Князь Ядыгар (СИ)
Но, что же тогда человечеству делать с большим количеством «неудобных» артефактов, свидетельствующих об обратном? С двухтысячелетними глиняными кувшинами с битумными пробками и железными стержнями, способными генерировать электрический ток; с электрической лампочкой, изображение которой выгравировано в склепе под храмом Хатхор в Египте; с рудником времен неолита в габонском Окло, в котором промышленным способом добывали урановую руду; с картой английского морехода Пири Рейса, на которой изображена Антарктида без льда; с железными трубами в толще горы Байгун в Китае, возраст которых специалистами оценивается примерно в 150 тыс. лет; с многотонной колонной в Дели, изготовленной в 400 г. н. э. из 99,72% чистоты железа; с хрустальным фужером XVI в., содержавшего не так давно открытые материалы и т. д. Разве можно вечно игнорировать факты, неопровержимо свидетельствующие о том, что мы ошибаемся».
_______________________________________________________________
Фекла, дебелая бабища с рябым оплывшим лицом, переливаясь с ноги на ногу как утка, проковыляла по коридору мимо двух стрельцов и скрылась за поворотом. Не доходя нескольких шагов до небольшой деревянной двери, густо оббитой железными полосами, она остановилась и начала с явной опаской вслушиваться в тишину.
– Господя оборони мя, – зашевелились ее толстые губы. – От дьивала от адских мук...
Бедную женщину так трясло от страха, что посуда-кувшинчик и пара мисок с немудреной закуской – на подносе ходила ходуном и стукаясь, издавала тихие звоночки. В опустившейся тишине начинали оживать слухи о затворнике из этой опочивальне, о чудном князе Ядыгаре, чернокнижнике и маге, противоестественным колдовством спасшим царя-батюшку и победившим десятки лиходеев. В дворницкой и кухарской рассказывали о жутких вздохах, раздающихся из-за двери князя; о страшных завываниях чертей и духов, будто бы служивших князю.
В этот момент, когда бухавшее сердце ее уже было готовы выскочить из груди, за дверью раздались приближающиеся шаги. Тяжелые, шаркающие, отдававшие скрипом половиц, они словно и не принадлежали обычному человеку…
– А-а-а-а, – рот Феклы скривился в беззвучном крике. – А-а-а-а-а.
Дверь со страшным скрипом распахнулась и на ее пороге показался человек! Хотя человеком ли он был?! Всклоченные волосы его торчали в разные стороны; на мертвенно бледной, почти мраморной коже лица выделялись жуткие воспаленные глаза; бледные губы были искусаны в кровь, которая яркими капельками скатывались по подбородку. Из горла существа начали раздаваться булькающие клокочущие звуки, а его рука потянулась к женщине в призывном жесте.
Это стало последней каплей для Феклы, которая, пустив вонючую струю, с пронзительным визгом бросила поднос с посудой и понеслась прочь… Медный кувшинчик ударился о пол, разбрызгивая во все стороны брызги ядреного кваса; в дребезги разлетелись глиняные плошки с хрустящими жаренными карасями и кусками ржаного хлеба.
– Б…ь, дура, – в установившейся тишине раздался спокойный голос Дениса или уже князя Ядыгара. – Дура! Пить до одури охота, а она весь квас разлила, – вновь повторил он, поднимая валявшийся пузатый кувшинчик. – И жрать охота… Так, надо завязывать с этими экспериментами. Вторые сутки уже как сыч в этой норе не сплю, с порталом вожусь. А толку шишь да маленько!
Почесав косматую шевелюру, я оглядел столик у небольшого оконца, на котором валялась чуждая этому миру всякая мелочевка. Женская косметичка, которую когда–то забыла у меня в квартира одна девица; дешевая пластиковая зажигалка; пачка китайских петард, валявшихся у меня в столе еще с нового года; материны очки с треснутой дужкой и несколько мятых тысячных купюр. Раз за разом оглядывая этот небогатый итог моих ночных бдений, я все больше и больше понимал, что эта злополучная картина голландца меня точно не отправит меня домой.
– Ну и рожа у тебя, Шарапов, – из взятого со стола зеркальца, на меня глядела опухшая рожа, измазанная в бледной пудре из косметички и дикий красными от недосыпа глазами. – То-то баба эта заорала как сумасшедшая. Я бы, наверное, вообще обосрался, если бы в темноте такую харю увидел… А с этим барахлом, что теперь делать? Бабская косметика, зеркальце и пять косарей денег! Ха-ха-ха, я разбогател! Н-е-ет, я так больше не могу и не хочу. С той иконой все равно нужно решать вопрос... Если Ваня «тянет резину», то видимо придется идти на поклон к святым отцам, короче к митрополиту...
Я вскочил с места и тут же снова сел. Идея идти к высшему иерарху Православной церкви с пустыми руками показалась мне не очень хорошей, а точнее, откровенно плохой.
– Нужно что-то с собой захватить, – я с тяжелым вдохом окинул комнату взглядом. – Такое, чтобы не дрянь какая-то была, а нормальная ценная вещь.
Наконец, мой взгляд зацепился за тот самый привет из будущего – хрустальный фужер, выпущенный к Олимпиаде 1980 г. Купаясь в солнечном лучике, бьющем из слюдяного оконца, фужер выглядел волшебно. Свет играл на его гранях, преломляясь разными цветами – желтым, синим, красным.
– Пойдет, в качестве повода к серьезному разговору, – решил я, засовывая его в котомку. – Такой дар и Ваня бы оценил... А этот хлам куда девать? Здесь оставлять нельзя, утащат, – подумав немного, я и оставшиеся артефакты смахнул рукой в котомку. – Ладно, с собой зацеплю. Там видно будет, куда все это девать...
До митрополичьих палат здесь было едва «не рукой подать». Даже из моего крохотного окошка был хорошо виден кусочек церкви Ризоположения, стройной как стрела одноглавой колокольни, до которой было чуть больше километра.
Взяв с собой лишь Ису, чтобы лишний раз «не мозолить глаза церковнослужителям нерусскими лицами, я двинулся к месту жительства митрополита Макария. По слухам, это был довольно серьезный «дядька», позволявший себе даже не только пререкаться с царем, но и в открытую перечить ему. Еще рассказывали, что Макарий очень не любил подобострастия и лести. «Фанатик от веры, походу. Такой и себе и другим спуску не даст. Так замучает, что орать будешь во весь голос!».
За такими мыслями я и не заметил, как оказался перед высокой аркой, за которой открывался вид на приземистые белокаменные палаты. Митрополичье здание было двухэтажным с небольшими стреловидными окошками, прикрытыми деревянными ставнями. По центру располагалось высокое крыльцо с толстыми колоннами, макушки которых были покрыты каменными резными узорами. Поднявшись по высоким крутым ступенькам крыльца мы с Исой оказались перед железной дверью с торчавшим в нашу сторону массивной ручкой–кольцом.
– Вот тебе и добро пожаловать, – буркнул я и с силой громко постучал этой самой железной ручкой. – Сейчас расшевелим этот теремок.
Пришлось еще пару раз добавить кулаком по гулкому полотну железной двери, прежде чем за дверью послушался звук чьих–то шагов и сварливый недовольный голос.
– Кого еще там принесло? Владыка трудами благими занят, а они шумят, – с хрустом засов прошелестел по пазу и дверь отворилась, пропуская перед собой трущего заспанные глаза коротышку в рясе. – Кто тако..., – увидев мою роскошную шубу с царского плеча перед глазами, монашек тут же «заткнулся». – Господине... Прости мя..., – ногой шаркает, а в глаза все равно смешинки; знает, что митрополичьи слуги ни перед кем другим отчет не дают. – Трудиться изволит Владыка.
Не знаю кого другого, но меня, привыкшего пробираться через наши бюрократические тернии, такие препятствия никогда не останавливали. Нужно–то было всего лишь лицо скривить по страшнее, да рявкнуть по сильнее. Если же это не помогает, то на помощь приходит кошелек.
– Дело у меня к Владыке нужное и благое, – я вытащил из мешочка на поясе медный грошик и, повертев его перед глазами служки, уронил на каменный пол; небольшая монетка звонко цокнула по камню и поскакала внутрь. – Ух-ты! – не сдержался я, когда буквально на моих глазах этот медный кружочек исчез под сапожком служки. – Силен…
«Надеюсь, я не стал родоначальником российской коррупции! А то, напишет какой–нибудь горе ученый, что так мол и так, казанский хан Ядыгар, черт нерусский, принес на Русь взятки и взяточничество. А либералы подхватят – татарин и монгол совратил бедным московитов! Черт побери, а напишут ведь…».