Заходер и все-все-все…
Возможно, именно поэтому меня не испугала, а скорее обрадовала перспектива стать сельской жительницей.
Однако наш будущий дом должен был быть совсем особенным — дом с двумя «не»: недорого и недалеко от Москвы. Пересмотрели несколько вариантов, но все нам не нравилось. Больше других приглянулся финский домик в Снегирях, такой чистенький, похожий, скорее, не на дом, а на квартирку. Не надеясь найти что-нибудь более подходящее, мы начали подумывать о нем, как вдруг одна довольно отдаленная знакомая, Елизавета Владимировна Алексеева, предложила приехать к ней в Комаровку и посмотреть дом по соседству, который как раз продавался и отвечал нашим требованиям.
Дополнительным плюсом для меня оказалось то, что деревня Комаровка расположена возле Болшево, недалеко от моей мамы, — это места моего детства и юности. Не теряя времени, мы поехали смотреть дом.
Была поздняя весна, она же раннее лето. Дорога от реки Клязьмы убегала в гору крутым поворотом, и по обе стороны ее бежали домики, утопающие в цветущей сирени. В жизни я не видала столько сирени: и простой, и махровой, и белой, и голубоватой, и, разумеется, сиреневой.
Внезапно дорожка кончилась, уткнувшись в высокий забор. За ним виднелся довольно большой дом, принадлежавший (как нам уже успела сообщить Елизавета Владимировна) известным математикам — академикам П. С. Александрову и А. Н. Колмогорову.
— Неплохое соседство, — сказал Борис и неожиданно процитировал высказывание Норберта Винера, отца кибернетики, который написал, что основные идеи кибернетики содержались в трудах русского ученого Колмогорова.
Справа, под углом к забору, — полуразрушенные ворота, через которые мы попали в небольшой палисадник, общий для двух домов, слева — калитка к соседям, прямо — в наш будущий дом.
Его мы увидели не сразу — он стоял в глубине цветущих вишен. Дом был неухоженный, давно не крашенный, с выломанными филенками на ставнях, с обломанными «полотенцами» под коньком крыши…
Но все это было неважно. Важно было другое: дом отличала какая-то добротность, от него веяло русской стариной. А самое важное, что мы сразу поняли: это наш дом — и полюбили его с первого взгляда. А полюбив, не стали проверять крепость половиц или венцов, не полезли смотреть крышу, как положено при покупке дома. Просто поверили этому старому дому и на следующий день — 17 июня 1966 года — переехали.
Наша «сваха» (что сосватала нам дом) Елизавета Владимировна — внучатая племянница того самого «Кости, который своими театральными затеями давно бы всех нас пустил по миру, кабы не Володя. Он ведь, голубчик, и оперные либретто писал, и фабрикой управлял» (как говаривала одна из ее теток).
Костей был, разумеется, К. С. Станиславский, чей первый театр создавался в полутора верстах от Комаровки, в имении Алексеевых — Любимовке. А Володя — его брат Владимир Сергеевич Алексеев, родной дед Елизаветы Владимировны.
Она, как главный историограф Комаровки, познакомила нас с ее новейшей историей. По ее словам, оба дома — и академический, и наш — построены в 1863 году, хотя имеется утверждение еще одного старожила, что построены они еще раньше и принадлежали семье графини Нарышкиной. Позднее несколько домов Комаровки, в том числе и наш, принадлежали семье Алексеевых.
В писцовой книге Московского государства за 1584 год упоминается деревня Комаровка на реке Клязьме. Это была вотчина Троице-Сергиева монастыря до 1764 года.
По преданию, которое поведала нам Елизавета Владимировна, дому академиков особенно повезло: в нем водятся привидения. Ночью на втором этаже можно слышать, будто кто-то ходит, вздыхает, скрипят половицы. Это нераскаявшаяся душа старухи Нарышкиной, которая отравила свою невестку беленой, растущей в здешнем саду. Конечно, это всего лишь легенда, неоднократно инсценированная сыном одной из теток Елизаветы Владимировны — тогдашней владелицы Комаровского дома Анны Сергеевны Штекер (Алексеевой), но как приятно иметь если уж не собственное привидение, то хотя бы по соседству!
Наши дома сложены из добротного «английского» леса, то есть такого, который экспортировался в Англию. Место для постройки было выбрано недалеко от реки, но высокое и сухое. Река Клязьма в те времена была широкой и чистой.
Антон Павлович Чехов, гостивший в 1902 году в Любимовке, писал 21 июля своей сестре: «Живу на даче у Алексеева. Хорошо, но только вот беда: неистовствуют дожди. Сегодня с утра дождь. Рыба ловится недурно. Река здесь глубокая, в 10–20 шагах от дома; целые дни сижу с удочкой. <…> Едим белые грибы, окуней, хорошее молоко. Право, не купить ли здесь где-нибудь дачу? А то, что в Крыму, продать бы…»
Известно, что в Любимовке А. П. Чехов собирался писать «Вишневый сад». Исследователь истории семьи Алексеевых и их имения О. Ремез в своей книге «Голоса Любимовки» утверждает, что есть одно лицо, первое в перечне действующих лиц пьесы, которое ведет свое происхождение из Комаровки. Это Раневская, многими чертами напоминающая Анну Сергеевну Штекер, сестру К. С. Станиславского. Так что не исключено, что А. П. Чехов посетил Комаровку.
Уцелел и третий дом былого владения семьи Алексеевых. Когда-то — легкий летний домик («шале», по выражению его тогдашней хозяйки), построенный по проекту художника Васнецова. Мы еще застали это строение в первозданном виде, но, к сожалению, после его перестройки от прежнего проекта ничего не осталось.
Вот таков дом, история которого не менее интересна, чем жизнь его хозяев, одними из которых теперь оказались мы.
Как хорошо!Однако настоящими хозяевами мы стали не сразу. Очень трудно далось оформление купли-продажи. Уж не припомню, в какой из многочисленных инстанций был задан, например, такой вопрос: «Вы что же, получается, улучшаете свои жилищные условия?» Что ответишь на такой «законный» вопрос… Отказ следовал за отказом. Борис даже вынужден был обратиться к Сергею Сергеевичу Смирнову, тогдашнему секретарю Союза писателей, но тот ответил, что на бюрократа не надо давить, он сам дозреет. А уж если не дозреет, вот тогда…
И дозрел бюрократ. Нам разрешили купить этот домик.
Предстояло еще собрать пять тысяч рублей, чтобы расплатиться с хозяйкой. Пришлось занимать крупную сумму. Сохранилась записная книжка Бориса, где он ведет скрупулезные расчеты предстоящих гонораров, расходов по оформлению собственности, график возвращения долгов, даже хозяйственных расходов. (Замечу, что никакой экономии на хозяйстве в дальнейшем не происходило, все деньги, как правило, Борис отдавал мне и уже у меня спрашивал, сколько их у нас в наличии и что мы можем сейчас на них купить.)
В списке кредиторов от 17 ноября 1966 года числятся многие наши друзья и знакомые (сохраняю написание имен, как в подлиннике): Люба (Л. Р. Кабо) — 1500 р. Корней (К. И. Чуковский) — 1000 р. Эдик (Э. Н. Успенский) — 600 р. В. Рубин — 500 р.
Часть суммы за дом мы внесли сразу, а оставшуюся должны были собрать к марту следующего года.
Одновременно приходилось вести строительство — еще расходы. Появлялись дополнительные кредиторы — Валентин Берестов, моя мама и даже я (отдала деньги, отложенные на сына).
Любопытно вспомнить, какие цены были в то время.
Закупки на первую нашу зиму (из записной книжки Бориса):
12.09.66 год.
Картошка — 300 кг — 30 р.
Капуста — 70 кг — 7–6 р.
Лук — 20 кг — 10 р.
Свекла
Чеснок — 5 р. Итого: примерно 50 р.
Кадка — 8 р.
Морковь — 25 кг — 3 р.
Помидоры (24 банки) —10 р.
Подписка — 50 р.
Гале на хозяйство — 230 р.
Как и обещал мне Борис Заходер, к осени 1968 года мы полностью вернули все долги. Помнится, отправляя последнюю часть долга Корнею Ивановичу, я сама красиво уложила для подарка два ящика яблок из нашего сада: в одном была отборная антоновка, в другом — розовощекий штрифель. А Борис написал благодарственное письмо, в котором была фраза: «Добрые дела дают свои плоды».