Базилика

Примерно за десять минут до запланированного начала мессы насилие приняло угрожающий характер. Я слышал хлопки, удары, вопли. Я не думал о покушении на папу, но хаос и грандиозная давка могли возникнуть в любую минуту.
При входе на стадион каждого обыскивали с головы до ног, но, видимо, недостаточно тщательно. Я видел, как молодые люди с красными крестами на рукавах и жилетах расчищали себе путь в толпе с помощью четырех носилок. Паломники падали в обморок, люди дрались, группа сдерживания напирала. Все это было неотъемлемой составляющей каждой мессы, которую служил папа. Однажды, в старые и недобрые для Чили времена, служили мессу в Сантьяго, и полиция, подавляя беспорядки, начала стрелять гранатами со слезоточивым газом по протестующим возле алтаря марксистам во время освящения папой тела Христова. Глаза Святого поляка слезились, но он даже не поморщился.
Но эта массовая драка, устроенная перед мессой, пугала. Она казалась мне предвестником бури. Добавьте сюда вероятность того, что в толпе дожидался своего часа наемный убийца, подосланный Кабальеро, и меня уже нельзя было назвать счастливым участником богослужения.
Спустя несколько минут подошел Диего Альтамирано, короткое время он ошарашенно смотрел на толпу, а потом тронул меня за руку.
— Его святейшество хочет вас видеть.
Я последовал за ним в зал, похожий на пещеру, под временным алтарем. Официально это была комната для переодевания, хотя в действительности так ее называли только ватиканские статистики. Здесь, за кулисами каждой мессы, которую служит папа, представители духовенства облачаются для религиозной церемонии. Иногда, в лучших из таких комнат, отводилось место для уборной, чтобы иметь возможность сходить в туалет, помыть руки и причесаться. Зал был битком набит высокопоставленными прелатами в облачении или полуодетыми, бродившими взад-вперед, словно актеры в ожидании своего выхода на сцену. Для многих священников и скромных епископов, которые должны были прошествовать за папой и находиться у престола, совместное отправление мессы — возможность, представляющаяся раз в жизни.
У Треди была отдельная комната, отгороженная от остальных красным занавесом. За ним папа отдыхал в удобном кресле, пока вокруг царила суматоха. Он был в мантии, в полном облачении, не считая тяжелой ризы и митры, криво водруженной на шляпной болванке рядом с креслом. Его жезл, символизирующий власть, стоял, прислоненный к стене. Треди был единственным, чей взгляд не был прикован к монитору, закрепленному высоко на стене. Камеры слежения перемещались от одного очага беспорядков к другому. Потасовки сводили на нет усилия молодого священника у алтарного микрофона призвать людей к порядку, а сменившая его призывы популярная религиозная музыка также оказалась малоэффективной. Некоторые аплодировали, но гораздо больше людей продолжало драться.
Возможно, в беспорядках участвовала тысяча человек из почти сотни тысяч; остальные или не знали о происходящем, или пока не обращали внимания. Но в воздухе росло напряжение, заразительное и потенциально смертоносное; оно было способно взорвать целый стадион.
Я знал многих священников из находившихся в комнате под алтарем, кого-то в лицо, кого-то благодаря репутации. Кроме Альтамирано, это были обычные участники событий: Рейлли, ирландец, церемониймейстер, который, больше чем кто-либо, знал о механизме и протоколе любой мессы; Ночилла, говорливый итальянский государственный секретарь с большим брюхом и лисьими глазами; несколько доверенных монсеньоров; вспыльчивый, неуступчивый кардинал-архиепископ Нью-Йорка и еще несколько человек, нервно преклонивших колени, — видимо из местных, членов свиты кардинала.
Треди подмигнул мне, когда я вошел. Взгляды остальных были прикованы к краснолицему штатскому в дорогом костюме, затеявшему словесный поединок с кардиналом.
— Подождите немного. Сейчас отсюда выходить нельзя… Обстановка взрывоопасная. Подкрепление уже в пути…
Он, вероятно, был уполномоченным представителем полиции, ибо Диллон, нью-йоркский полицейский из службы взаимодействия, прибывший с нами из Рима, стоял перед ним, прилежно сохраняя нейтральное выражение лица и уставив взгляд в пол.
 
— …должны полностью гарантировать безопасность Его святейшества, прежде… — одновременно с ним говорил кардинал.
— Может, мы пересмотрим наши планы, — сказал государственный секретарь.
— Слишком большой риск, — пробормотал один из нью-йоркских епископов вкрадчивым эхом.
Я посмотрел на Тима Холдена, сотрудника ФБР, также прилетевшего с нами. Он был специалистом по террористам, а эти драки — религиозный аналог футбольных хулиганов. Это — не в его компетенции. Я посмотрел на Руссо, ворчливого ватиканского начальника безопасности. Он пожал плечами. Руссо находился в самом центре облака слезоточивого газа в ту пятницу в Сантьяго и даже носовой платок не вытащил.
— Господа.
Одно слово Треди заставило всех замолчать. Он указал на меня. У меня перехватило дыхание.
— Для тех из вас, кто его не знает… Познакомьтесь, это брат Пол. Он наш эксперт по психологии толпы; я бы сказал, лучший в этом деле.
Психология толпы, tu madré.  [104]Папа спокойно посмотрел на меня, его лицо снова стало публичной маской.
— Идти или не идти, Пол? Мне выходить туда? Это в твоей компетенции.
 Hijo de la gran puta! 
А для чего еще нужны друзья? Кабальеро могут попытаться убить папу в Нью-Йорке. Но только не сегодня, на огромном историческом стадионе, когда все полицейские Нью-Йорка подняты по красному сигналу тревоги, означающему полную боевую готовность. Опасность, которая могла возникнуть на этом стадионе, была иного сорта. Это была религиозная опасность, популистская, и касалась церкви. Это была та опасность, с которой мой друг папа всегда встречался лицом к лицу. Да, он готов был погибнуть, но не сдаться.
Я не стал даже делать вид, что обдумываю и прикидываю последствия, чтобы удовлетворить собравшуюся вокруг Треди толпу.
— Идите. Вы выйдете туда.
Это был разговор подтекстов, и только мы с Треди понимали, на каком уровне он велся. Никто больше в этой комнате не знал Треди как кардинала-борца, которому не раз приходилось выходить на передовую. Никому из них не довелось ощутить его силу на вершине горы.
Лучше, чем кто-либо на этом стадионе, я понимал: даже табун диких лошадей не сможет помешать Его святейшеству Пию XIII подойти к алтарю. Я сказал ему то, что он хотел услышать, чтобы он смог сделать то, что намеревался сделать в любом случае. Невероятно просто даже для бедного брата.
То, что я выступил в роли псевдоспециалиста по принятию решений в подобных ситуациях, стало для Треди избавлением. Если случится несчастье, я буду главным виновником; личный специалист по безопасности папы — придумают для меня название Тилли и ее друзья — отверг мнение экспертов и без нужды, глупо, опасно и неприемлемо — подберут убийственное определение — подверг риску жизнь его святейшества.
Чтоб ему ни дна, ни покрышки. И нет вины на ребятах из Нью-Йорка или настоящих сотрудниках безопасности из Ватикана.
Треди усмирил хор возражающих голосов, начав действовать. За считанные мгновения папа был облачен во все свое великолепие. Он расправил плечи, протянул руку, взял свой пастырский посох и позвал сицилийского кардинала, который был его первым министром и министром иностранных дел.
— Командуйте парадом, Калоджеро, — распорядился он.
Затем папа прошел к боковой двери зала. Альтамирано, я и еще несколько человек последовали было за ним, но он поднял руку: останьтесь.
— Божье благословение, — сказал папа и сделал решительный шаг к безумствующей толпе.
Я не раз потом просматривал пленку — это была самая лучшая запись, которую когда-либо делали телевизионщики.
В неразберихе, царившей на стадионе, Треди можно было увидеть сначала у левого края алтаря, тыльная часть которого выходила к закрытой части стадиона. Восторженный гул доносится с трибун правой части поля. Затем он идет вперед, медленно и решительно, твердо глядя прямо перед собой. Уже все на стадионе могут его видеть. Еще больше криков и воплей. Он не обращает на них внимания.