Музыкальный приворот. На волнах оригами
Он искал, играл, разочаровывался, вновь искал… И вскоре в Кейтоне осталось лишь чувство азарта, соперничающее с болезненным ощущением того, что он настоящий всегда проигрывает. Что настоящий он не нужен этому миру.
Порою это доводило его до бешенства, которое выливалось в агрессивные тексты и яростную музыку. И иногда сам он уже начинал путаться: Антон он или Кей, и каким должен быть.
А потом он обратил внимание на меня, и уже я удостоилась сомнительной чести общаться с двумя его ипостасями. Нет, я не стала какой-то особенной девушкой, которая вмиг оценила Антона и не пленилась ярким образом Кея. Напротив, я отлично понимала, что влюблена и в участливо-нежного Тропинина, и в бессовестно-наглого Кея. Меня тянуло к ним одинаково сильно, хотя в какой-то момент поняла даже, что могу выбрать не милого Антошу, а придурка Кея. Правда, потом произошло много событий, да и я, наконец, стала подозревать, что дело не чисто, однако Кейтон решил запутать меня, заявив, что Кей и Антон – братья-близнецы, а после в игру вступила его бывшая с ворохом лжи в руках. И это запутало меня сильнее.
В результате, узнав правду, я решила, что не буду никого выбирать, сбежала, спряталась, погрузилась в свои мысли, но он все же нашел меня. Приехал, рассказал обо всем и просил прощения, и, кажется, впервые за все наше знакомство не играл никакой роли, общался со мной, сняв маску и дав впервые взглянуть на себя настоящего.
Полдня мы провели в разговорах – нервных, откровенных, болезненных, уединившись на закрытой со всех сторон полянке элитного коттеджного поселка, где я пряталась и от него, и от самой себя.
Антон с горечью рассказывал о себе – даже то, что мог бы и утаить, чтобы еще больше не ранить или не разозлить меня, но он постарался быть предельно честным.
Сначала в душе моей пылал костер из обиды и гнева, выжигая ее дотла, но прикосновения, слова и взгляды Антона казались мне искренними, и я согласилась дать ему шанс. Я не простила – так и объяснила ему, что пока не могу сделать этого, ведь он, действительно, причинил мне много боли, и не могу доверять в полной мере – Антон должен заслужить мое доверие.
И он принял это. С благодарностью.
Возможно, если на моем месте оказалась другая девушка, она бы оттолкнула его или попыталась отомстить и поиграть с ним по своим правилам (предполагаю, что безуспешно). А быть может, она забыла бы все и приняла кольцо.
Но я поступила так, как говорило мое сердце.
Я не могла так просто отпустить того, кого любила вопреки здравому смыслу. Гордость требовала мести, неуверенность – прощения, а душа хотела искренности. Для искренности же и доверия требовались время и поступки.
К тому же в душе теплилась надежда, что наше знакомство было предначертано и нас с Антоном связывает та самая тонкая незримая связь, о которой говорилось в старинной легенде о красной нити судьбы.
* * *Бурное утро, богатое на эмоции и откровенные разговоры, превратилось в спокойный солнечный день. Солнце, зависшее в высоком безмятежном голубом небе, пекло, а вокруг было умиротворяюще тихо и пахло луговыми травами. Казалось, что время застыло.
Я и Антон сидели все на той же лавочке в форме качелей. Мы оба молчали, не зная больше, что говорить, и наши предплечья касались друг друга. Было так странно осознавать, что вся эта сумасшедшая история закончилась и теперь мы стоим в начале нового пути. И Антон Тропинин виделся мне новым человеком, которого я еще только смогу открыть для себя.
Реальность казалась сном, и я все еще с трудом верила в происходящее. Возможно, я скоро проснусь, и все, что останется со мною – вкус его губ.
– Малышка, – привычно позвал меня Антон, нарушая взаимное согласие, и тотчас поправился:
– Катя.
– Что? – тихо спросила я, повернувшись к нему. Глаза у него были серые и растерянные.
– Я тону, – сообщил он мне и осторожно сжал мою лежащую на колене ладонь.
– Ты не можешь тонуть. Ты же сам – вода, – улыбнулась я, всматриваясь, словно впервые, в его бледное, чуть удлиненное лицо с правильными крупными чертами, обрамленное платиновыми прядями.
– Я не умею плавать в небе. – Антон коснулся губами моего лба и встал. – Не знаю, что со мной, – отрывисто произнес он, внимательно глядя на меня сверху вниз. – Это любовь, да?
Я промолчала, замерев и чувствуя, как босые ступни касаются травы.
– Когда я был с Алиной, все было по-другому, – продолжал, взлохматив волосы, Антон. Кажется, они стали длиннее, нежели в нашу первую встречу. Мне почему-то вспомнился настоящий цвет его волос – редкий, действительно красивый, пепельно-русый. Я видела его на старых фотографиях, когда Антон еще не выступал в «На краю». На тех же снимках была и Алина, его бывшая. Яркая, красивая девушка, принадлежащая к тому же кругу, что и сам Тропинин, но редкостная стерва, которая упорно цеплялась за прошлое.
– Что именно было по-другому? – спросила я, пытаясь скрыть раздражение, вызванное упоминанием Лесковой, и тоже встала напротив парня.
– Чувства. Все было не так, – Антон покачал головой и задумчиво потер высокую переносицу, словно прислушиваясь к своим ощущениям. – Я не тонул. Плыл на красивом лайнере, на котором она была капитаном.
– Пил текилу, – зачем-то сказала я и усмехнулась сердито. – А Алина пьянела от виски. Не хочешь тонуть – тебя всегда ждет твой чудесный лайнер. Встретите с его борта закат и все дела.
Кей вдруг весело рассмеялся. Он обнял меня сзади, положив руки на пояс, прижимая спиной к себе и обжигая горячим дыханием шею.
– Глупая моя, – ласково произнес Тропинин. – Ты еще только начала, а мне уже нравится, как ты ревнуешь.
– Антон, перестань, – слабым голосом попросила я, чувствуя, как от его неспешных чувственных прикосновений подкашиваются ноги. И снова появляются эти притягательно-омерзительные бабочки в животе и ощущение то ли полета, то ли падения: быстрого, головокружительного, но приятного. Как во сне.
Да сколько можно уже? Я устала от этих насекомых!
– Может быть, ты все же примешь кольцо? – в который раз спросил Антон.
– Ты знаешь условия, при которых я смогу это сделать, – тихо сказала я.
– Я выполню их, – спокойно пообещал он, не сомневаясь в себе. – Если сказал – выполню.
Я смотрела в его серые глаза и теперь видела в них уверенность.
Из двухэтажного особняка, принадлежащего Валерию, мы уехали через час – я забежала, чтобы переодеться, забрать вещи и попрощаться с домоправительницей – милейшей женщиной, которая волновалась из-за моего долгого отсутствия. Теперь она косилась на Антона, с фирменным скучающим видом подпирающего косяк двери плечом, и убеждала меня, что нам нужно остаться и пообедать. А потом вдруг тихо спросила:
– Помирились?
– Что? – не сразу поняла я, запихивая в сумку последнюю футболку, одну из тех, что привезла мне добрая Настя.
– Утром юноша приходил с совершенно больными глазами, – зашептала, чтобы Кей не слышал, домоправительница. – Видели бы вы, как он на вас смотрел. Вы-то, вернее, видели, да не замечали – были очень злой. А теперь у него совсем другой взгляд! Простила? – вдруг спросила она как-то очень по-женски сочувствующе.
– Попыталась понять, – осторожно отозвалась я.
– Прощать – это искусство, – как-то тяжко вздохнула женщина, видимо, вспомнив что-то свое. – Если человек кается, простить можно многое. Гордость – она ведь до добра не доводит. Это сначала чувствуешь победу, а потом-то понимаешь, что эта победа в крошечной битве, а сражение-то проиграно в пух и в прах. Эх, чего это я к вам лезу, – спохватилась она. – В любом случае, Катенька, вы сделали юношу крайне счастливым.
– Думаете? – мельком взглянула я на Антона. Почему-то сейчас он напоминал мне себя самого в кабинете у Нелькиной классной руководительницы. Та же скучающая отстраненная мина, те же жесты, скрещенные ноги.
Кажется, наш котик не любит ждать. Что ж, пусть учится этому. Полезное умение.