Новая Инквизиция V (СИ)
— Почему бы и нет? — вскинул я бровь. — А оставшееся место займем мы с мертвым отрядом. Опыт пребывания в темном замкнутом пространстве у нас уже есть. Но тут хоть поболтать будет с кем. Только все это нужно сделать срочно. В идеале уже к концу недели. А то ощущение у меня, что время на подготовку неумолимо истекает.
— Нет, ну ты точно псих… — неодобрительно цыкнул ликвидатор. — И куда же ты намылился?
Моя рука звучно хлопнула Кабриолета по мощному плечу:
— Смотри новости по вечерам, и точно не пропустишь наше появление.
* * *По внутренним ощущениям наш отряд диверсантов сидел в непроглядной темноте контейнера примерно вечность. Кислород закончился через считанные минуты после того, как закрылись двери. Но текущий по жилам некроэфир поддерживал жизнь в наших организмах. Никто другой, кроме достаточно развитых инфестатов, такое путешествие бы не пережил. На это и была сделана ставка. Опыт контрабандистов, которых мы пачками хлопали в Москве, тут пришелся очень кстати. Вскрывая их схемы, мы узнавали о множестве хитростей и уловок. Познакомились с дюжиной способов, как можно ввезти или вывезти нежить через кордоны досмотра. Ну а мы чем хуже? Никто не мешал и нам воспользоваться грязными приемчиками, чтобы незаметно улизнуть от внимательного государева ока. Так мы и оказались в одном из десятка тысяч контейнеров, которые на борту гигантского грузового судна неспешно пересекали океанические просторы.
Первые дни такого необычного вояжа в классе «суперэконом» прошли даже в какой-то степени интересно. Мы с инквизиторами, не снимая похищенных из России ИК-Б, расположились на деревянных ящиках с оружием, как на шконках. Способности спать мы после воскрешения, конечно, лишились. Да и корсет боевого облачения на мягкую пижаму не походил. Но лежать или сидеть все равно было значительно комфортнее, чем стоять. Набиваться пришлось штабелями, как шпроты в банку. Потому что иначе уместиться на столь ограниченной площади было нереально. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Ради общего дела можно и потерпеть.
С собой у нас были фонари, лампы и запасные элементы питания. Поэтому поначалу мы сидели одной большой компанией, ближе знакомясь друг с другом. Травили байки, рассказывали истории из прошлого, делились переживаниями. В общем, выглядели со стороны как пионерский отряд на отдыхе. Но, к сожалению, разговоры надолго нас не смогли занять. Спустя, приблизительно, семь дней непрерывного бодрствования и несмолкающей болтовни, в состоянии трепать языком оставался только Арлекин. Тот самый боец, который со смехом назвал нас всех «поехавшими» и заявил, что мы должны держаться вместе. Он вообще отличался поистине неуемным оптимизмом и тягой к черному юмору. Всё шутил, что его даже могила не исправила. Но и ему стало скучно, когда остальные утомленные общением собеседники постепенно замкнулись в себе и перестали участвовать в обсуждениях.
Еще через день кто-то предложил выключить свет. Во-первых, толку от него. Смотреть все равно не на что. Вокруг только ящики, рифленые жестяные стенки контейнера, да одни и те же морды. А во-вторых, мало ли, для чего еще аккумуляторы могли понадобиться. На том и порешили. И вот уже длительное время мы едва заметно покачивались в полной тьме, окруженные десятком тысяч таких же железных коробок с грузами. Нам даже не было слышно биения волн об борта огромного контейнеровоза. Только протяжный металлический скрежет, похожий на песни китов, доносился откуда-то сверху и снизу.
— Пс-с, командир! Не спишь? — зашептал над моим ухом Умар.
— Очень смешно, — проворчал я, не меняя положения. — Чего хотел?
— Да всё этот голос долбаный не дает мне покоя! Я поговорил с парнями, и от всех получил примерно идентичный ответ. Что-то общается с нами. Преимущественно словами какого-то исковерканного языка. Но только один я вижу образы…
— Серьезно? — заинтересовался я. — И что же оно тебе показывает?
— Что-то очень стрёмное. Я тут набросал кое-чего. Хочешь взглянуть?
Отказываться не стал, ибо любопытно.
— Братья, да будет свет! — предупредил я, а в следующую секунду мой неживой помощник зажег походный фонарь.
Он загорелся совсем тускло, едва ли ярче маленькой церковной свечки. Но для глаз, привыкших к длительному пребыванию во тьме, даже это показалось невыносимым. Несколько инквизиторов недовольно что-то проворчали и отвернулись на другой бок, подложив под голову шлем от ИК-Б. Но большинство так и остались неподвижными. Только веки прикрыли.
Сынок без лишних слов протянул мне свой блокнот, исписанный практически наполовину. И когда успел столько зарисовать? Неужто в первую неделю путешествия, пока не погасили лампу?
— Ты прав, Умар, — тихо произнес я, медленно листая страницы, — это действительно пахнет очень дурно. Вот, смотри сюда. Видишь?
— Угу… этот символ ко мне пришел один из самых первых. Ты его уже видел раньше?
— Да. Его ершовский Аид начертал на полу кишками и кровью. И через него же посылал сигналы умертвиям по всему городу.
— М-мать… — мой напарник нервно поскреб ногтями отросшую щетину на подбородке и еще сильнее понизил голос. — Значит, это и есть ключи к тем самым ритуалам, с помощью которых можно истреблять города? Те, о чем говорил инфестат из Ершова…
— Я не знаю, брат. Не хочу проверять, но очень на то похоже.
Салманов забрал у меня блокнот, не дав даже досмотреть его записи до конца. Затем вырвал первую страницу, скомкал и запихал себе в рот. С усилием разжевав, он сунул между зубов следующую. А за ней еще одну…
— Правильный выбор, Умар, — похвалил я молодого инквизитора. — Этого никто не должен видеть. И такие вещи лучше не доверять бумаге.
Парень только кивнул мне, а потом с утроенной энергией заработал челюстями, уничтожая свои заметки. Посчитав на этом диалог оконченным, я попросил неживого старшину погасить лампу. И тесное пространство душного контейнера снова погрузилось во мрак. Только теперь к скрежетанию металла, доносящегося из-за границ темноты, добавились еще звуки чавканья.
Неутомимый балагур Арлекин сунулся было к Салманову со словами: «Да ты никак проголодался?», но отклика не встретил. Так он и вернулся к себе в облюбованный угол, бормоча что-то про скучных попутчиков и про то, что даже в гробу веселее. Дескать, там хоть покойнички через земляную стенку что-то бормотали.
Будучи погруженным в собственные мысли и шлифовку дальнейших планов, я не сразу заметил, как Умар снова нетерпеливо завозился рядом. Он что-то сказал, и отряд инквизиторов отчетливо взбодрился. Раздались смешки и негромкие одобрительные выкрики. Многодневное заточение вымотало всех. И оттого мне вдвойне удивительно было наблюдать такое оживление.
— Чего-чего? — переспросил я у Салманова.
— Я говорю, мой Вован до берега добрался! — радостно повторил парень.
И точно. Я вспомнил, что его химеру мы в контейнер сажать не стали, а пустили морским курсом прямиком за судном. Плавало создание некроэфира покруче любого дельфина, виртуозно управляясь со своим телом и длинным гибким хвостом. Оно торпедой носилось по ледяным глубинам Атлантического океана, распугивая всю морскую живность, включая косаток. Поэтому беспокойства о том, что неживой помощник отстанет от корабля ни у меня, ни у Сынка не было. Это вот мой старшина не смог бы развить ход в пятнадцать-двадцать узлов. Даже невзирая на невероятную физическую силу и неутомимость. Просто потому что его анатомия не заточена под водную среду. Хотя, если ему ласты надеть, может еще чего и выгорит. Но ставить такие рискованные эксперименты прямо на марше я желанием не горел.
— А нам сколько еще до причала? — поинтересовался я у напарника.
— Да ерунда сущая! Километров пять, может. Мы уже на горизонте показались!
— Прекрасно… — на мои уста наползла зловещая ухмылка. — Совсем скоро Америка встретит свой худший кошмар…
Глава 25
Химера с Аидом на спине даже не мчалась. Она стелилась над землей, оставляя за собой фантомные росчерки. А сам Секирин восседал на порождении некроэфира будто влитой. Он покачивался в такт каждому прыжку и подскоку, виртуозно меняя положение собственного тела подобно гироскопу. А вот Макс так не мог. Но проблема была не в недостатке необходимой практики, а в отсутствии ментальной связи. Из-за этого Артёму, несущему на себе Изюма, приходилось передвигаться куда как аккуратней. Ведь его ездок не обладал знанием о каждом следующем движении. Не ощущал неживого товарища продолжением собственной мысли. Поэтому отрыв между ними и бывшим медиумом неумолимо рос.