Тринадцать (СИ)
— Давай сначала поужинаем. Я чертовски проголодался.
Улыбаюсь и прикусываю губу, а затем сажусь за круглый стол с гобеленовой скатертью в мелкий цветочек. В его центре стоит блюдо с пирогом, кажется, мясным, а в кувшине рядом с ним — морс. Остин достает из кармана свечу и устанавливает ее в центр пирога, а затем зажигает ее спичками, лежащими на столе.
— Загадай желание, Мышонок.
Я смотрю на него, затаив дыхание, и понимаю, что мое самое главное желание уже сбылось. Я люблю. И я любима. Я всегда мечтала о такой любви, как у моих родителей. И теперь у меня есть Остин.
— Что, если мое желание уже сбылось?
— Тогда загадай, чтобы изобрели вакцину от рака!
Я усмехаюсь и задуваю свечу. Остин наклоняется ко мне и оставляет на моих губах легкий поцелуй. Смущенно улыбаюсь, пока Остин берет лопатку и кладет кусочек пирога в мою тарелку, а затем отрезает еще один, кладет себе и начинает жадно уплетать. А вот я не могу себя пересилить и приступить к ужину. Кусок в горло не лезет. До сих пор не могу отойти от его признания.
— Мышонок, что происходит? — произносит Остин, закончив с пирогом.
Молчу.
— Иди ко мне, — произносит он, и я неохотно встаю со стула и подхожу к нему. Остин усаживает меня к себе на колени и убирает за ухо прядь моих волос. — Лив, ты не хочешь есть мясной пирог, потому что там много чеснока, а нам еще всю ночь целоваться?
Пихаю его кулаком в грудь.
— Дурак!
Остин смеется и зарывается носом в мою шею. Он нежно проводит по ней своими губами, посылая по моему телу импульсы, от которых я начинаю дрожать.
— Детка, я не вампир, тебе не оттолкнуть меня запахом чеснока, — шепчет он, и его горячее дыхание обжигает мою кожу.
— Ты что, не смотрел «Монстры на каникулах»? — еле-еле ворочая языком, интересуюсь я. Не знаю, как я вообще справилась с таким сложным предложением, учитывая мое размякшее состояние, в которое меня вводят нежные прикосновения губ Остина. — Это глупые легенды. У Дракулы просто была аллергия на чеснок.
— Ты говоришь об этом так, словно этот мультфильм основан на реальных событиях, а сценарий писал сам Дракула, — Остин смеется своим хриплым глубоким смехом мне в шею, отчего я покрываюсь мурашками.
Боже мой.
— Конечно.
— Ну да, и Франкенштейн, конечно, тоже существовал.
— Да, и единороги.
Резко он отстраняется от меня, и я, наконец, прихожу в себя. Смотрю на него, а перед глазами все еще немного мутно. Казалось бы, самые обычные поцелуи и прикосновения, но от них просто невозможно не потерять голову, не нырнуть в этот омут небесных глаз с головой.
— Поешь, я отнесу наверх наши вещи, и захвачу твой подарок, — Остин смущенно отводит взгляд, и я вскидываю бровь.
— Ты что, сейчас и в самом деле засмущался? Господи, мне уже интересно, что там.
Стоун облизывает губы и внимательно смотрит на меня.
— Надеюсь, что тебе понравится, — хрипло говорит он и разворачивается, направляясь к лестнице и оставив меня с открытым ртом.
Остин Стоун и в самом деле умеет удивлять. Ожидала ли я, что он окажется таким? Определенно нет. Все те спортсмены, с которыми я была знакома раньше, вели себя так, словно они короли, а весь мир у их ног. Они всегда превозносили себя над другими, унижали «слабых» и хотели, чтобы все преклонялись перед их божественной личностью. Проблема тщеславия очень сильно проявляется в школьные годы, когда все ученики стремятся угнаться за этими самыми королями школы, показать, что ценят и осознают их значимость, а потому готовы делать все, что им прикажут. Беспрекословно.
Именно так и случилось со мной. Сборная команды по лакроссу нашей школы считалась самой сильной в Штатах. А ее капитан, Люк Пратт, был редкостным козлом. Он издевался над девчонками, которые не выглядели как куклы-барби и не носили ультра-коротких юбок. И все-равно такие девочки, несмотря на унижение, заглядывали ему в рот. Ведь даже если Люк Пратт сказал что-то обидное, ничего. Главное же, что он обратил на тебя внимание!
В университете я добилась своего. Добилась внимания спортсмена. Стала популярной, той самой барби, юбка которой едва прикрывала пятую точку. Все девочки хотели быть похожей на меня не потому, что я была красива, умна или еще за какие-то заслуги, а просто потому, что я была девушкой Шона Маккарти. И это было унизительно. Чем я только думала? Почему вдруг решила, что общественное мнение важнее собственных чувств?
Все, что произошло между нами с Шоном, в очередной раз показало мне, как важно оставаться самой собой в этом чертовски сложном мире. Но я благодарна этому «опыту». Он научил меня многому. Показал, что не нужно гнаться за идеалами, популярностью и чужим мнением. Нужно чувствовать сердцем, думать головой, делать то, что хочется именно тебе.
Именно этот неблагоприятный опыт привел меня в этот момент. Момент абсолютного счастья, которое дарит мне любимый человек. И он любит меня просто за то, что я существую. Такая, какая я есть. С непослушными рыжими волосами. Белой фарфоровой кожей. Мешковатой одеждой. Нелюбовью к вечеринкам. И безумной любовью к книгам.
Не знаю, был ли Остин таким романтиком до меня. Или все это он задумал, чтобы мне понравиться. Но мне все равно. Остин Стоун делает меня счастливой просто потому, что позволяет быть рядом с ним самой собой. Нет ничего важнее этого.
— Пойдем? — спрашивает Остин, стоящий в дверях.
Пока он был наверху, я убрала остатки пирога в холодильник и вымыла тарелки. Сейчас я как раз вытираю их полотенцем.
— Пойдем, — улыбаюсь я и протягиваю ему свою руку.
Мы поднимаемся по лестнице наверх и оказываемся в небольшой комнате, которую озаряет тусклым светом маленькая настольная лампа на столе у окна. Помимо стола из мебели здесь только двуспальная кровать и небольшой комод в углу. На нем стоит большой букет белых тюльпанов. Остин подходит к нему и вытаскивает его из вазы. Затем медленно подходит ко мне и протягивает.
Я беру из его рук букет и наслаждаюсь их ароматом. Ароматом весны. А затем замечаю внутри букета длинную изумрудную коробочку. Поднимаю свои глаза на Остина и встречаюсь с ним взглядом. Он облизывает губы и произносит:
— Ты говорила мне, что иногда Мистер Дарси говорил какую-то ерунду. Мышонок, я просто обязан тебя переубедить. Я уверен, что когда он говорил Элизабет, что она пленила его бедную душу, и он любит ее… и с этой минуты не хочет с нею расставаться, то не лгал. Потому что я чувствую к тебе тоже самое. Я никогда не испытывал подобного прежде и искренне считал, что такие сильные чувства могут быть только на страницах книг. Пока не почувствовал этого к тебе, — он усмехается и тянется к моей щеке, чтобы стереть струящуюся по ней слезу, которую я даже не почувствовала из-за нахлынувших на меня сильных чувств. — Открой.
Кладу букет на кровать и открываю коробочку. Когда я вижу цепочку, лежащую внутри, то задерживаю дыхание. Она из белого золота, с кулоном из двух кругов, переплетенных друг с другом. Один круг покрыт маленькими топазами, а другой — изумрудами.
— Боже мой, Остин, какая красота! — едва слышно шепчу я.
Трясущимися руками достаю кулон и поднимаю глаза на Остина.
— Я хотел подарить тебе звезду, как те романтики в любовных мелодрамах. Но потом подумал, что ты сможешь видеть ее только ночью, а нужно, чтобы эта звезда сияла круглосуточно, — он улыбается, и я понимаю, что снова плачу. — Господи, Лив, я не могу смотреть на твои слезы.
— Они же от счастья.
— Не хочу, чтобы со мной ты плакала, — мягкими поцелуями он смахивает с моего лица слезинки, и берет из моих рук цепочку. — Повернись.
Поворачиваюсь к нему спиной, убирая волосы вперед, пока Остин застегивает на моей шее кулон.
— Это Звезда Шольца. Два переплетенных карлика в созвездии единорога.
Поворачиваюсь к нему и вскидываю бровью.
— Ты сказал единорога?
Остин широко улыбается.
— Сам в шоке, но он существует.
Я улыбаюсь и обнимаю его за шею.