Атташе (СИ)
— Поди к черту, Пьер, — отбрила его красавица, — Мне от тебя ничего больше не нужно. Сыта по горло твоими авантюрами... Господи, я потратила на тебя и на твоё самолюбование все эти годы! Мне довольно будет только таксомотора до телеграфной станции! У меня полно друзей, знакомых...
— Опять пойдешь к своим проститутам и лесбиянам? Тебя еще не утомила вечно подгнившая богема? — Петр Петрович был само ехидство.
— После двух лет твоего общества? О-о-о-о-о, я очень соскучилась по подгнившей богеме!
— Что ж, одной проблемой меньше. Ты всегда сможешь вернуться ко мне, частота для связи та же... — он, казалось, тут же забыл про нее и повернулся ко мне, — Так что там с деньгами, м?
Катер входил в устье реки Марайас, на которой стоял Ассинибойн. Мангровые болота, заросли диковинных деревьев, чьи корни огромными колоннами и арками уходили в речное дно — вот что окружало нас со всех сторон. Под сводом пышных крон было душно, вились москиты, солнце едва-едва могло пробиться сквозь густой лиственный покров.
— Глядите — кайман! — воскликнула госпожа Монроз.
Рептилия не менее двух с половиной или трех метров в длину проплывала мимо нашего кораблика, едва шевеля лапами и хвостом. На ее удлиненной башке восседали две птицы с ярким оперением и оживленно переговаривались меж собой.
— Какое чудовище... — снова проговорила молодая женщина, поглядывая то на каймана, то на Петра Петровича.
Мне хотелось как можно скорее избавиться от них обоих или хотя бы от нее одной — наблюдать эти сцены было просто невыносимо. Я бы выбросил их за борт — но Петр Петрович был мне нужен, а госпожа Монроз всё-таки являлась настоящей красавицей, а бросать за борт в набежавшую волну красавиц — моветон.
— Так вот, о деньгах... — я ухватил неудавшегося властелина мира за рукав, потянул на корму, и, перейдя за шепот, проговорил: — Трубочки с паралитическим газом, господин Пьянков-Питкевич. Вот что вы мне сделаете. И подготовите техническую документацию. Продумайте, что вам для этого понадобится, составьте список, я раздобуду средства, а вы найдете помещение в Ассинибойне.
Он удивленно воззрился на меня, переваривая услышанное, а потом согласно кивнул.
* * *Огромное предместье Ассинибойна и все припортовые районы появились гораздо позже основания города, и потому вынуждены были приспосабливаться к условиям мангровых зарослей. Высокие каменные фундаменты или сваи — вот что спасало постройки от разливов полноводного Марайаса и океанических приливов.
Когда вода спадала — жилища бедноты и немногочисленные капитальные здания зависали над рекой на высоте двух-трех метров, и в ход пускали многочисленные лестницы. У гостиниц, магазинов и контор они были каменным, со ступенями, заросшими ракушками и тиной. У дощатых домишек, лабазов и притончиков — приставные и веревочные, истертые от частого использования.
— Почему они просто не переедут туда, где немного суше? — спросила госпожа Монроз.
— Деньги, мэм, — откликнулся Джимми Коллинз, — Ассинибойн очень денежное место. Здесь торгуют опиумом, метиловым спиртом, селитрой, красителями и каучуком, вокруг города — плантации гевеи и ризофоры, в центральных районах — промышленные предприятия. Работы хватает! Если есть деньги и работа — люди готовы терпеть что угодно. Даже кайманов и гнус.
Улицами для этого странного поселения на воде служили судоходные каналы, фарватер которых регулярно расчищался и углублялся паровыми земснарядами. Плоскодонные баржи, ведомые буксирами, сновали по этим магистралям в таком же оживленном ритме, как в обычном городе — трамваи, автомобили и пролетки. Грузы, пассажиры, животные — всё это беспрестанно перемещалось, создавая непередаваемую какофонию и суету. Коллинзу стоило немалых усилий аккуратно вести наш кораблик среди всего этого хаоса.
Наконец мы приблизились к одному из пирсов для маломерных судов. Там были свободны несколько швартовочных мест, и размахивал руками какой-то энергичный мужчина в шляпе с высокой тульей и значком таможенного чиновника. Интересно у них тут налажена работа таможни...
— Сюда, сюда! Здесь лучшие цены за стоянку!
Он не был настоящим таможенником. Как и всё остальное в Сипанге — эта сфера была отдана на откуп частным предпринимателям. Так что даже документов у нас никто не проверил: не выносили ничего, кроме личного багажа, на берег — и ладно. Я уплатил взнос за первые три дня, получил квитанцию и вручил ее парням:
— Вы свое решение не изменили? Курьерское дело?
Морячки переглянулись и синхронно кивнули.
— Пойдем в торгово-промышленную палату, зарегистрируемся. Пару дней тут постоим, осмотримся — вы подходите, пообщаемся, нужно же будет как-то держать связь...
— Всенепременно! — багажа у меня было с гулькин нос — всё тот же саквояж — так что, испытывая легкую грусть от расставания с Коллинзом и Доусоном, я зашагал к Петру Петровичу, который задумчиво глядел куда-то в сторону Верхнего Города — элитного района Ассинибойна.
— Загрустили? А где мадам Ламоль... То есть — госпожа Монроз? — поинтересовался я.
— Да ну ее к черту! Вздорная женщина... Но красивая, да? Я ей весь мир под ноги положил, а она предпочла... Тьфу! Спросила у этого типуса в шляпе — где тут ломбард и контора по найму телохранителей. И поцокала коблуками — во-о-о-он в том направлении. Где она эти два года хранила брючный костюм и каблуки? Вот чего я не могу понять...
Тот факт, что у нее имелось нечто, подходящее для того, чтобы заложить в ломбард, его, видимо, не смущал и был ему кристально понятен. Пьянков-Питкевич как-то встряхнулся, поправил красную бабочку и по-птичьи резко повернул голову ко мне:
— Ну что? Вперед! Нас ждут великие дела!
* * *Деньги я получил без проблем — снял со счета в отделении Имперского коммерческого внешнеторгового банка. Таким образом и подал о себе весточку — а то ведь и запереживать могли после случая с "Голиафом". О "Голиафе", кстати, тут говорили мало. Всё больше о ценах на опий, красители, каучук... Газеты взорвались яркими передовицами и броскими заголовками о катастрофе пару недель назад — и всё затихло. Значит — тевтоны подчистили хвосты тщательно. Они это умеют — работать тщательно.
Верхний город располагался на одном из островов устья Марайаса, который представлял собой пологую возвышенность. Здесь не нужны были сваи или высокие фундаменты, вода не добиралась до асфальтированных улиц, мощеных тротуаров и стальных заборов промзон даже в годы самых мощных паводков. Средний класс — зажиточные горожане, и богачи, владельцы местных заводов-газет-пароходов — тщательно следили тут за порядком: тут и там мелькали черные форменные кители полиции (частной, конечно же!), уборщики в одинаковых желтых жилетах мели тротуары. Стеклянные витрины сверкали чистотой, вывески мигали тысячами лампочек, повсюду были развешены красочные постеры, с которых выразительно намалеванные красотки с аппетитными формами настоятельно рекомендовали приобрести тот или иной товар или услугу. Шум моторов, гул голосов, звуки музыки из ресторанов и кафе — всё это звучало той самой, особой симфонией большого города.
Даже москиты тут не так досаждали — наверное, потому, что их выдувало порывами свежего ветра, который веял над кронами мангрового леса, окружавшего Ассинибойн. Здесь, в центре, проживало около ста тысяч человек, остальные двести тысяч ютились в сумраке мангров, выбираясь "наверх" в начале и конце заводской смены, под аккомпанемент фабричных гудков.
— Мне понадобится что-то около десяти или пятнадцати дней и приличная лаборатория, — сказал Пьянков-Питкевич, — Не думаю, что у вас получится арендовать для меня помещение в местном университете... Лучше уж обратиться к торговцам опием и кокой — у них тоже неплохое оборудование, и договориться будет куда проще. Хотя там и полушки не дадут за наши с вами жизни...
Мы как раз проходили мимо аптечной вывески, той самой, на которой змея выцеживает каплю яда в чашу.