Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ)

Над сценой раскинулся гигантский дисплей с панорамой залитой светом свечей центральной площади Гигаполиса в реальном времени. По бокам от центрального дисплея, уменьшаясь по порядку, было еще по пятнадцать штук с каждой стороны. Это были панорамы площадей тридцати крупнейших городов Содружества, где тоже собирались шествия, где все тоже освещалось тысячами свечей. Наконец, еще три дисплея внизу центрального транслировали картинку с самых отдаленных аванпостов человеческой цивилизации — с центральной лунной станции Бета-1, исследовательской станции «Кеплер» на орбите Марса и из города Аквариус, скрытого под толщей десятков метров тихоокеанской воды. Миллионы людей и свечей во всем мире: от Окленда до Бразилиа, от Киншасы до Новой Джакарты, даже под водой и за пределами планеты.
— Что-то невообразимое, правда? — шепнула мне на ухо Джен.
— Да, — не смог не согласиться я.
Я не считал себя очень впечатлительным человеком, но в этот момент общее настроение толпы захватило меня. Я почувствовал себя частью чего-то большого, важного и прекрасного. Частью человечества. Цивилизации, которая пережила Апокалипсис и продолжает идти вперед, объединившись, став еще сильнее и лучше. Я никогда не смог бы почувствовать нечто подобное, ютясь в своей маленькой квартирке в Генераторном, на отшибе цивилизации, но здесь, в сердце мира, это ощущалось особенно ясно.
Неожиданно над площадью возник исполинский дисплей высотой около сотни метров. На нем было лицо Протектора. Вся площадь затихла. Все площади Содружества, на разных континентах, под водой и в космосе. Они смотрели на него, словно на бога. Он и был похожим на бога — с внеземной мудростью в его глазах, с благородной сединой бороды и волос. Может быть, когда-то Уоллес Патридж был простым человеком. Но не сейчас. Изображение его головы было сотню метров высотой — и это отвечало сущности того, кем он был. Колосс, рядом с которым все мы — лишь букашки. Величайший деятель в истории человечества. Тот, кто был нашим лидером все эти двадцать пять лет, и будет им, как минимум, еще пять, потому что 96,5 % людей в Содружестве, которых опросили на референдуме, сказали, что доверяют ему и желают и далее видеть его на посту Протектора.
— Граждане великого Содружества Наций. Люди планеты Земля, — произнес он. — Сегодняшний день имеет большое значение для каждого из нас, независимо от его возраста, занятия и убеждений. Сегодняшний день — это не праздник, не юбилей. Четверть века назад произошла величайшая трагедия за всю историю человечества и, возможно, за все время существования нашей планеты. Ни наши внуки, ни их внуки, ни десятки поколений, которым, я верю, еще предстоит родиться, никогда не забудут этого. Сбылись самые худшие пророчества фантастом-антиутопистов, в которые никто из нас никогда не верил. Большая часть населения нашей планеты, более восьми миллиардов людей, погибли. Численность нашего вида уменьшилась в двадцать раз и он вплотную приблизился к черте вымирания. Уникальная экосистема нашей планеты была разрушена, и мы оказались обречены на жизнь в суровой и неблагоприятной окружающей среде. Это был Конец света. Да. Почти так, как было написано в старых книгах. Я никогда не забуду этого. Никто из нас не сможет этого забыть. И такие дни, как сегодня, никогда больше не будут просто праздниками. Именно поэтому я и попросил вас прийти сегодня со свечами. Сегодня, прежде всего, — день памяти всех, кто ушел тогда. День памяти мира, который мы навсегда потеряли. Почтим же память минутой молчания.
Протектор говорил то, что все и так знали, но это просто необходимо было сказать. Он, казалось, вынимал эти слова прямо из душ людей, которые слушали его, и многие люди шевелили губами, повторяя за ним каждое слово. А когда была объявлена минута молчания, все замолчали. Все площади! Я никогда не слышал такой гробовой тишины — более ста тысяч человек вокруг, держа свечи и возведя глаза к небу, молчали. Память погибших никогда не умрет.
— Скорбь всегда останется с нами, — продолжил Патридж, когда минута окончилась. — Но нам осталась не одна лишь скорбь. В страшные времена, которые мы всегда будем звать Темными, мы нашли в себе решимость, чтобы увидеть свет тогда, когда Солнце, казалось, никогда больше не покажется из-за пепельной завесы. И провидение смилостивилось над родом людским. Двадцать лет назад я обратился к вам так же, как обращаюсь сейчас, и сказал: «Похоже, что мы выжили». Теперь, когда прошло два десятилетия, я говорю вам: мы не просто выжили. Мы возродились. Мы сохранили все лучшее, что в нас было, и обрели много нового. Мы усвоили уроки. Наконец усвоили. Я смотрю сейчас на всех вас, стоящих на площадях в разных уголках мира, и я вижу, как ваши лица похожи. Я чувствую, как ваши сердца бьются в унисон. Никто больше никогда не сможет убедить нас, что мы разные, и что различия между нами, будь то раса, политика, религия, территория или ресурсы, стоят того, чтобы из-за них воевать. Нет. Содружество, которое мы с вами создали, действительно объединило человечество. Впервые в истории мы близки к тому, чтобы одержать настоящую победу. Потому что невозможно одержать победу в войне. Возможно лишь победить саму войну. И мы победим ее. Все вы способны и должны внести свой вклад в нашу окончательную победу, а именно — осознать себя единой мировой нацией, единым человеческим родом, который имеет общие ценности и стремления, собраться под флагами Содружества и смело заглянуть в светлое будущее, отбросив невежество и разрушение. Помните: мы сильны настолько, настолько мы едины.
 
Я видел вокруг сотни лиц и на всех этих лицах, начиная от высоких мужчин военного сложения и заканчивая немощными стариками и модно одетой молодежью с нелепыми прическами, отражалось одно и то же выражение: восторга и благоговения. Они все чувствовали эту атмосферу, действительно ощущали себя частью единой нации, действительно верили в Содружество, скорбели по погибшим и готовы были сделать все для единой и окончательной победы. И в тот момент и я, кажется, ощутил, что понял все, что мне хотелось понять, самую суть своего существования…
И тут часы пробили полночь.
— С новым годом, человечество, — после долгой паузы проникновенно произнес сэр Уоллес, и улыбнулся. — С новым миром.
Конец речи ознаменовался началом стократно усиленной сверхсовременной акустической аппаратурой печальной мелодии известнейшей в новом мире скрипачки Ирены Милано, появившейся перед толпой на освещенном кружочке посреди сцены в черном вечернем платье. Небо осветилось разноцветными огнями феноменального салюта. Восторженные крики, аплодисменты и овации, зазвучавшие с опозданием из-за шока, который испытали все люди на площади, быстро нарастали, и вскоре заглушили все вокруг. Незнакомые люли брали друг друга за руки, обнимались, поднимали руки вверх и плакали от счастья
— Вот это да! — восхищенно воскликнул юный Дэвид Ленц с восторженным выражением лица, совсем не возражая против того, что мать обнимает его, будто маленького ребенка.
— Не правда ли, какие прекрасные слова сказал Протектор? — спросила Руби Ленц растроганно, обнимая сына и отирая платком слезы.
Мы с Джен просто обнимались, потому что никакие другие слова не требовались в этот момент, мы ощущали счастье и нам хотелось, чтобы это ощущение продлилось вечно. Лишь несколько минут спустя, когда скрипка стихла и площадь вновь взорвалась бурными овациями, я оглянулся на Ленца-старшего и с удивлением заметил, что тот выглядит слегка встревоженным. Но, едва он поймал на себе мой взгляд, как странное выражение исчезло с его лица и он выдавил из себя улыбку.
— Все в порядке, Роберт? — не переставая улыбаться, поинтересовался я, хотя не представлял себе, что может быть не в порядке в такой момент.
— Да-да, конечно, — отмахнулся он, теперь улыбаясь.
То было самое великолепное празднование Нового года, что я помню. Однако невиданное прежде ощущение безграничного счастья, которое овладело мною в полночь, к сожалению, постепенно развеивалось. В два пополуночи я еще улыбался, отмечая новый год в шумной компании, но уже чувствовал усталость, а в четыре часа ночи, возвращаясь домой вместе с Джен, был, на удивление, совсем измотанным. Праздничное настроение испарилось безо всяких видимых причин, а вдобавок еще и болела голова, чего я за собой вообще не помню. Помню, я сказал Дженни что-то раздраженное безо всяких видимых причин, а та ответила мне, чтобы я оставил ее в покое, так как ее мучает мигрень.