На пути в бездну (СИ)
"Нас было пятьдесят, а теперь"? — с горечь думал он время от времени, старательно избегая вопроса о том, что же стало с Индржихом и теми гвардейцами, которые сопровождали его высочество к Одинокой Горе. Ответ был слишком очевиден и невыносим. — "Ну, хотя бы Солнышко с Волком в относительной безопасности, и то неплохо".
Впрочем, до замка барона еще нужно было добраться. Главной проблемой стало отсутствие карты, хотя и ситуацию с припасами тоже нельзя было назвать хорошей — остатки заготовленной вяленой рыбы подходили к концу, а охотиться, по большому счету, было нечем и не кому — два калеки, даже будь у них луки, вряд ли были в состоянии подстрелить дичь. И, все-таки, безнадежной ситуация стать пока не успела — Безымянный сумел поймать в силки пару кроликов, а Аелла — собирала съедобные грибы и ягоды, этим они и перебивались. По-хорошему, следовало бы выйти к жилью, однако Безымянный не знал, что сейчас творится с графством. Он очень хотел верить в то, что Игнис и прочие зажатые в ловушку члены отряда справились, но умом понимал, что без принца с Мислией, и, что самое главное, без звериного амулета, шансы на успех оставались минимальными.
Безымянный что-то помнил насчет бессмертия Ридгара, хотя воспоминания эти и были отрывочными и подернутыми пленкой. Помнил он и о невероятных боевых возможностях Целительницы — картина кровавого побоища во дворе таверны, увы, осталась с ним. Вот только Орелия была сильно ранена, а Древний, кажется, не имел защиты от ментальной магии — этот момент как-то ускользал из памяти. Так что вряд ли они ли могли сравниться с чудовищем, чья магическая сила позволяла контролировать сотни тысяч разумных магических жуков.
Поэтому полукровка исходил из худшего: миссия провалилась, магические насекомые продолжают опустошать восточные земли. А их теперь — всего лишь двое…
Аелла с благодарностью приняла руку, и они перебрались через поваленное дерево, перегородившее звериную тропу.
За прошедшие недели раны неплохо зажили, но, все равно, до поправки было далеко, и любое резкое движение отдавалось болью как в теле бывшего капитана гвардии, так и — он видел это по старательно укрываемым гримасам — его бескрылой спутницы.
— Как думаешь, они уже воюют? — задала гарпия вопрос, мучавший также и полукровку.
Безымянный осторожно, так, чтобы изувеченная нога не отозвалась уколом боли, наклонился, подобрал подберезовик, удачно примостившийся возле самой тропинки, а потому ответил не сразу. Убрав гриб в самодельную корзинку, сплетенную ловкими пальцами гарпии во время одной из ночевок, он ответил:
— Его величество предал нас около четырех недель назад. Предположу, что он вместе с Тенями, напавшими на твой отряд, подождал прояснения ситуации с королевой изначальных, — его высочество, определенно, имел какие-то планы на запертых под горой Древних. После этого он наверняка вернулся в Сентий, где, голову даю на отсечение, заявил о своем триумфе. Весь вопрос в том, что за этим последовало. Не знаю, как поступил Вороний Король, но не думаю, что он сумел сдержать ярость. Быть может, его высочество уже мертв, быть может мертва и ее величество. Если это так, то война неизбежна. С другой стороны, его величество брал с его высочества не смертельную клятву.
— А какую?
— Света дневного.
Гарпия ахнула, прикрыв рот ладошкой, после чего покачала изящной головой.
— В этом случае принц уже ослеп. Архонтас не знает жалости к клятвопреступникам и жестоко карает их.
— Ну что же… — Безымянный подошел к очередному поваленному дереву, ощетинившемуся во все стороны сучьями, и принялся ломать их здоровой рукой, используя обломок меча вместо топора. Когда проход стал достаточно широким, бывший капитан гвардии аккуратно обхватил лёгонькую гарпию за талию, перенес ту через поваленный ствол, стараясь при этом не нагружать изувеченную ногу, и поставил деву небес рядом с собой. Еще несколько недель назад такое тесное общение с хорошенькой девушкой, пусть и из другого народа, вызвало бы у него приятные чувства, сейчас же он не ощущал ничего, кроме пустоты в груди.
Аелла скромно поблагодарила своего спутника, и они продолжили путешествие.
— Если мы возьмем за данность твое предположение, — продолжил полукровка, — то война еще могла и не разразиться. Ослепление венценосной особы — чудовищное преступление, но измена слову — тоже не абы что. Сейчас, полагаю, дипломаты пытаются решить все мирно, вот только…
— Вот только?
— Мира уже не будет, — уверенно ответил ей Безымянный.
— Почему ты так думаешь?
— Его высочество и ее величество не просто так задумывали столь хитрую интригу. Слишком серьезная подготовка и слишком много вложенных средств. Говоря начистоту, я не совсем понимаю, какая муха укусила их — нападать на сильнейшее государство континента — но раз уж так получилась, они доведут дело до войны, сколотив коалицию против Волукрима. Готов поспорить, что сейчас Дилирис взывает о помощи к Аэтернуму и Ривеланду и он ее получит, можно не сомневаться.
— Но ведь они изменники! — в голос возмутилась гарпия.
— А где доказательства? Если все было сделано так, как я думаю, то из-под горы не выбрался ни один член нашего отряда, зато Волукрим сотворил что-то нехорошее в Сентии. Но и это не главное. Ты должна понимать, что Волукрим, усиливающийся год от года, стал костью в горле буквально у всех западных держав. Они ждали только повода, и вот он, преподнесен на блюдечке с голубой каемочной.
Аелла напряженно уставилась куда-то вперед. Простодушной гарпии было невыносимо слушать столь циничные речи, но умом она не могла не понимать, что собеседник говорит здравые вещи.
— Зная ее величество, могу предположить, что Дилирис постарается затянуть переговоры и отсрочить начало войны до следующего года, — он криво, без какого бы то ни было веселья, ухмыльнулся. — И вот тут-то пригодимся мы — выживший свидетель, знающий правду, сумеет разбить ложь Вентисов. По крайней мере, я надеюсь на это.
— Но ты уверен, что пойдешь против своих благодетелей? — задала вопрос Аелла.
— Да, — уверенно ответил ей Безымянный. — Есть вещи, которые можно простить, и те, что подлежат наказанию!
Гарпия некоторое время молчала, и юноше показалось уже, что тема исчерпана, но тут дочь неба спросила:
— Они так много значили для тебя?
Не нужно было пояснить, кто такие — они.
Бывший телохранитель принца не очень хотел отвечать — он не рассказывал всего даже Игнис, с которой очень сблизился за время путешествия, но…
"Но она спасла мне жизнь и заслуживает правды".
— Ее величество и его высочество были моим смыслом жизни. Я бы с радостью пошел на смерть ради того, чтобы отплатить Вентисам за доброту.
— А что они сделали?
Полукровка набрал воздуха в грудь и начал свой рассказ.
— Когда мать с отцом поженились, от них отвернулись родственники с обеих сторон. Люди, потому что дочка оказалась шлюхой, посмевшей осквернить себя семенем богомерзкого рысеухого выродка. Лунксы, потому что наследник древнего и уважаемого рода осмелился заклеймить себя отношениями с шисситар. Ты ведь знаешь этот термин?
Аелла кивнула.
— Так вот, родители, сумев прихватить кое-какие деньги, сбежали куда подальше из родного города, и поселились в одной небольшой деревеньке, скорее даже — хуторе. Жили мы не слишком богато, но уж точно не бедно. Отец, как благородный, умел читать и писать, и работал в ближайшем поместье, мать — занималась хозяйством. У нас было несколько батраков. Мне было семь, когда случилось это…
Юноша прикрыл глаза, и перед его внутренним взором тотчас же встала страшная картина прямиком из детства. Горящий дом, толпа с вилами и косами, и болтающийся на суку труп со связанными за спиной руками.
Он сглотнул.
— Была засуха, а ветророжденный, владевший герцогством, то ли забыл про свой долг, то ли плевать на него хотел. И крестьяне решили, что всему виной нелюдь и выродок. Отца поймали по дороге из поместья. Дом сожгли. — Он сглотнул, чувствуя, что голос начинает дрожать. — Нас с матерью спасло лишь то, что солдаты аристократа успели добраться до хутора раньше, чем добрые селяне успели спалить на костре дьяволову шлюху и ее ублюдка. Но мы не могли больше оставаться там, перебрались в Сентий — мать надеялась, что одна ее старая подруга поможет. Напрасно. Мать продержалась около года. Вторая дочка графа, с детства приученная к хорошей жизни и не умевшая заботиться о себе. Она мыла полы и посуду, разносила заказы в таверне, делала все, что могла, и видела лишь презрение в глазах окружающих. Как же: нагуляла выродка от рысеухого, а теперь еще что-то просит.