Я Распутин 4 (СИ)

— Вот прямо с ходу, без подготовки? У нас перед глазами уже есть печальный пример чем все это кончилось.
— Надо наступать на Ван, — бесцветным голосом высказался Корнилов. — Турки там слабы, к тому же, среди населения велика доля армян.
— Союзникам требуется удар в районе Стамбула, чтобы отвлечь силы от Галлиполи. Наступление Кавказского фронта эту задачу выполнить не сможет.
Сидели долго, судили, рядили… Решили перекинуть во Фракию броневики, нанести удар по штабам бомбардировщиками. Последние произвели фурор в военном деле, ведущие государства срочно озаботились разработкой, один только Черчилль заказал полсотни самолетов, согласившись заплатить золотом. Зная проблемы с перевозками слитков — а у ну как потопят кораблик с желтым металлом или сам в шторм потонет — потребовал “сначала деньги”. И только потом “стулья”.
Лорд-канцлер покривившись согласился, о совместном ударе по Турции тоже легко договорились, согласовав сроки и задействованные части.
Провожали Черчилля на вокзале вместе с Гучковым. Погода испортилась, ветер пригнал неприятные тучки.
— Кажется, дождик собирается — Александр Иванович слово в слово повторил фразу Винни-Пуха, открыл зонтик. Подвинулся ко мне, закрывая от дождя. Все положенные официальные фразы уже были сказаны, мы ждали отбытия литерного поезда Черчилля.
— Вот мне кажется, Григорий Ефимович — паровоз дал длинный гудок, трибуну заволокло паром — Не последний раз приезжает к нам лорд Черчилль
— Это точно — покивал я, понизил голос — Немцы концентрируют войска возле Метца, явно будут прорывать защитные порядки французов на западном фронте
— Откуда такие сведения?
— С Корниловым и Палицыным вчера встречался. Давеча французы заинтересовались нашими бомбардировщиками, так организовали перелет “Александра III” над Германией. Да еще фотоаппараты поставили, летели в ясную погоду, вот и отсняли, что смогли.
Гучков оживился:
— Ростех сделал новые авиамоторы? Одним махом до Франции?
— И машину полностью облегчили, летали даже без стрелков и пулеметов.
— А как же Фоккеры? — обеспокоился Александр Иванович.
— Риск есть, — согласился я — Но у “Александра” потолок в пять тыщ метров, немецкие самолеты пока не дотягивают.
— Так может, лучше не во Францию летать, а Берлин бомбить?
— Не получится. Даже на такое расстояние больше горючего нужно, бомб мало влезет. Опять же, с такой высоты куда попадешь? Не дай бог, в школу или больницу какую, сраму не оберемся.
— Нда, непросто все. Но пилоты герои!
— Так они еще и обратно прилетели, три дня во Франции отдохнули, винца попили и вернулись. Ну и каждому прямо после посадки по Георгию на грудь. Как ваш зам говорит, сведения принесли архиважные. Да и французы возбудились, после такой свиньи немцам возжелали купить самолеты, жди, должны на закупку людей прислать.
Гучков помахал рукой выглянувшему в окно поезда Уинни и снова повернулся ко мне:
— Если немцы прорвут французские порядки, союзники потребуют от нас не только атак не только на Стамбульском фронте, но и в Польше.
— Вот им! — я дождался пока Черчилль исчезнет из окна и показал кукиш. — Гнать наших солдатиков на немецкие пулеметы не дам. Ни за какие плюшки.
— Генералы недовольны отступление до линии крепостей — еще больше понизил голос Александр Иванович — Гурко и Рузский зачастили в Царское село, Алексеев их поддерживает. Слышал, что требуют наступления в Польше. Хотят повторить успех Брусилова в Австро-Венгрии.
— Тоже слышал — буркнул я.
Вот не сидится генералам на жопе ровно. Все Суворовами хотят стать, орденов им подавай. Сейчас наберут власти, раздуются и как бы они мне тут после войны не устроили “революцию Меэйдзи” отечественного разлива. “Всю власть обратно императору”. И ведь наверняка будут у них лояльные войска, которые можно двинуть на столицу. Черт, черт… Я аж поежился под холодным питерским дождиком. И что же делать? Под стук колес отъезжающего поезда я крепко задумался. Первое. Постоянно тасовать генералитет от фронта к фронту. Чтобы не засиживались, не обрастали верными частями. Второе. Накрутить Туркестанова усилить контрразведывательную работу. Прослушивать телефонные переговоры уже научились, пусть мне приносят расшифровки. Кто с кем любит общаться, на какие темы… И наконец, третья. Надо по этим расшфировочкам выбрать “козла отпущения” и устроить показательную порку. Либо скандал в прессе, либо просто отдать под суд за подготовку переворота.
 
— Александр Иванович, а помнишь, как мы на Сенатской причесали гвардию из пулеметов?
— Как такое забыть? — Гучков тяжело вздохнул — Мне до сих пор некоторые из военных руки не подают.
— Ты же уже наладил работу в военно-промышленном комитете?
— Все как часы тикает.
— Есть для тебя еще одна работенка. Поехали в Таврический, расскажу.
  
Глава 14
 
Что-то кабинет мой в Думе бумагами слишком быстро зарастает. Лохтина нынче дама занятая, но все-таки нельзя до такой степени запускать. Наверное, надо кого из моих секретарей дворцами поменять: из Юсуповского в Таврический.
Я разогнал персонал, поставил у дверей казака из охраны, закрыл на всякий случай окна и даже завел патефон. Гучков с недоумением следил за всеми манипуляциями и сел только после того, как я сгреб со стола бумаги в кучу и перенес их на бюро в уголке.
Вопреки ожиданиям Александра Ивановича, я устроился не за столом, а бок о бок с ним.
— Вот скажи мне, друг ситный, — начал я вполголоса, — ты тоже считаешь что надо все менять?
Гучков поднял подбородок, поправил воротничок полувоенного френча, будто тот его душил, снял и протер пенсне…
— С чего такие разговоры, Гриша?
— С того, что брожений много. Всяк на себя одеяло тянет, думает, что он-то уж ух! Враз все порешает и на белом коне в Берлин въедет.
— Ну, менять многое надо, — неопределенно ответил Александр.
— Так я и не спорю, сам видишь, менял и меняю понемногу.
— Мало и медленно, во главе все равно остаются люди, которые мыслят в категориях прошлого века, а у нас другая обстановка.
— Согласен. Их тоже поменяем, когда срок придет.
— Не понимаю, в чем сейчас дело? У тебя есть программа, есть большинство в Думе, генералы поддержат, я тоже, самый подходящий момент!
— Вот как раз момент твой, — я зыркнул исподлобья, — совсем неподходящий. Нельзя на переправе коней менять.
— Так сколько ждать-то можно!
— До конца войны. Вот сам скажи, если завтра тебя и прочих заместителей твоих от комитета отставить, что, не запорют оставшиеся работу?
— Ну-у, — протянул Гучков, — поначалу, конечно, бардак будет. Полагаю, за полгодика справятся.
— Во-от! — я воздел вверх палец. — А в целом государстве и года мало будет. Ты только подумай, какой бардак начнется и на железных дорогах, и в промышленности! Думаешь, Чернов, Ульянов твой со своими присными не воспользуется, чтобы власти урвать?
— Ну, он такой же мой, как и твой! — сварливо заметил Александр Иванович.
— Само собой, мой тоже. Но вот мне страшно оттого, сколько из-за такого бардака русских людей на фронтах погибнет, да и в тылу от голода, не дай бог, а ты почему-то об этом не думаешь.
Гучков насупился.
— Давай так, Саша. Возьми нашу программу, пометь, что считаешь нужным изменить, потом обсудим и решим, как будем все это менять после войны. Обещаю, что по всему договоренному поддержу. Да хоть в премьеры двину, Столыпин-то сдает, возраст и навалили на него сверх меры.
Бровь собеседника дернулась и поползла вверх.
— И вот еще что. Вы там в комитете подумайте, куда после войны солдат девать. Вернутся они на фабрики, а места их заняты, опять же, военное производство свертывать будем, коли мир, кого-то увольнять. Большая беда может быть, если не подготовимся.
Гучков вздохнул еще раз снял пенсне, но на это раз потер переносицу и наконец водрузил стекляшки на нос.
— Договорились, — и вдруг резко переменил тему, — на сухопутный броневагон посмотреть не желаешь?