Базилика

Я сидел в среднем салоне бизнес-класса вместе с членами государственного секретариата и министерства иностранных дел, представителями духовенства из команды папы, приглашенными гостями, ватиканскими пресс-атташе и полицейскими, отвечающими за безопасность. Опять мне пришлось надеть черный костюм и воротничок, но среди всех представителей духовенства мы с Диего Альтамирано были единственными, у кого не было в одежде характерных ярких пятен пурпурного или красного цвета, свидетельствовавших соответственно о сане епископа или кардинала.
По сравнению со стандартами, принятыми для поездок американского президента, обеспечение безопасности папы могло показаться смешным, однако на борту самолета находилась небольшая группа профессиональных охранников из Ватикана, в основном итальянцы, не уступавшие сотрудникам разведывательного управления ни в преданности, ни в умении. Они постоянно были рядом с папой и все свои действия согласовывали с армией нью-йоркских полицейских, отвечавших за безопасность папы после приземления.
Начальником охраны папы в этой поездке был Клаудио Руссо, хитрый бывший детектив из Венеции, который поддерживал спортивную форму, занимаясь скалолазанием в Абруццо на востоке Рима.
—  Ciao, Паоло.
Руссо бросил мне желто-белый значок, благодаря которому для местных полицейских я становился членом папской группы: на протяжении его двухдневного визита мне был разрешен проход везде. Никто, кроме начальника охраны, не знал, каким будет цвет у этого значка, пока самолет не поднялся в воздух.
—  Ciao, Клаудио. Что слышно?
— Полиция Нью-Йорка немного нервничает. Премьерный мандраж. Ничего особенного.
Стюардесса разговаривала холодно, с гортанным французским «р», что выдавало в ней жительницу Милана. Она бережно держала в руках знаменитую бутылку «Брунелло» и тоже нервничала. Так ведут себя все, кто в первый раз летит с папой.
Что до меня, то чувствовал я себя настолько хорошо, насколько это было возможно в моем положении, учитывая все обстоятельства. Не хочу сказать, что я чувствовал себя нормально. Мое состояние уже много лет нельзя было назвать нормальным. Но тем ясным утром, когда папа Пий XIII летел на встречу с Нью-Йорком, среди всех, кто иногда слышит голоса и кого посещают странные видения, думаю, меня можно было счесть пригодным к эксплуатации.
«Историческая миссия папы римского» — сообщалось в заголовке «Коррьере делла сера»,  [103]которую я купил тем утром в Фьюмичино.
Пусть все пройдет нормально, мысленно молился я. Убийцы становились чрезвычайно агрессивными. С тех пор как был убит человек на мотороллере, папа получал по почте непрерывный поток угроз, нарисованных красными чернилами. Мне тоже досталось. Угрозы были личные, мерзкие, почти непристойные.
Треди сознавал как опасности, так и преимущества. Однажды утром, после того как он отслужил мессу в своей личной часовне, мы завтракали, и я рассказал ему об обрушившихся лесах и обо всем, что ему нужно было знать, кроме того, что я тоже был ранен, — о том, что Иванович деликатно назвал «небольшим происшествием» среди строительного мусора.
— Я в порядке, но скоро начнется заварушка. Я чувствую. Будь особенно осторожен.
— Пол, тут целый легион преданных мне людей, готовых подставить себя под удар, чтобы защитить меня. Все, что мне остается, это делать то, что я должен делать.
Время поджимало, он понимал это не хуже всех нас. Если у Кабальеро есть хоть какая-то надежда компенсировать нанесенный «Ключам» ущерб, они будут действовать быстро. Существует ли в мире другой город, где легче всего найти наемного убийцу, чем старый добрый Нью-Йорк? Разве что в нескольких приграничных земельных владениях в Колумбии, но в Нью-Йорке выбор больше и доступнее: неразборчивые скинхеды, наркоманы, курды-диссиденты, арабские экстремисты, бывшие офицеры КГБ из России и изобилие всякого сброда, иудеи-фанатики, настроенные против папы корейцы, японцы, латиноамериканцы из десятка разных стран. Только выбирай. Все, что оставалось полицейским-американцам и отряду охраны из Ватикана, — постараться быть везде. А от меня требовалось быть всегда в нужном месте, постараться не делать ошибок; в общем, следить за тем, чтобы «Большое яблоко» не оказалось с гнилью.
 
Перед ленчем я прошелся в салон к репортерам, где наткнулся на Марию, погруженную в чтение вороха восторженных ватиканских пресс-релизов глубже, чем положено уважающему себя журналисту. Она выглядела намного лучше, чем когда я последний раз виделся с ней у Тилли. Мы поболтали, и Мария даже не пыталась скрыть свою горечь по поводу той парализующей раны, которую Треди нанес ее любимым «Ключам», но я заметил, что помощь Тилли, похоже, пошла ей на пользу. Она приехала в Рим как журналистка и в Нью-Йорк летела как журналистка; это было правильнее всего — не смешивать профессиональный долг и личные убеждения. Эта фраза Марии, мы оба это знали, принадлежала перу Тилли.
— Однажды «Ключи» снова возродятся в Риме, и их идеалы никогда не умрут, — сказала она с большой серьезностью. — А пока я буду печалиться, как если бы упустила сенсацию — или хорошего мужчину, — добавила она. Мы оба рассмеялись над фразой в духе Тилли, заставившей меня задуматься о том, сколько же хороших мужчин у нее было.
— Здравое отношение.
— Да, рана затянется. Я просто молю, чтобы Господь наделил папу достаточным мужеством и прозорливостью в дальнейшем серьезнее относиться к основам нашей веры. Это может быть очень опасно.
Она окинула меня взглядом своих фиалковых глаз.
— Вы знаете, что он скажет в Нью-Йорке?
— Да все что угодно, — с безразличным видом соврал я.
Вообще-то у меня появилась хорошая мысль. Доведенные до абсурда слухи прогнозировали все: от предложения Ватикана контролировать все мировое ядерное вооружение до неожиданного заявления, что церковь обращает свои ценности в капитал и примет участие в торгах на Нью-йоркской фондовой бирже. В конце концов, это одна из крупнейших мировых корпораций, акционеры которой живут почти в любой стране мира. Однако на самом деле Треди, не обращая внимания на угрозы политического убийства, намеревался объявить революцию.
Пусть и журналистка, но Мария была одной из тех католичек, которые считали подобные перемены личным оскорблением. Она не собиралась пересматривать свое враждебное отношение к Треди. Ни за что. И бессмысленно было злить ее заранее, а то, чего доброго, глаза мне выцарапает. Или Треди.
По этой причине дядя Пол сменил тему и для разнообразия заговорил с Марией о вещах, не затрагивавших истинную веру. Она рассказала мне о том, что выросла на семейной винодельне в Центральной долине Чили, что из шести ее братьев и сестер две сестры стали монахинями, брат — священником, другая сестра — матерью четверых детей, и еще один брат — фермером даже более успешным, чем ее отец, католик-традиционалист. Не обошлось и без семейной трагедии: один брат, бывший летчик ВВС и основатель компании по авиаперевозкам, погиб в авиакатастрофе в Андах.
— Ты не священник, Пол, но иногда можешь помочь другим людям выговориться, рассказать о проблемах. Так ты лучше поймешь себя самого, — убеждал меня как-то Иванович.
В тот день общество Марии было мне особенно по душе: оно удерживало меня от блужданий по руинам собственной жизни и от мыслей об убийцах, которых я не поймал. Я завел с ней разговор об огромном напряжении и радости, переживаемых спортсменами на соревнованиях по бегу, о ее учебе в университете, когда она разрывалась между беговой дорожкой и робкими религиозными устремлениями; мы поговорили даже об одном или двух ее приятелях.
— Вы хороший, Пол. Неудивительно, что Тилли питает к вам такую симпатию, — сказала она в какой-то момент.
Дважды во время нашего разговора, который продолжился за ленчем, затем за кофе и после кофе, я почувствовал, что нога Марии задержалась возле моей на несколько жгучих секунд дольше, чем это было необходимо. Я был рад, что Тилли сидела дальше в хвосте самолета, разговаривая о чем-то с другими «ватиканцами».