Наследница огненных льдов (СИ)

Кажется, я запустила в него стаканом с водой, и он разбился о стену рядом с его головой. Дядя Густав спешно ретировался, а хухморчики потом долго ворчали, пока не убрали с пола все осколки. Но выказывать мне своё недовольство не стал ни он, ни они. Все прекрасно понимали, мне нужно время, чтобы побыть в полном одиночестве и смириться со своим горем. И для него у меня были веские причины.
Через два дня после обнаружения людей, ледокол нашёл их и поднял на борт. Командир дирижабля Ялмар Толбот чувствовал себя превосходно и в медицинской помощи не нуждался. Штурману Ингеру Ниланду требовалась срочная ампутация обмороженной ноги и лечение от общего истощения. Имя третьего члена экипажа не сообщали несколько дней, пока под давлением читателей корреспонденты не выяснили, что им был механик Хельмер Хорген.
Он потерял волю к жизни в тот самый день, когда самолёт пролетел над льдиной и исчез в тумане, унося на своих крыльях всякую надежду на скорое спасение. Хорген не вынес такого потрясения, он просто попрощался со своими товарищами и отошёл на край льдины, чтобы прыгнуть в полынью и уснуть вечным сном в студёных водах.
А потом во "Флесмерском вестнике" появилась развёрнутая статья о том, что случилось с дирижаблем. По словам Ялмара Толбота, взяв курс к оси мира, воздушное судно пролетало в стороне от Тюленьего острова, как внезапно набежавший туман обволок "Флесмер". Прорезиненная оболочка вмиг покрылась тонким слоем льда, но в виду её огромной площади, этого хватило, чтобы дирижабль отяжелел на полторы тонны и стремительно рухнул вниз. Ямлар Толбот как мог, пытался выправить руль высоты, чтобы заставить судно подняться, но всё было тщетно – пассажирская гондола дирижабля ударилась о торосы и раскололась. Десять членов экипажа вперемешку с обломками выпали на лёд, а дирижабль, потеряв часть гондолы, заметно полегчал и начал взмывать вверх. Три механика, физик, журналист и руководитель экспедиции Рудольф Крок остались на его борту. Упавшие на лёд ещё некоторое время наблюдали, как порывистый ветер относит неуправляемый дирижабль за торосы. А потом они увидели облако дыма из-за заснеженных выступов – "Флесмер" взорвался, а все, кто остался в пассажирской и трёх моторных гондолах, сгорели в огне.
А те, кто оказался на льду вперемешку с обломками и скудными запасами еды и снаряжения, что всё же выпали из дирижабля вместе с людьми, были вынуждены мучиться куда дольше, чтобы заслужить смерть во льдах. Трёх бидонов провизии им хватило лишь на восемь дней. Но зато у выживших было ружьё и несколько десятков патронов. С их помощью они и добыли огромного морского медведя, что нарезал круги вокруг импровизированного лагеря, в надежде поживиться человечиной. Вот только люди оказались проворнее.
Медвежье мясо обещало быть хорошим подспорьем для предстоящего похода в поисках суши, но стало медленным ядом. В первый день от кишащей паразитами медвежатины слёг океанолог и радист, через неделю в живых остались только трое. Это они целый месяц пытались бороться с морозом, голодом и смертью. Поняв, что помощи ждать неоткуда, они двинулись в сторону Полуночных островов. За три недели пути им удалось добыть только одного тюленя, но его мяса и жира хватило ненадолго. В итоге механик, который к тому же сломал руку при падении из гондолы, не вынес тягот долгого пути и свёл счёты с жизнью, когда увидел, как пролетающий над его головой самолёт скрывается в тумане, а звук мотора затихает вдали.
Вот и всё, из шестнадцати членов экипажа "Флесмера" выжило только двое, остальных постигла смерть: кого быстрая и пламенная, а кого долгая и студёная.
Я не могла поверить, что всё закончилось именно так, что дядя Руди умер одним из первых. Если бы он только выпал на лёд, он бы обязательно нашёл способ спасти людей от отравления медвежатиной. Он бы обязательно довёл их всех до спасительного ледокола. Ну, почему судьба так несправедлива?
Я бы и дальше лежала в постели, задаваясь бессмысленными вопросами и хлюпая носом, если бы моё внимание не привлекло едва уловимое движение вентиляционной решётки под потолком. Ещё миг и из разверзшейся дыры показался синий комок меха, а после он пополз по отвесной стене прямо на мою кровать.
 
Хухморочка Бая, маленькая помощница по дому, пользуясь присосками на своих конечностях, спустилась вниз и, развернувшись мохнатой мордочкой ко мне, вперила в меня свои черные глазки на фоне голубоватого белка и требовательно пропищала:
– Шела, надо кушать. Обед остыл, вчерашний ужин засох, а позавчерашний скис. Нельзя голодать, надо кушать.
– Не хочу, Бая, – осипшим голосом, прохрипела я, – ешьте без меня.
– Но госпожа Вигди так старалась, а Брум так ей помогал. Нельзя обижать их. Особенно Брума.
– Прости, но у меня совсем нет аппетита.
Не знаю, что так не понравилось хухморочке, но она залезла мне на живот и стала ощутимо топтаться по нему своим косолапыми ножками:
– Не ты одна в печали. Наш наставник погиб, и весь народец хухморынмыл скорбит по нему, нашему спасителю. Если бы не он, двадцать лет назад все мы погибли бы от рук обиженных горцев Булукзая. А он привёз нас в этот удивительный город, приютил в своём доме, обучил языку и письменам, дал нам множество вещичек для хозяйства, построил многокомнатный шкаф со стеклянной стеной. Лет двадцать мы ему верно служили, и его родичам в их домах тоже. Хухморынмыл всегда были верны наставнику, никогда не отказывали ему ни в чём. Вот и Ханг с Дзуном, Цилем и Унчем полетели с ним на север. А в газете почему-то не написали, что с ними сталось. Сгорели они вместе с наставником, или их съели те, кто упал – кто теперь скажет?
Мне стало не по себе от этого её: "Съели". Неужели хухморчики считают людей варварами?
– Кто же станет вас есть? Вы же такие крохи.
– Брум рассказывал, на севере все всех едят, иначе там не выжить.
– Брум? – начала припоминать я. – Это тот, что живёт на кухне? Это ведь он был с дядей Руди на том корабле, который затёрло льдами?
– Да, был. А потом столько страстей натерпелся, такие ужасы видел. Полуночные острова – это край погибели, мрака и снега. Зря наставник решил лететь над этими землями. И Ханга с Дзуном, Цилем и Унчем зря взял.
Мне даже стало совестно за то, что я уже три дня лью слёзы по дяде Руди, как будто в его доме только я одна переживаю личную трагедию, потеряв родное существо.
– Ты извини, – обратилась я к Бае, – я почему-то совсем про вас забыла. Нехорошо вышло. Знаю, Хунг, Дзун, Циль и Унч не могли отказать дяде Руди. Кто же мог предположить, что всё так плохо кончится. Для всех.
– Это ничего, – погрустнела Бая, – скоро ведь станет совсем тяжко.
– Почему? – не поняла я.
– Придёт злой брат наставника и прогонит нас. Он не любит народец хухморынмыл, никого из нас он не взял к себе. Только жена наставника и его добрый брат захотели пригласить рождённых в этом городе хухморынмыл в свой дом. А злой брат не захотел приглашать, даже здесь шугал нас, когда мы открывали ему дверь.
– Да, Бая, если дядя Густав придёт сюда вновь, он будет шугать не только вас, но и меня.
– Не посмеет, не дадим! – встала в боевую стойку хухморочка, – Нас здесь семнадцать хухморынмыл, мы знаем каждый вентиляционный коридор меж стен, каждую норку, каждый тайный ход под полами. Мы не дадим в обиду любимую дочь наставника, мы будем делать злому брату пакости из тайных укрытий. Мы выживем его отсюда!
До чего же воинственный настрой, сколько рвения к битве за справедливость. Жаль, что я успела потерять веру в собственные силы к сопротивлению. Дядя Густав умеет быть настойчивым. Эспин прав, он съест меня с потрохами и не подавится, раз теперь на кону не умозрительное, а вполне реальное наследство дяди Руди. Вот только никто и никогда не видел его завещания. Вот будет смеху, если я выйду за Эспина, а потом выяснится, что всё своё состояние дядя Руди завещал географическому обществу или аэроклубу. Хотя нет, смешно точно не будет. Дядя Густав на мне обязательно отыграется, да и Эспин тоже. Не будут они обо мне заботиться. И содержать меня до конца моих дней тоже не станут.