Заходер и все-все-все…

А уж скетч про незадачливого азербайджанского доктора (Лелин муж был азербайджанец, известный кинорежиссер) — это готовый эстрадный номер.
Доктор, очень вальяжный и самоуверенный, приходит к пациенту и прямо с порога спрашивает: «Что, дорогой, пуллютень надо?» Однако больной почему-то хочет, чтобы доктор его осмотрел. Доктор, уже менее уверенно, опять предлагает бюллетень, но странный больной настойчиво просит полечить его. Мы изнемогали от смеха, наблюдая, как «доктор», припадая то к животу больного, то к правой стороне груди, отыскивал сердце. Не найдя его, пытался хотя бы нащупать пульс, судорожно сжимая руку пациента в самых неподходящих для этого местах, и все время с безнадежной тоской в глазах и голосе спрашивал: «Пуллютень — надо?» Роль пациента пришлось выполнять мне.
В антрактах мы танцевали канкан, вскидывая — каждый в меру своей испорченности и подвижности — ноги и юбки (у кого они были), и исполняли фривольные песенки на русском и французском (кто владел) языках. Я, например, вспомнила такую песенку: «Мне мамаша запретила танцевать канкан…» На вокальном поприще особенно блистал Борис.
Но вот — на закуску — мы «знакомимся» с нашими соседями. Леля на минутку вышла в сад, и неожиданно вместо нее на террасу поднялись и предстали перед нами два (!) джентльмена, которых она изображала поочередно. Оба были в шортах и панамках, у одного — папка под мышкой. (И когда она только успела переодеться?!)
Джентльмен с папочкой подчеркнуто учтиво поздоровался, энергично пожал нам руки. Второй, по-видимому, сделал то же, но рука, сложенная лодочкой, казалась вялой, при этом он что-то мурлыкал и смотрел в сторону.
Первый сказал, слегка грассируя и изящно растягивая слова: «Мы пришли к вам по поводу де-зин-сек-ции нашей общей по-мой-ки». Он раскрыл папочку и разложил чертежи.
Второй джентльмен опять заурчал-замурлыкал.
«Андрей соглашается, — пояснил первый. — Для этого, — продолжал он, — мы должны провести би-с-сек-три-су от нашего сарая до ваших акаций и восстановить пер-пен-ди-ку-ляр…» Далее следовал ряд житейско-математических соображений, пересыпанных «научной» терминологией.
Второй джентльмен, по-прежнему урча, кивал головой, а первый каждый раз пояснял: «Андрей соглашается». Наконец последовало нечто вроде резюме: «Боюсь, что при этом может слегка пострадать ваша фамильная (в голосе зазвучало почтение) си-рень!»
На этом деловая часть «визита», видимо, закончилась, и «гости» с интересом стали поглядывать на стол. Я и Борис подыгрывали Леле как могли. Предложили им отведать «что Бог послал». «Визитеры» с большим аппетитом все попробовали. Видно было, что они очень голодны. Первый, с набитым ртом, невнятно проговорил: «Мы едим только кра-пи-ву. Чрезвычайно питательно!»
Так мы впервые «увидели» наших соседей — великого математика Андрея Николаевича Колмогорова (второй джентльмен) и его учителя и друга Павла Сергеевича Александрова. (Кстати, традиция питаться крапивой перешла к нам. «Чрезвычайно питательно!»)
А на другой день мы увидели академиков живьем. За забором радостно залаяла собака, послышалось строгое (со знакомым грассированием): «Ша-рр-рик! Молчать!» — и невнятное, но явно более приветливое обращение второго, уже узнаваемого голоса. (Как я потом узнала, собаки в этом доме всегда назывались Шариками — такая традиция.)
На крыльцо белого дома поднялись два джентльмена. Правда, они были не в шортах и без панамок, но у нас не было ни малейшего сомнения, что это приехали наши соседи.
Я стала «Заходерочкой»
Летом мы не могли заниматься ремонтом нашей собственности ввиду условий, которые поставила нам хозяйка: она хотела дожить летний сезон. И только осенью мы приступили к работе.
Очарованные стариной дома, новизной жизни, мы не задумывались, что нас ожидает, когда наступят холода. В доме, по крайней мере последние годы, не жили зимой — это была дача. В гостиной, кажется, еще в войну, была выложена плита-времянка — и, как все временное, осталась на долгие годы. Она занимала большую часть комнаты. Как только хозяйка уехала, мы немедленно ее сломали, а изразцовые печи оставили, хотя протопить их по-настоящему нам не удалось — вероятно, были испорчены дымоходы. Решили поставить водяное отопление и отопительный котел. Завезли уголь и превратились в истопников. Поддерживать тепло, особенно в холодные дни, было с непривычки трудно. Приходилось по очереди подниматься ночью, чтобы подкидывать уголь. Я сшила Боре шелковый стеганый халат на ватине, как у помещика, чтобы ночью в нем выходить в котельную. А уж про наши руки — руки кочегаров — лучше промолчать.
 
У нас появилась просто маниакальная потребность подходить к котлу и проверять его температуру.
Я догадывалась, что наша наблюдательная соседка Леля приглядывается к Борису Владимировичу, ищет яркое словечко или поступок, чтобы пополнить коллекцию персонажей, изображаемых ею. Придраться к словам даже ей было трудновато, но «действие» она углядела: Леля подходила стремительной походкой (так обычно и ходил Борис) к нашему котлу и еще издалека начинала протягивать руку к стояку — самой главной артерии отопления. Она схватывала трубу и, припав к ней в некоем экстазе, замирала, выражая невероятное блаженство… Каждый ее визит в Комаровку, вернее, к нам, начинался с этой сценки. И только потом мы весело здоровались.
Вода тоже вела себя непредсказуемо. Бывало, в самые морозы ей хоть бы что — идет себе из крана, а как мороз спадет, так она и замерзнет. Мы усвоили, что холод не тотчас проникает сквозь изоляцию, а постепенно. Нашли способ борьбы и с этой, на наш взгляд, аномалией. Стали в морозы пускать на ночь струйку воды.
Да и наш замечательный «Москвич» требовал к себе повышенного внимания. На ночь воду из него сливали, а перед поездкой заливали слегка подогретую, да еще и мотор грели рефлектором. А заносы на дороге? Утром надо ехать в город, а дорога засыпана до половины забора. Один из нас бежал ловить на шоссе бульдозер, а другой расчищал дорогу во дворе.
Как правило, бегала я, а расчищал — Борис.
 
 
Остались от Бореньки
 
Ножки да рожки,
 
Пока бедный Боренька
 
Чистил дорожки.
 
 
Наш первый совместный Новый год мы встретили очень скромно, но я получила в подарок стихи:
 
ГАЛЕ
 
 
Мы встречаем Новый год
 
В домике своем, —
 
И никто к нам не придет:
 
Мы с тобой вдвоем…
 
 
 
И пускай не то вино
 
Мы сегодня пьем —
 
Важно, в сущности, одно:
 
Мы с тобой — вдвоем.
 
 
31 декабря 66 года.
 
А на следующий год я получила такое посвящение:
 
ЗАХОДЕРОЧКЕ НА НОВЫЙ ГОД
 
 
Встречаем Новый год наедине,
 
Как подобает мужу и жене.
 
Того, что может нас развеселить, —
 
Нам все равно ни с кем не разделить!
 
 
31.XII.1967.
 
Это посвящение связано с тем, что по прошествии года мы узаконили наши отношения. 22 июля 1967 года я стала мадам Заходер. В загсе нам выдали талон, по которому мы могли в специальном магазине для новобрачных купить что-нибудь дефицитное. Заглянули туда и купили на память жостовский поднос, расписанный вместо традиционных цветов — березками, и серебряную ложечку с эмалью, настолько тоненькую, что ею страшно даже сахар размешивать. Больше там нечего было выбрать.