенному Син-Или пришлось рисковать своей головой, отрабатывая грешок, сделанный по незнанию местных особенностей. Купец был свободен, но сверлящий взгляд сиятельного до сих пор жег его, как огнем, создавая большое желание посетить одно укромное местечко.
  
Глава 11, где ассирийцы строят первый и последний свой флот, а персидский царь возвращается из похода. Год 696 до Р.Х
 
Великий царь Ассирии Синаххериб, царь четырех сторон света, смотрел на немыслимое деяние рук своих. Никогда еще ни один правитель до него не строил военный флот (да и после такого не случалось). Греческие и финикийские мастера, привезенные на верфи Тиль — Барсиба на Евфрате, работали день и ночь. Безукоризненная честность великого царя, скрупулезно выполнявшего любые договоренности, была известна всей Ойкумене, а потому, услышав про неслыханное вознаграждение, самые искусные строители кораблей из Тира, Сидона и Милета потянулись на службу. Вторая верфь была на Тигре, чтобы упростить подвоз леса в этой не слишком богатой им местности. Да и контроль сразу над двумя великими реками тоже был не лишним. Неуклонная верность данному слову и была причиной тех чудовищных расходов, которые несла казна. Вся затея со строительством флота была направлена лишь на то, чтобы взять штурмом город Нагиту, где спрятался ненавистный интриган Мардук-апла-иддин.
Рядом с царем стоял повзрослевший любимый сын Ассархаддон, который восторженными глазами смотрел на корабли. Высоко задранная корма, плоский нос и выдающийся вперед таран давали понять, что эти корабли строили финикийцы из Сидона. А два ряда весел, один над другим, говорили о том, что это была бирема, куда более быстроходное и маневренное судно, чем торговые лоханки из тростника, ходившие по великим рекам Месопотамии.
Великий царь удалился в шатер, где писец зачитывал ему новую часть истории его царствования, посвященную подавлению восстания в Киликии и Сирии:
«С мятежной знати, что восстала против меня, я содрал кожу и превратил её в трофеи — некоторые оставил гнить в куче, некоторые распял на кольях на вершине кучи, некоторые расставил на кольях вокруг неё; многие для обозрения в моей земле я выставил, снятую с них кожу я прибил к стенам; начальникам царской гвардии, мятежникам, я отрубил конечности».
Великий царь любил порядок во всем, а потому высеченные на призматических колоннах Анналы Синнахериба прекрасно сохранились и были найдены через две с половиной тысячи лет в развалинах Ниневии каким-то английским полковником. Правитель сделал знак рукой, и писец, пятясь задом, вышел из шатра. Царь держал в руках любимую золотую чашу, которой было не менее пятиста лет, и размышлял. Украшенная изображениями быков и играющими с ними человеческим фигурками, та была из древних Микен, тех, где гордые потомки Агамемнона еще не стали спартанскими рабами-илотами и не были вырезаны вторгшимися дорийцами. Те ахейцы, что не захотели покориться захватчикам, были выдавлены на юг и вместе с такими же бродягами, как и они сами, сокрушили древние царства Ближнего Востока. «Народы моря», так их называли. А ведь не будь того чудовищного погрома, после которого заново пришлось изобретать письменность, то и Ассирия так бы и осталась убогим горным княжеством, которых и сейчас сотни. Гордые хетты, правившие тогда побережьем Верхнего моря, были перебиты и дали дорогу укрытому высокими горами народу Ассура. Чаша была наполнена серебряными и золотыми фасолинами с различными рисунками. Вот аншанский дарик с огнем и лучником в высокой шапке, а вот сикль из Лагаша, а вот подражание из Иерусалима, которое шепелявые иудеи назвали шекелем.
 
— Как думаешь, что это, сын мой? — спросил царь.
— Это деньги, отец, — почтительно сказал Асархаддон.
— Нет, сын, это наша ошибка. Меня атакуют прошениями купцы, требуя сделать такие же, непременно с твердым содержанием драгоценного металла.
— Так почему не сделать, отец?
— Это будет унизительно для нас. Все будут думать, что мы подражаем аншанским выскочкам, один из которых совсем недавно был храмовым рабом, а второй — простым наемником. Нет, сын мой, это сейчас невозможно. Но мы обязательно сделаем это вскоре, потому что после того, как мы превратим Аншан в руины, а персов истребим под корень, никто не посмеет что-то такое даже подумать. Мы скоро закончим наши дела в Мидии и тронемся на этих кораблях на юг. Мардук-апла-иддин верит, что он недосягаем для нас, но он ошибается. Мы сдерем с него кожу, а потом совершим поход на Элам и Аншан, создав на их землях новую провинцию. Посмотри, сын мой, мы подчинили гордый Вавилон, могущественных когда-то хеттов, смирили царей Урарту, которые терзали нас своими набегами, покорили Сирию, Финикию и дошли до границ Египта. Черноголовые даже не думают противиться нашей власти. Нет силы, которая могла остановить нас. А в следующем году мы опустошим эламские земли, а Нижнее море сделаем просто озером внутри нашего царства.
В шатер зашел главный сановник государства, носивший титул Абаракку.
— Государь, я должен доложить неприятные новости.
— Говори.
— Люди начали болтать, что мелкий мидянский князек, именем которого я не хочу даже утомлять слух повелителя, проявил дерзость, и на пиру заявил, что спустится с гор, возьмет города великого царя, его жен, а самого царя посадит на кол. Мы нашли всех причастных к этой истории, и под пыткой они подтвердили эти слухи. Поскольку эта история показалась нам безумной, то каждого пытали трижды, а показания внимательнейшим образом сравнили. Повелитель, они говорят правду. Какое-то ничтожество в горах оскорбило великого царя и осталось безнаказанным. А эти слухи уже повторяют на базарах. Государь, нам нужно отложить поход на юг и примерно наказать наглеца.
— Да будет так, — сказал Синнахериб.
Абаракку вышел из шатра, а великий царь в сердцах швырнул драгоценную чашу, усеяв шатер россыпью золотых монет.
В то же время. Северный Керман.
Великий поход подходил к завершению. Армия персов прошла от Аншана на юг, до самого пролива, отделяющего Нижнее море от великого океана, по которому шли товары из далекого Синда, и покорили плодороднейшие приморские равнины. Мелкие княжества, разбросанные по оазисам и берегам рек, никакого серьезного сопротивления оказать не смогли, и то, что с ними происходило, иначе, как избиением, и назвать то было нельзя. Уж слишком несопоставимы были силы местного ополчения и великолепно снаряжённого экспедиционного корпуса персов. Десятитысячной конной армии крошечным княжествам противопоставить было попросту нечего, а потому часть правителей добровольно перешли в подданство персидского царя, принеся клятву «земли и воды». А те, кто этого не сделал, были вырезаны вместе с сыновьями, а их земли переданы персидским баронам из наиболее отличившихся воинов, которые взяли в жены дочерей покойных. Это действие примирило местное население с тем, что произошло, и придало новой власти видимость законности. По совету Пророка, недалеко от самого узкого места пролива, Ахемен повелел основать крепость, которую назвал Бандар — «порт». У Макса были большие планы на этот город, потому что более удобного места для стоянки купеческих кораблей на побережье просто не было.