Отпуск&Детектив
Жил Панкратов в городе. В деревню, носящую милое название Жмуринка, приезжал только в садово-огородный сезон. Когда жива была Мария Ивановна, он начинался в конце апреля, а заканчивался в середине сентября, а после ее смерти стал вдвое короче. Николай Гаврилович наведывался на майские, приводил дом и огород в порядок, потом, уже в июне, заезжал на полтора месяца. Теплиц не ставил, картошку не сажал. Что-то сеял, если вырастало, собирал. Снимал ягоды да яблоки с деревьев тряс. Николаю Гавриловичу нравилось проводить время в Жмуринке. Тихо, спокойно, пахнет приятно (иногда коровьими лепешками, но это естественно, поэтому не безобразно). А как соловьи заливаются в березняке, что растет вокруг озерца, заполненного кувшинками! Да и лягушки в нем поквакивают мелодично. Особенно перед дождем.
Но самым любимым занятием Николая Гавриловича было вечернее чаепитие на веранде. С обязательным самоваром и вареньем из ягод с огорода. Эту традицию завела его супруга, покойница. После ужина Панкратовы выходили на веранду и гоняли чаи. И Николай Гаврилович неизменно напевал себе под нос: «У самовара я и моя Маша…»
И вот уже восемь лет прошло, как нет его Маши. А Панкратов все равно остается верным традиции…
И своей супруге.
– Дядя Коля! – услышал он звонкий детский голосок. – Дядя Коооооль!
– Что случилось, Вася? – откликнулся Панкратов, узнав голос соседского пацаненка. Шебутным он был, но смышленым. И, что немаловажно, не наглым и не жадным. Воровал с его огорода, но столько, сколько мог съесть. Такие Николаю Гавриловичу нравились.
– Беда! – лаконично ответил Васятка и явил собеседнику свою перемазанную чем-то зеленым физиономию.
Панкратов усмехнулся. Ох уж эти дети! Так любят все драматизировать. У Васьки велосипед был, старый-престарый «Школьник», на таком еще Николай Гаврилович гонял, будучи ребенком, именно он его ему и подарил. А что? Сейчас – одно китайское дерьмо. А в СССР вещи на совесть делали. Панкратов велик на помойке отыскал, подшаманил, шины поменял и Васятке вручил на день рождения. Тот на нем с удовольствием катался, но постоянно падал. Обычно страдали от этого только его колени, но сейчас наверняка и железному коню досталось.
– Велик сломал? – вслух высказал свое предположение Панкратов.
– Да, – закивал Васятка. – Руль погнул и колесо. В столб врезался и улетел в заросли ревеня. Но это не беда.
– А что тогда?
– Грымзу убили!
– Как убили?! Кто?
– Не знаю. Лежит с проломленной башкой.
Панкратов тут же отставил чашку, отбросил чайную ложку, в которой еще находилась вишенка с косточкой (Мария Ивановна варенье признавала только с ними), встал и спросил:
– Где?
– Ясно где. В проклятом месте!
Глава 2
Ее все называли Грымзой.
Это было обидно. Потому что слово «грымза», согласно словарю, означает: старая, ворчливая женщина. А Станислава считала себя дамой в самом расцвете лет – она едва седьмой десяток разменяла. Да, характер у нее был не сахарный, но и не сказать что кошмарный. Сложный. Как-то ее бабой Стасей назвали, так она обиделась, раскричалась, с тех пор превратилась в Грымзу.
Станислава до пенсии преподавала в железнодорожном техникуме. Держала в узде учащихся в нем парней. Они боялись ее и уважали. Нарекли Локомотивом. Для женщины не самое приятное прозвище, конечно, но все лучше, чем Грымза.
После ухода на заслуженный отдых Станислава решила покинуть город. Перебралась на дачу, завела кур, кроликов, поросенка. Жила в деревне круглый год. Зимой печку топила, на лыжах до поселка ходила, если что-то из продуктов кончалось (или в банк, на почту надо). В Жмуринке только в садово-огородный сезон магазин работал. Из-за нескольких аборигенов солидного возраста, что жили в ней, держать постоянного продавца владелец единственной лавки не желал.
Когда аборигены узнали о том, что к их старой гвардии примкнул еще вполне молодой солдат, Станислава, обрадовались. Решили, что она будет затариваться для всех. И поручения выполнять. Явились толпой к Стасе с записочками. Кому что купить, что отправить, что выяснить. Как будто у Станиславы не лыжи, а как минимум снегоход. А то и вертолет! Тетушка с забавным именем Афиногения (для деревенских – Фина) даже не попросила – потребовала привезти ей новую пятидесятилитровую флягу. Старая, видите ли, прохудилась. Станислава всех послала подальше. Только для одной бабки сделала исключение – согласилась привезти детские ботинки. Звали ее Зоей. И была она чуть старше Стаси. Но выглядела на все восемьдесят: зубов нет, на голове платочек, на ногах чёсанки. Бабуля. Дочка на нее своего последыша сплавила, Васятку. У нее старший был от одного мужа, средний – от другого, этот – от третьего. Но она нашла четвертого, молодого вдовца, у которого двое своих, и Вася оказался лишним.
Сейчас мальчишке было семь. Осенью в школу пойдет. Не в городскую, в сельскую. Как до нее будет добираться, никто не думал – ни мать, ни бабка. А о подготовительных курсах они будто и не слышали. И решила Стася с мальчиком заниматься, чтоб хотя бы писать и читать научился. Ему она возила книжки, тетради, кое-какие недорогие игрушки. Вася учился с неохотой, но, поскольку родился смышленым, грамоту освоил быстро. У Станиславы были хорошие прогнозы на его счет, но сосед Николай подарил мальчишке велосипед – и все… С учебой было покончено. Васька только и делал, что носился на своем драндулете. И ладно бы хорошо катался, а то постоянно падал. Стася соседа за это костерила. Если видишь, что ребенок неспортивный, так подари ему нормальный велик, пусть и подержанный, без рамы, маневренный, с ручным тормозом. Убьется же, падая! Свое мнение она высказывала вслух, но не в глаза соседу. Просто будто сама с собой разговаривала, когда он мимо проходил. Николай на нее не обращал внимания. Не специально. Просто он был погружен в свои мысли так глубоко, что редко кого замечал. Поэтому не догадывался о том, что четыре бабенки в деревне по нему сохнут. В том числе Стася.
Ох как нравился ей этот чудаковатый, но добрый, интеллигентный и красивый мужчина! Внешность привлекала не меньше остального. Николай оставался подтянутым, густоволосым. Ему очень шли очки и седые усики. Стася свою симпатию к Николаю скрывала. А остальные, напротив, всячески демонстрировали. И всех активнее – Фина. Когда-то давно она слыла первой красавицей не только деревни – округи. И даже спустя несколько десятилетий себя таковой ощущала. Надо отдать ей должное, выглядела Афиногена прекрасно. Гораздо лучше Васиной бабки, которая была лет на семь старше. Во флягах своих она ставила брагу, потом перегоняла ее и изготавливала из самогона дивные настойки. Летом продавала их дачникам. Шли на ура. Николаю Гавриловичу она их дарила. Только он был трезвенником и презенты раздавал.
Кроме Фины в Панкратова были влюблены две дачницы, мать и дочь. Шестидесяти и тридцати девяти лет. По возрасту Николаю больше подходила старшая, а по темпераменту – младшая. Тихая, мечтательная, подбирающая выпавших из гнезда птенцов и кормящая всех котов в округе. Мать, Алена, родила ее в браке, но супруга – пьяницу и дебошира, выгнала почти тут же. Девочка росла без отца и, наверное, поэтому прониклась к соседу в летах. А Алена всегда мечтала о порядочном, хорошо образованном, непьющем мужчине, но поскольку работала на стройке крановщицей, ей попадались совсем не такие.
Мама с дочкой тоже наведывались к Николаю Гавриловичу. Алена ему гвозди забивала да лампочки меняла, а ее чадо, Сонечка, цветочки сажала, травки приносила для чая, и обе норовили с Панкратовым его испить, но он если из вежливости их к столу и приглашал, то довольным не казался. Ему нравилось одному сидеть за самоваром и витать в облаках.
С соперницами своими Стася общалась мало. Афиногена ее не любила, как и все аборигены, включая бабу Зою. Той бы быть благодарной за то, что кому-то на ее внука не наплевать, но где там! Только и знала, что кости ей с товарками перемывала. С дачницами же Стася поругалась, едва они появились в Жмуринке. А все из-за Сонечки. Та, увидев кроликов, без спросу вошла во двор, чтобы их погладить, и в итоге была покусана одним из них. Ее мать тут же бросилась выяснять отношения с хозяйкой грызунов, но получила отлуп. Месяц Стася и Алена друг с другом не здоровались даже, но все же заговорили. Помогла настойка Афиногены. Станислава поминала мать, сидя на крылечке, закусывая «клюковку» недозрелыми яблоками, Алена мимо шла, приостановилась. Поздоровалась впервые за долгое время. Спросила, не случилось ли чего. Стася объяснила что. И женщины стали поминать покойницу вместе. Тогда-то Алена и проболталась о том, что увлечена Николаем Панкратовым. Как будто Станислава сама не догадывалась. Она за объектом своей симпатии приглядывала и все отмечала.