Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ)

— Простодушному человеку может показаться, что в Содружестве возродилась довоенное демократическое гуляйполе, где правят бал журналисты и общественные активисты, — пристально посмотрев мне в глаза, медленно произнес Роберт. — Я надеюсь, ты не настолько простодушен. Потому что лекарство от этого простодушия бывает очень болезненным.
При слове «лекарство» перед моими глазами вдруг пронесся целый ряд картинок: удары ног и дубинок в темной камере для допросов аэропорта Сент-Этьен; безразличные глаза врачей за защитными масками в карантинном центре Мельбурна; давящие на голову стены «зубрильной ямы» в интернате и обманчивое добродушие в глазах профессора Петье; черно-белые конвертопланы, с грохотом несущиеся по небу в сторону столбов дыма; обжигающий лед в глазах генерала Чхона.
— Роберт, это звучит, как угроза, — крепче сжав чашку, усмехнулся я.
— Это звучит как предостережение, каковым это и является, — не ослабляя напора своего взгляда, ответил мне Роберт, больше не улыбаясь. — Если ты будешь вести себя как идиот, Димитрис, я буду бессилен тебе помочь, как бы я не уважал твоего отца.
Не выдержав взгляд Ленца, ставший в этот момент совсем другим, я опустил глаза.
— Мне не нравится твое предложение, — проговорил я недовольно.
— Ты сделаешь то, что я тебе сказал, Димитрис, — с неожиданной твердостью изрек Роберт, сделав последний глоток своего кофе. — На этот раз я не даю тебе совет.
Мне оставалось лишь сжать чашку с чаем еще крепче, чтобы не выдать дрожь в пальцах. Казалось, прошла целая вечность, на протяжении которой я не смотрел в глаза полковника, прежде чем напряженная тишина наконец прервалась.
Ленц поднялся со своего места и ласково потрепал меня по плечу, так же дружелюбно, как вчера, когда он поздравлял меня с победой на олимпийских соревнованиях. Подняв на него взгляд, я с удивлением заметил, что наваждение развеялось, невидимые шипы исчезли, и Роберт вновь был таким же мягким и терпеливым, каким я привык его видеть все эти годы.
— Я не сказал, что согласен, — пробубнил я угрюмо.
— Трех недель будет достаточно, — проигнорировав мои слова, уточнил Роберт, к которому вернулась его обычная улыбчивость. — Вернешься в середине августа, как раз перед началом учебного года. К тому времени все уляжется, и журналисты о тебе забудут. Тебе ведь вчера вручили сертификат на поездку в Палм-Сити, на этот замечательный антарктический курорт? На двоих, верно? Вот и чудесно. Бери с собой Джен и отправляйся в вояж. Хороший отдых тебе не помешает.
— Она говорит, что не может пропустить свою практику в госпитале.
— Ерунда. Пусть не строит из себя деловую колбасу, — иронично закатил глаза Ленц. — Никогда не поверю, что студентка мединститута не вырвется летом на две недели на курорт. Как будущий врач, она должна знать, что не бывает эффективной работы без хорошего отдыха.
— А третья неделя? — спросил я, не заметив, когда успел отступить со своей позиции.
— Придумай что-нибудь. Это же твой отдых, — пожал плечами Роберт и вздохнул. — Ладно, Дима. Знаешь что? Мне пора на службу. Давай проведем в этом месте черту и оставим этот эпизод позади. Думаю, нам обоим будет так легче.
— Конечно, Роберт, — произнес я, пожав протянутую руку.
Я вовсе не был уверен, что выбросить этот эпизод из моей памяти будет так же просто, как пожать руку и сказать: «Конечно, Роберт». Человеческое доверие подобно прихотливому растению. Требуется долго поливать его, прежде чем оно даст первые всходы, но иногда достаточно кратких заморозков, чтобы оно погибло навсегда. Роберт Ленц был добрым дядечкой, когда хотел, но мог и не быть им, если кто-то становится на его пути — сегодня он красноречиво мне это показал.
— Что стряслось? — поинтересовалась Джен, возвращаясь домой после бега. — Чего хотел от тебя Роберт в такую рань?
— Мы с тобой едем отдыхать, — без тени улыбки сообщил я.
***
Антарктический воздух, как выяснилось, хорошо действовал на Дженет Мэтьюз.
 
То ли в памяти девушки ожили романтические вечера в лагере «Юнайтед» много лет назад, когда наши чувства были еще свежими и яркими, как едва раскрывшиеся бутоны. То ли дело было в том, что она избавилась от переутомления от занятий в своем мединституте. Какой бы не была причина, мы занимались с ней сексом почти каждый день, иногда по несколько раз.
Для этого мы испробовали практически все локации, которые можно было найти в нашем роскошном номере-люкс (тридцать шесть метров квадратных) пятизвездочного отеля «Антарктида»: огромная двуспальная кровать, письменный стол, кресло перед ним, душевая кабина, и, конечно же, ванна-джакузи. В половине всех случае инициатором любовных ласк выступала она, что случалось крайне редко за все годы нашего знакомства.
— Дженни, можно мы поселимся здесь навсегда? — шутливо спросил я, лежа рядом с ней на свежей белой простыни.
Отправившись на пляж, мы не включили режим «Уберите, пожалуйста, комнату», но услужливый персонал отеля все равно побывал в люксе и заменил все белье, которое, на момент нашего ухода, оставалось практически чистым. Вернувшись в номер, мы увидели, что, как и в день нашего заезда, кровать усеяна красивыми россыпями лепестков роз.
— Я не против.
Сложив ладонь лодочкой и набрав в нее пригоршню лепестков, лежащая рядом девушка с наслаждением вдохнула их аромат.
— Это же настоящие цветы, — прошептала она с радостной улыбкой. — Знаешь, что? Когда у меня спросят, как бы я хотела устроить медовый месяц, я скажу: «Сделайте, пожалуйста, все так же, как было у нас с Димой летом 82-ого».
— Ты уже решила, с кем будешь проводить его? — спросил я с улыбкой.
— Современные женщины с высшим образованием не выходят замуж раньше тридцати, — непривычно кокетливо улыбнувшись, со мнимой серьезностью произнесла Дженет Мэтьюз. — Так что, если кто-то сделает предложение раньше, придется отказать, будь он хоть чемпионом мира по боксу.
— Вот черт, — засмеялся я.
За широким панорамным окном, обрамленным легким прозрачным тюлем, меж двух колонн балкона раскинулся белоснежный песчаный пляж, ласкаемый тихим океанским прибоем. Я знал, что прибой не настоящий, ведь перед нами не открытый океан, а изолированная бухта, огражденная плотиной, с очищенной водой. В сотне метров над всей рекреационной зоной раскинулся стеклянный купол, потому что обычного искусственного озонового слоя было недостаточно, чтобы уберечь бледную кожу городских жителей от убийственного ультрафиолета. Даже несмотря на это, люди, гуляющие по пляжу, прикрывали тела парео и летними рубашками. И все же это было прекрасно.
Я думал, что моя жизнь должна казаться со стороны идиллической. Я провожу седьмой или восьмой прекрасный день (я потерял им счет) в одном из лучших отелей на одном из немногих оставшихся на Земле океанских курортов, и впереди еще осталось много таких же прекрасных дней. Я расслабленно лежу на кровати в своем белоснежном махровом халате, мне некуда спешить и не о чем волноваться. Мне всего лишь двадцать один год. Я абсолютно здоров, даже мои немногие спортивные травмы зажили, нахожусь в замечательной форме, и могу рассчитывать прожить хоть до сотни лет, если продолжу вести тот же образ жизни, что веду. Совсем недавно я обрел славу и известность, а также призовые три сотни тысяч фунтов в придачу. Я обитаю в самом приспособленном для жизни городе мира, и у меня хорошие перспективы остаться его жителем навсегда. Рядом со мной, в таком же белом халате, лежит моя обворожительная девушка: красавица, умница, будущий врач, которая дарит мне свою любовь каждый из этих прекрасных дней.
Чего еще можно желать? Пожалуй, ничего, если считать человека животным, смысл жизни которого состоит в поиске удовольствия. «А что, разве человек является чем-то иным?» — скептически спросил сидящий внутри меня философ. — «Стоит ли обманывать себя, делая вид, что ты нечто большее?» Я лишь с сомнением покачал головой. Моя жизнь стала бы намного проще, если бы я готов был примириться с этим философским подходом. Может быть, когда-нибудь я к этому приду.