Солнечный луч. Чего хотят боги

– Ашити…
– М?
– Солнце поднялось, пора возвращаться.
– Нет.
– Нет?
– Не-а.
– Если привезу жену спящей, то люди скажут, что я силен и могуч, как йартан, настоящий зверь… Это хорошо. Это уважение и зависть. Спи.
Приоткрыв глаза, я увидела самодовольную физиономию каана, но в глазах его плескалось веселье, не позволив поверить, что он говорит серьезно. Я вновь смежила веки.
– Или они скажут, что ты так слаб, что жена заснула от скуки, – возразила я.
Ответа не последовало, и я снова посмотрела на Танияра. Теперь на лице его была написана задумчивость и исследовательский интерес.
– Слаб, значит? – спросил он как-то тускло.
Сев, я с тревогой посмотрела на своего супруга, после протянула руку и коснулась его щеки.
– Ты обиделся? – спросила я, видя, что из его глаз исчезло веселье. – Прости, я же пошутила. Ты был восх…
Пальцы каана накрыли мне губы.
– Поздно, женщина, – сурово ответил он. – Поздно. Я щадил тебя ночью, но сейчас ты познаешь всю мощь своего мужа.
– Да ты же издеваешься! – осознав свое легковерие, воскликнула я.
– Это ты издеваешься, – ответил Танияр и ухмыльнулся: – А я – зверь и всё еще голоден.
– Ты лопнешь… – попыталась я возразить, но рот мне заткнули поцелуем, а дальше было уже не до разговоров…
Когда мы наконец покинули священные земли, ягиры, ожидавшие на границе, встретили нас ухмылками. В эту минуту я пожалела, что галам надевать уже не положено, потому что щеки мои запылали от смущения и негодования. Танияр остался невозмутим.
– Задержался каан, – ни к кому не обращаясь, произнес один из воинов.
– Он столько своего лета ждал, что сил до следующей зимы скопилось, – ответил другой ягир.
– Да проспали, небось, – встрял третий. – В священных землях хорошо, тихо. Устали уж от забот, вот и проспали всю ночь и утро.
– Уснешь тут, – проворчала я себе под нос, – когда рядом могучий йартан клыки скалит.
Меня услышали. Танияр обернулся и сверкнул широкой ухмылкой. И, вторя ему, ягиры взорвались громким хохотом. Я сосредоточилась на отделке моего платья и изо всех сил не замечала шуток, посыпавшихся на нас с новой силой. Да, в Иртэген я возвращалась уже в платье, которое украшал орнамент каанского дома. И волосы муж, как и полагалось, сам расчесал и заплел в косу, закрепив ее конец затейливой заколкой. Мой лоб пересекал новый филям, в ушах висели новые сережки, запястья украшали браслеты, но главное…
Главным украшением стал перстень, и точно такой же был надет на палец моего супруга. Вместо камня в нем была заключена «бусина» – дар Отца. Или, как назвал льдинку охотник, кийрам – дыхание Белого Духа. Мне такое именование пришлось по душе, и теперь я только так и называла ледяной кристалл в форме бусины.
Перстни сделал нам всё тот же Урзалы. Он прекрасно справился с моим заказом, сделанным в первый день посещения мною курзыма. Ювелир тогда постарался на славу. Он не только сделал то, что я нарисовала, но и внес собственные дополнения, неожиданно украсившие мою задумку. И то, что было отражением мастерства ювелиров моего мира, преобразилось, получив новое звучание, более соответствующее миру Белого Духа.
Я была в восторге, и гарнитур, полученный мною от мастера, стал моим любимым. И потому не возникло вопросов, к кому обращаться, когда мы с Танияром приняли решение о форме оправы, в которую должно быть заключено «дыхание Белого Духа». Сам каан отправился к ювелиру и велел сделать два кольца, не добавляя иных камней, кроме кристаллов, которые он принес.
Срок был назначен всего в три дня, но Урзалы успел. Моя мерка у него уже была, мерка с пальца каана была снята, и наш ювелир взялся за дело. Самым драгоценным в перстнях был кристалл, впрочем, это вполне понятно, никакой металл не может сравниться с даром Создателя. Сами кольца были отлиты просто и без затей, это было нашим пожеланием, переданным мастеру Танияром, но Урзалы вновь проявил некоторую самостоятельность, потому оправой к «бусине» стала птица арзи – спутник Нушмала и символ каанского рода Зеленых земель. Ювелир сотворил из кристалла голову арзи, а крылья пустил по ободку кольца. Вышло весьма недурно, и Танияр накинул за выдумку еще арчэ. Но это я узнала, когда каан достал наши кольца утром, собирая меня в обратный путь.
 
– Танияр, – позвала я, налюбовавшись на орнамент и на перстень. И когда супруг обернулся, я произнесла с ноткой раздражения: – Сколько положено шутить над брачной ночью?
Он пожал плечами и ответил:
– Никто срок не устанавливал. Обычно друзья подшучивают над мужем. Это просто веселье. Тебе не нравится?
– Смущает, – призналась я.
– Я тебя понял, – кивнул Танияр и поднял руку: – Довольно. Кому есть что сказать, потому договорите.
– Да что тут говорить? Уже наговорились, – заверили его воины, и до Иртэгена подначек уже не было.
Впрочем, я понимала их острословие. Этому десятку не довелось участвовать в гульбище, и всё, что им осталось, – это развлекаться за счет молодоженов, чтобы хоть что-то урвать от праздника, прошедшего мимо, пока ягиры стерегли подступы к каанской чете, наслаждавшейся друг другом среди трав священных земель. Вот и развлекались как могли. И мне бы даже стало немного стыдно за требование прекратить шутки, если бы не их длинные носы в моей постели. Однако…
Приподнявшись, я ухватилась за плечи каана, чтобы не вывалиться из возка, после поднялась на ноги и склонилась к его уху.
– Было бы недурно наградить их за верность и терпение, – шепнула я мужу.
– Я уже приготовил для них дары, – тихо ответил Танияр, повернув ко мне голову.
Он поцеловал меня в уголок губ и снова устремил взгляд вперед, а я уже не стала садиться. Так и ехала дальше стоя, держась за плечи каана. Танияр придержал Тэйле, чтобы каанша не потерялась по дороге, вылетев на очередном ухабе, но вернуться на сиденье не просил. Похоже, моя идея ехать, обняв его, каану понравилась, а мне тем более. Выпускать своего мужчину из рук не хотелось. И от этой мысли ликование затопило меня, вернув в душу праздник, немного испорченный пошлыми шутками воинов. Мой! Отныне и навсегда.
– Хорошо, – выдохнула я, и Танияр, обернувшись, улыбнулся.
В Иртэген я так и въехала, более напоминая победителя на колеснице, изображение которого всплыло в голове в эту минуту. И, решив поозорничать, я подняла руку и помахала иртэгенцам, остановившимся при нашем появлении. Впрочем, мое озорство поняла только я, потому что люди подняли руки в ответ, и в нашу сторону понеслись подначки того же характера, что и шутки ягиров. Коротко вздохнув, я наконец смирилась. Пусть поскорее отвеселятся и успокоятся. Переживу. И когда каан поднял руку, чтобы прекратить народное веселье, я остановила его:
– Пускай. Уже скоро дом.
А дома нас ждали моя мама и Сурхэм, более никого из «родственников» не было, да в них теперь и нужды не было. Признаться, я ожидала, что прислужница тоже не упустит возможности сказать что-нибудь этакое, но она только вздохнула и отправилась на кухню. Отгадка этому была проста – шаманка. Она сама не отпускала сальных шуток и, похоже, запретила это делать Сурхэм.
Удивительно, но она всё еще продолжала слышать мои мысли. Не все, но связь до конца не распалась. И когда я поминала шаманку в своих размышлениях, она это знала.
– Отцу видней, что мне знать надо, а во что нос совать незачем, – так пояснила Ашит нашу связь.
Возможно, она и сейчас услышала, что меня раздражают вольные рассуждения окружающих о прошедшей ночи. А может, попросту уже знала меня достаточно, чтобы сделать необходимый вывод. Хотя, быть может, дело было в самой шаманке и ее взглядах на жизнь. Она ни во что не вмешивалась, пока ее не просили это делать, и не любила бестактность в других. В любом случае я была ей безмерно благодарна за то, что дома я чувствовала себя уютно и легко и могла улыбаться искренне, а не вежливо.
– Ты ведь останешься с нами, мама? – спросила я, поцеловав ее в щеку.