В лапах Ирбиса (СИ)

— Занялась собой. Села на небольшую диету. Пришлось отказаться от некоторых любимых продуктов, но красивый здоровый внешний вид того стоит.
— Чем ты сейчас занимаешься? — Поддержала разговор, стараясь найти в отражениях зеркал и витрин охрану. Влипла, так влипла.
— Работаю в клинике пластической хирургии. Самой лучшей в городе.
— Рада за тебя. Правда. Ты двигаешься навстречу своей мечте.
— Знаешь, я решила немного изменить мечту. Хочу делать красивыми не только людей, которые уже красивы, но и тех, кому не повезло, не ради денег. Ни один взгляд самолюбования не сравнится с взглядом, наполненным счастьем, когда человек с изуродованным лицом видит себя не искажённым, а таким, каким он должен быть. Поэтому, пытаюсь продвинуть нашу благотворительную программу, правда, пока не особо успешно, но ты меня знаешь, я своего добьюсь. У меня мало времени, но я хочу знать как ты? После твоего отъезда в Германию о тебе ничего не было слышно. Мы все дружно решили, что ты зазналась. Этой идее поддалась даже я, когда ты не поздравила меня с днём рождения, хотя до этого поздравляла со всякой фигнёй. Ты вообще надолго вернулась? Проездом или насовсем?
— Я ещё не решила.
— Наверно, тебя завалили предложениями о работе, в которых разгрестись не можешь? Ты всегда была головастая, глазастая и рукастая.
— Что-то вроде того.
— Странная ты какая-то. Будто пришибленная. Или…
— Что?
— Я ведь не напомнила тебе о том, что произошло до твоего отъезда? — Мила нахмурилась, её улыбка исчезла, а я не сразу поняла, что она говорит о моём обвинении в смерти Барса, а не о том, что было после, ведь об этом никто не знает.
— Не напомнила, не переживай. Я недавно вернулась и ещё не адаптировалась.
— Ладно. Мне уже нужно бежать, сегодня девишник у подруги, забирала подарок для неё, а мне ещё в салон красоты, но, — Мила начала копаться в сумке, достав из её недр визитку, — когда придёшь в себя, позвони, сходим куда-нибудь, поболтаем. Я скучала по тебе. — Её последние слова задели внутри что-то спавшее до этого момента. Оно недовольно разомкнуло глаза, поняв, что выспалось, пытаясь вырваться из пут пересыпа. Это была та часть прошлого, которую я принесла в жертву и теперь, проснувшись, она пытается найти внутри меня своё место, вот только всё занято, кроме небольшого клочка, где она пролежала всё это время, а ей нужно больше, гораздо больше, как и мне.
— Я позвоню. Обещаю.
— Тогда я спокойна.
Мы попрощались, я наконец дошла до примерочной, где плюхнулась на мягкой пуф. Все почему-то думают, что я уехала в Германию. Для них я не умерла, даже не пропала без вести. Кто, как и зачем это сделал? Доктор Разумовский утверждал, что все думают, что я мертва. Стоп! Он никогда так не говорил.
«— Ирбис уверен, что ты умерла. Ему отдали твой прах с расплавленными кусочками часов, похожих на твои. Он поверил.
— Почему ему?
— Он потребовал. Дико взбесился, когда узнал, что тебя кремировали. Чуть клинику не разнёс и Клинского не пристрелил. Хорошо, что этого психопата не волнует ничего кроме женских половых органов, и пистолет, приставленный ко лбу, не впечатлил.
— Кроме вашего друга кто-то ещё знает, что я жива?
— Нет. По старой дружбе он согласился больше никого не впутывать.»
Получается, я умерла только для Ирбиса. Остальные уверены, что я улетела в Германию. Кто-то замёл следы странным образом. Почему Разумовский не говорил мне об этом? Мог ли не знать? Не мог. Значит не просто так скрыл. Интересно как много ещё я не знаю. И на руку ли мне такой расклад? Хорошо или плохо? Хреново. Если пойдёт цепная реакция от знакомого к знакомому, есть вероятность, что и до Ирбиса она докатится. Всё зависит от общительности Милы, которой она не отличалась. Её считали заносчивой и высокомерной, когда она просто не любила болтать попусту. Друзей у неё всегда было мало, что её устраивало, ведь эти люди знали её менталитет и я была в их рядах.
Пока думала, попутно натянула на себя красный комплект. Моя маленькая грудь в кружевном бюстье выглядела соблазнительно, что было редкостью, обычно на меня такую модель не подберёшь. Посмотрела на бирку «Катрина Лапкина». Похоже у меня появился любимый бренд.
 
На пути домой я сместила Павла, охранника номер два, подобранного Виктором, на заднее сиденье, охранять пакеты с покупками. Паша меня недолюбливал. Откуда я это знала? Просто он был одной из жертв моего паршивого характера. Именно он уговаривал меня зайти в дом, когда Шмеля сослали на склады. Не думаю, что он был счастлив своему новому назначению, но мы с ним оба люди подневольные, поэтому пусть терпит. Уставилась в лобовое стекло. Я хотела отключить мозг, а мелькающие виды способствовали. На весь салон раздалась Богемская рапсодия, установленная Шмелём на звонок, я очень надеялась, что ему просто нравится эта песня и нет никакой смысловой нагрузки в его выборе мелодии. На экране высветился царь, но не тот, который звонил, а тот который был в комедии Леонида Гайдая, кадр, где герой сидит, неумело изображая Ивана Грозного. Я многозначительно посмотрела на Шмеля, не скрывая, что оценила юмор, тот лишь усмехнулся. Говорить ему не пришлось, Виктор даже не стал дожидаться банального «алло», что-то сказав Шмелю, после чего тот передал мне телефон. А всё потому, что я до сих пор не приобрела замену своему утопленному гаджету.
— Что хотела от тебя кудряшка? — В голосе Виктора был отвратительно приторный сироп. Ещё бы. Я пообщалась с кем-то не из его круга, с кем-то новым, неизвестным. И это не Шмель ему доложил, не Павел и не охрана Стеллы. Я потом убедилась, что место, где мы с Милой стояли, не просматривается с точки, где обосновалась охрана.
— А я только перестала мечтать о побеге.
— Отвечай. — Ладно, юмор не прокатил.
— Она представитель благотворительного фонда. Услышала из нашего разговора со Стеллой, что я работаю в больнице и попросила передать свои контактные данные руководству больницы, она хочет предложить сотрудничество.
— Странный она выбрала способ. С Настей не такая большая проблема встретиться.
— Город большой, больниц много, она использует малейшую возможность.
— Ты ведь понимаешь, что я проверю. — Сироп смешался со льдом и стал безвкусным. По крайней мере в его голосе. В моих мыслях всё было не так радужно. Один вопрос Миле и конец моей новой жизни.
— Проверяй. — Как можно беззаботнее, чтобы самой в это поверить. — Когда возвращаешься?
— Завтра вечером. Соскучилась?
— Нет. Ты должен мне день свободы. Я хочу его получить. Нужно обсудить детали.
— Обсудим… если нужно.
Виктор сбросил вызов, оставшись недоволен разговором, как и я, только внешне себя не выдавала. Это просто, когда все привыкли к твоей задумчивости и отрешённости. Двухлетняя годовщина неминуемо приближалась, а моя решительность посмотреть на мой страх со стороны окрепла. Было бы лучше увидеть его в других обстоятельствах, точнее безопаснее для моей психики. Зато сразу в омут с головой, достаточно будет увидеть взгляд Ирбиса и мне всё станет ясно.
  
Глава 41
 
Это была обычная смена. Ничего особенного. Меня по-прежнему держали в рамках уколов и швов, иногда разбавляя этот набор клизмами. Зато было время продумать обстоятельный разговор с Виктором. Я уже переоделась, собираясь домой, когда по громкоговорителю объявили, что срочно требуется человек с четвёртой группой крови. Меньше чем через минуту я была на посту, а ещё через две меня проводили в операционную, где у ребёнка во время операции открылось сильное кровотечение. Запасов крови не хватило, можно было перелить и другую совместимую, но тут много «но». Я подходила идеально и Виктор Германович, оперировавший ребёнка, дал согласие на прямое переливание крови. Я смотрела на бледное лицо мальчика, надеясь, что он выкарабкается и с этими мыслями уплыла в сон.