Выбрать волю (СИ)

Цитадель вызывала в Эсне подавленность и протест. По сравнению с отцовской усадьбой на берегу моря она выглядела мрачно и неуютно, и страшно было вообразить, что ей теперь придётся всю жизнь провести взаперти в этой каменной клетке.
Владыка её угнетённого состояния не заметил. Он родился и первые четырнадцать лет своей жизни провёл в этом убежище, сюда же вернулся восемь лет назад, когда занял трон, и для него крепость всегда ассоциировалась с безопасностью и уверенностью. Покидая Цитадель, он находился в напряжении, готовясь в любой момент отразить атаку подосланных убийц или фанатиков. Возвращаясь сюда, он чувствовал, как это напряжение отпускает его. Конечно, опасности могли подстерегать и здесь: добрая семейная привычка травить друг друга была у Раннидов в крови. Однако единственный действительный соперник за власть — туманный принц — как раз и держался подальше от отчего дома (правда, скорее из обратных опасений, что это дядюшка решит от него избавиться). Ныне в Нижнем дворце обитали только женщины: мать, старшая вдовствующая сестра, дочка от первого брака и несколько родственниц разной степени близости.
Все они собрались во дворе, где всё-таки был разбит небольшой сад.
Грэхард подвёл Эсну к ним, бегло познакомил, заявил, что завтра утром матушка ждёт её у себя для более близкого знакомства, и весьма бодро почти потащил её внутрь, оставив остальных дам перешёптываться в саду.
Эсне такая поспешность показалась в высшей степени невежливой, и даже проявлением неуважения к семье супруга, но её мнения никто не спросил. Не отпуская её руки, Грэхард бегло объяснял, что направо — мужское крыло, налево — женское, вон там — столовая, осторожно, лестница, на втором этаже — покои матушки и других родственниц, а вот и третий, здесь Эсне принадлежит всё, кроме вон тех комнат, там живёт его трёхлетняя дочь с няньками.
Эсна не успела ни толком рассмотреть, что и где расположено, ни задать каких-то уточняющих вопросов, ни даже сориентироваться внутри собственных покоев: как оказалось, Грэхард имеет вполне определённые планы на вторую половину дня, поэтому невеста опомниться не успела, как очутилась в своей новой спальне.
Там владыка сразу перешёл к действиям, притянув добычу к себе и совмещая новый поцелуй с исследованиями доступной части тела.
Ошеломлённая Эсна лишь слабо пискнула под этим натиском, совершенно деморализованная столь быстрым переходом к делу. Пока она приводила мысли в порядок и соображала на тему того, что нужно как-то отвечать и реагировать на его действия, Грэхард решительно гнул свою линию: резко развернув её, принялся споро расшнуровывать парадное платье.
— Что... что вы делаете?! — не выдержав, возмутилась Эсна, которая полагала, что ещё не время заходить дальше поцелуев.
— Ммм? — невразумительно отозвался занятый борьбой со шнуровкой владыка.
Платье ему успешно поддалось, в отличии от невесты; подхватив стремительно спадающий верх руками, она выскользнула из его объятий, отскочила на несколько шагов и возмущённо воскликнула:
— Но ведь мы ещё не женаты!
Грэхард недоуменно моргнул.
— Что? — только и сумел переспросить он, пытаясь вынырнуть из жарких мыслей о её теле и сосредоточиться на разговоре.
— Что? — не менее недоуменно переспросила Эсна, пытаясь привести хоть в какой-то порядок платье.
Наступил момент полнейшего непонимания.
Грэхард полагал, что дело сделано. Эсна согласилась стать его женой, и нет нужды тянуть дальше. Обрядовая сторона вопроса воспринималась им как пустая формальность.
Эсна, если начистоту, тоже не считала обряд чем-то существенным. Как уже отмечалось, она не была религиозна. Однако к такому резкому переводу их отношений в интимную плоскость она была категорически не готова, поэтому вцепилась в первый подвернувшийся под руку повод оттянуть неизбежное.
— Мы ещё не женаты! — повторила она уже более уверенно, гордо вздёргивая подбородок.
Грэхард ещё немного поморгал с самым идиотским выражением на лице — право, едва ли кому-то случалось наблюдать такую смесь замешательства с ошеломлённостью на лице владыки Ньона!
 
Наконец, окончательно выгнав из головы чад сладких мыслей, он сумел сформулировать разумное уточнение:
— Ты имеешь в виду обряд или брачные браслеты?
В Ньоне в ходу были сакральные татуировки. В частности, супругам наносили на левые руки изображения в виде брачных браслетов. По ним всегда можно было узнать, с кем состоит в браке человек, вдовец ли он или разведён, есть ли у него дети и сколько.
Разумный, в общем-то, вопрос — обряд можно было провести только на рассвете, а вот браслеты набить за пару часов, — вызвал у Эсны настоящий ужас. Она инстинктивно завела руки за спину и побледнела.
Дело в том, что мать Эсны была урождённой ниийкой — а их религия запрещала нанесение татуировок — поэтому и сама Эсна с детства относилась к этому обычаю с недовольством. Первый же супруг её, пусть и родился в Ньоне, ещё не забыл анжельские корни своей семьи, поэтому тоже пренебрегал нанесением ритуальных татуировок — что, впрочем, даже не осуждалось обществом. Это век назад отказ от таких «украшений» мог привести к остракизму. Сейчас же в Ньоне достаточно лояльно относились к тем, кто отказывался от этой традиции. Поэтому Эсна благополучно умудрилась избежать близкого знакомства с ритуальной иглой, и весьма ценила свои чистые белые запястья. Мысль обзавестись брачным браслетом её совсем не вдохновляла, и только сейчас до неё дошло, что избежать подобной участи ей не удастся.
Владыка Ньона, однозначно, относился к той категории людей, которые очень чтят традицию наносить на тело отметины о достижениях всех сортов. Все его руки и частично — торс — были заняты узорами всех мастей, которые свидетельствовали как о военных победах, так и об удачно свершённой мести, выигранном смертном поединке, захваченных рабах, кровных союзах и прочих важных для мужчин вех биографии. Эсна, разумеется, всего этого богатства не видела — парадный наряд повелителя Ньона не предполагает демонстраций такого рода — но была наслышана.
Уже вернувший мозгам ясность мысли Грэхард испуг невесты заметил, как и то, что в стремлении спрятать руки она даже пренебрегла поддерживанием корсажа — правда, тот успешно зацепился за грудь и перестал сползать, придерживаемый плотно прижатыми к бокам локтями. Моргнув с недоумением ещё раз, Грэхард припомнил, что её запястья, и впрямь, совершенно чисты, что для вдовы является делом странным. Сложив два и два, он сообразил, что его возлюбленная не горит желанием обзаводиться свежей татуировкой.
Это понимание было... болезненным и разочарующим. Грэхард придавал знакам подобного рода большое значение, и тем паче для него было важно, чтобы на его жене присутствовала соответствующая несмываемая отметка, которая указывает на то, кому именно принадлежит эта женщина. Мысль о том, что она носить такую отметку не желает, вызывала у него глухой гнев и раздражение.
Прочесть его мысли было несложно — по хмуро сведённым бровям и упрямой линии у губ. И Эсна снова решила прибегнуть к проверенному временем средству — тонкой манипуляции.
— Мой грозный повелитель, — нежным молящим голоском произнесла она, вторя самой себе соответствующим взглядом, — я всего лишь изнеженная девушка, и мысль о боли от ритуальной иглы приводит меня в отчаяние, — она прибавила в голос дрожи, а в глаза — слёз.
Сделать это было несложно, потому что боли она и впрямь боялась; а ещё больше боялась некрасивых следов на руке, которые останутся с нею на всю жизнь.
 
Владыка нахмурился с некоторым смятением во взгляде — до этой минуты он даже не рассматривал такую возможность, и мольба невесты оказалась слишком внезапной, чтобы он сумел сразу её отразить.
Эсна всерьёз рассматривала вариант пасть на колени, заодно потеряв контроль над верхней частью платья. Даже угроза досрочного исполнения супружеского долга казалась ей не такой страшной, как ужасные татуировки.
Привести план в исполнение немедленно мешало всё то же демоново платье — его жёсткая юбка всё ещё не подразумевала возможности падать на колени.