Легенда о мальчике, что учился дышать (СИ)

— Оооуч, — расставила руки в стороны шатенка, почувствовав, как в нее что-то уперлось.
— Это, сука-бля, «беретта», — нелепо замямлил сержант Том. — Она у меня в кармашке лежит…
— Ды да! «Беретта»! — уперла руки в бока девка, вскочила с сержанта и, стянув его со стула, поволокла в его спальню, попутно доставая из кармана юбки ключи, которые незаметно передал ей под столом Джилленхол, наказав обслужить брата по полной программе.
Оказавшись в сержантской спальне, шатенка пихнула Тома на кровать, стянула с себя свои потаскушные тряпки, и сиганула на обескураженного парня сверху.
— Ну, давай посмотрим, на твою «беретту»! — безумно тараторила она, расстегивая ремень на камуфляжных скамах сержанта.
— Сука-бля, не смей, пизда! Я не люблю! Когда на него кто-то смотрит! — вышел из ступора Харди и столкнул с себя шалаву. Да так сильно, что та аж на пол рухнула и ебанулась в полете головой о прикроватную тумбочку. — Ой, сука-бля, пизда… Прости, я не хотел так грубо! Тебе не больно? — кинулся он к девке на пол.
— Да ты — конченый! — констатировала нерушимое девушка. — Что с тобой не так, я не понимаю?!
— Ты понимаешь, пизда… — зачесал лысину Том, уставившись в потолок. — У меня были на этот вечер совсем иные планы, чем вот это вот все, — обвел он ее рукой. — А я такой, сука-бля, человек, что не люблю! Когда что-то идет не так, как я рассчитывал. А тут такие вы все заявились! Вот оно мне, сука-бля, надо? Конечно, я разозлился! — плел несуразную механическую хуйню он. — Да я бы и сейчас, сука-бля, с удовольствием бы занялся лучше своей ебалой, чем ебать тебя. Извини, шкура, ничего личного! — положил он ладонь на левую часть груди. — У сержанта другие планы и он ни в коем случае не намерен их менять!
— Да ты торчок, — вылупилась на него шалава. — Что за хуйню ты несешь? Впрочем — мне все равно. Не хочешь — не надо. Я, вообще, поперлась сюда, потому что мне переночевать негде.
— А в чем, собственно говоря, проблема? Из дома выгнали, пизда? — спросил за жилищный вопрос Харди.
— Да нет. Стены покрасила, а на краску аллергия, — отмахнулась девка.
— Ну я понял… Понял… — подкатил глаза Том, ведь данная история показалась ему не то что хуйней — дном ебаным. — Ночуй, сука-бля.
Парень улегся обратно на кровать, укутался в плед Бербарри, который купил на Родине, взял с прикроватной тумбочки томик «Войны и мира» и погрузился в чтение. Рядом с ним улеглась и шатенка, закрыла бухие глаза и попыталась заснуть.
— Послушай, как там тебя, — отложил книгу в сторону Том и защелкал пальцами, перед носом шлюхи.
— Сэнди, — протянула та, недовольно открыв глаза.
— Послушай, сука-бля, Сэнди. А давай услуга за услугу? Ммм? — приподнял Харди шрамированную непышную бровь. — Сержант даст тебе ночлег, а ты в свою очередь…
— Все же хочешь ебаться? — усомнилась она в адекватности этого человека еще больше.
— Да нет, сука-бля! Я ж читаю! — продемонстрировал он ей задник обложки «Войны и мира», где красовалась фотография графа Толстого, подпирающего кулаком бороду. — А можешь, как бы, сымитировать, что мы тут жаримся?
— Чего? — нахмурилась шатенка, приподнявшись на локтях.
— Бля, ну просто. Ну я ж, сука-бля, тебя приютил. А то спала бы сейчас в своей обдроченной покрашенной халупе! Неужели так тяжело три минуты попрыгать по кровати и покричать? — стал он заставлять девку поиграть в его спектакле. — А иначе…
— Ладно, — подкатила глаза шатенка, которой совсем не прельщало идти к себе домой. Она уселась и начала имитировать стоны.
— О, да, сержант Том, не останавливайся! — вялым голосом бормотала она, проваливаясь в сон от столь скучного занятия.
Сержант же Том лишь усмехнулся над комичностью данной ситуации, раскрыл книгу и вновь углубился в перипетии отношений Андрея Болконского и его дражайшего дуба.
— То-то же, — усмехнулся Джилленхол, проходя в это врем по коридору и услышав женские крики из комнаты брата. — Теперь я уверен в тебе, Томми, — счастливо буркнул он под кожаный нос и побежал ссать на обувь гостей.
 
 
========== Глава 68: Амбиции ==========
 
Спустя пару недель.
— Ну, Томми, ну блин, ну я тоже с вами хочу! — клянчил Джилленхол, размешивая в чашке какао. — Почему ты не берешь меня сейчас на стрелу? И почему, вообще, не возьмешь в свой бизнес? Мама всегда говорила, что я смышленый!
— Нет, Джейки, — осадил его Харди, застегивая пуговки на воротнике тенниски. — Все это опасно, и я не буду тебя втягивать в эту хуету. Это, во-первых. А, во-вторых, пиздюк, ты нихуя не смышленый, а еблан-ебланом! Только и делаешь, что мелешь всякую детскую хуйню!
— Ну, так значит, научи меня решать дела по-взрослому! — с психом отбросил в сторону ложку Джейк.
— Этот вопрос, сука-бля, не обсуждается, — отрезал Том, проверяя магазин «беретты». — Сиди дома и книжки какие-нибудь почитай. Глядишь, научишься жизни… — рявкнул он и удалился из квартиры.
— Не кручиньсси, Джейки, — утешающе положил руку на плечо парня Леонид. — Томми же как лучше для тебя стараитьсси…
— Да не нужны мне вот эти вот подачки, — вполне себе обиженно одернул плечо Джилленхол. — Я сам могу решать за себя, что мне нужно, а что нет. Понимаешь, Леонид, я не такой дурачок, каким он меня считает! От меня тоже может быть польза! — посмотрел он в глаза Батлера своими пиздатыми синими глазами, взывая к жалости.
— Леонид, сука-бля, ты где застрял?! — послышался приказной голос сержанта Тома с улицы.
— Ладно… Иди… — поджав губы, произнес Джейк и взял в руки кружку с какао. — А то распсихуется сейчас…
— Не кручиньсси, — повторил Батлер парню из шара и удалился из квартиры, попутно подсовывая под плащ огромное мачете.
 
Спустя час на одном из пустырей в паре километров от Сиэтла.
— Да где же эти шмары? — подкурил уже пятую сигарету Харди. — Хули такие непунктуальные? Говорят, что русские ответственные и суровые, а тут такая бабья шляпа! Ну гоже ли это, опаздывать на такого рода, сука-бля, встречи?!
— Томми, наверняка, эти русские — отвязанные ребята. Может стоило позвать кого-то еще с собой, а не идти вдвоем? — засуетился Батлер.
— О, а вот и шмары! — хлопнул в ладоши Том, приметив, как на пустырь заехали две угловатые Нивы с глупейшими круглыми фарами. Из их окон на всю округу заголосил женский голос, оповещающей о том, что поющей малым-мало спалось, да и вообще во сне привиделось.
Когда машины остановились, из них вылезло пятеро. Два брата Березуцких, сложно было сказать, кто из них Алексей, кто Василий — они были не то, что как две капли — с одним лицом на двоих! Оба были по пояс раздеты, оголяя татуированные торсы, изображающие купола православных церквей, да иконы всяких пресвятых. Константин Хабенский — вечно хмурый человек, любящий президента своей страны, в душе же тайно оплакивающий Советский Союз. Сергей Безруков в протецкой рубахе, подпоясанной какой-то бечевкой, и с самоваром подмышкой. И, наконец, Никита Михалков — босс русской мафии Нью-Йорка, который вел за собой на поводке вечно бухого бурого мишку.
— Ой пропадет он, говорили! Ой, твоя буйна головааа! — заверещал женский голос из магнитолы одной из Нив.
— Эх! — скорчил ебало Безруков, схватил с головы картуз с красной астрой и с печалью швырнул его на землю.
Том же Харди стоял и бился в агонии неожиданной стереотипности, даже и не зная, какую тактику ему избрать в разговоре с этими ребятами. Те же, в свою очередь, стали доставать из своих бестолковых Нив всякую походную мебель и русскую-народную утварь. И вот, спустя десять минут, на пустыре был установлен стол, во главе которого стоял самовар, наполненный водочкой. Вокруг же стояли блюда с многочисленными яствами — от дичи до бутербродов со шпротами. На бархатное кресло-трон уселся Никита Михалков.
— Ну что, собака, присаживайся, — указал он Тому на место напротив себя, поправив на голове шляпку Мономаха.
— Ну, здравствуй, Никита, сука-бля, Сергеевич, — не растерялся сержант, усаживаясь за стол. Леонид же остался на месте, ведь его нихуя не пригласили, а прослыть бестактным ебланом в глазах русских бородачу не хотелось.