Слишком много блондинок
— Восхитительно! — отпила из его банки. — А за что он так этого Костю?
— Маньяк, — пожал плечами Юра. — Псих и самодур. В смысле Боря, а не Костя.
— А-а… — кивнула я.
Настроение испортилось. Я все меньше понимала, что делаю среди всех этих людей — и даже зарплата, казалось, не оправдывала эту канитель. Может быть, где-нибудь и есть прекрасные, чуткие, талантливые, чистоплотные, широко эрудированные работники телевидения, но только не на нашем канале.
— Телевизор — это игра на выживание. — Юра словно прочитал мои мысли. — А выигрывают те, у кого самые длинные когти и самые острые зубы. Извини, детка, но это суровая правда жизни. Я-то совершенно безнадежен, так и умру в должности редактора информации, а вот ты со своим щенячьим энтузиазмом, может, чего и добьешься. Если поменяешь работу, возьми меня с собой.
— Юра… — Я фальшиво застеснялась. Потупила глаза. — А ты меня любишь? Ха-ха-ха! Как человека то есть?
— Очень! — Он положил свои руки на мои. — Я как человек, измученный водкой, не способен испытывать сексуальные чувства, так что мое отношение к тебе сугубо душевное. В тебе есть стержень. Мир между собой делят психи — тираны или идеалисты. Ты — идеалист. Я уверен, ты своего добьешься.
Необыкновенно приятно слышать от кого-то… на самом деле — кого угодно… что этот кто угодно в тебя верит, уверен, что ты много добьешься, и расписывает тебя как неординарную личность. Я тут же испытала к Юре приступ бурной дружеской любви, расслабилась и спросила все с той же ложной скромностью:
— В каком смысле я — идеалист?
Юра не дурак, он быстренько раскусил мое жеманство, взглядом дал мне знать, что его бесят мои заигрывания, и ответил — очень, слишком даже серьезно:
— Ты честно веришь в то, что все должно быть «как положено». Любить — так до гроба. Или не любить вообще. Ты же помнишь, что ты мне говорила: лучше каждый день менять партнера, чем жить с тем, кому изменяешь и кого уже не любишь и не уважаешь?
— Помню… Но только я, кажется, уже сама с собой не очень-то согласна.
— Я тоже не совсем с тобой согласен, но мне нравится твоя убежденность. Кто-то ведь должен верить в идеалы. Что в жизни бывает так, как должно быть. Ну… И ты в это веришь. А когда во что-то веришь, добиваешься этого.
— Точно? — как-то страдальчески спросила я.
Вообще-то Юра меня задел за живое — у меня как раз начался приступ разочарования во всем, включая саму себя, и его слова как-то сразу легли на душу.
— Уверен на три сотни процентов. Ладно, давай переведем разговор, а то я сейчас превращусь в психоаналитика. Слушай. — Юра вылил остатки «ром-колы» в стакан из-под кофе. — Давно хотел спросить: тебя на улице узнают?
— Да чего-то не особенно, — хихикнула я. — Я ведь думала — стоит стать телеведущей, поклонники будут выстилать мой путь розовыми лепесткам и рисовать мои портреты на стенах домов, а меня опознают только старушки, продавщицы в магазинах, у которых телек есть на рабочем месте, и охранники. Ну, пару раз какая-то молодежь накинулась с автографами, но все совсем не так, как я себе представляла. Я один раз ночью в такси ехала — нас менты остановили, потребовали документы. Так я полчаса доказывала… я паспорт с собой не ношу… что я — это я, что я в телевизоре сижу. Они там консилиум собрали — похожа, не похожа и еще перепутали меня с этой бабой из новостей по первому… ну, как ее… Вот и вся моя слава. Еще мне, конечно, пишут зеки и сироты, но они всем пишут.
— Да-а… — потянулся Юра. — Канал задристанный. Зато на все регионы вещает. Можешь для повышения самооценки съездить в Воронеж или в Спермь.
— Куда?
— В Пермь — в Спермь, — хохотнул Юра. — Ну, чего, пойдем, что ли, Сережу чествовать?
Когда мы пришли, праздник только начинался. Все сидели, как на вокзале — словно только что объявили о забастовке железнодорожников. И вид — напряженный, нервный такой. Стало ясно, что веселиться никто не желает — начальника боятся. Жуют. Пьют. Молчат. Что делать — непонятно. Пару раз мы с Юрой пытались сострить, но от этого стало еще тоскливее. Сергей же быстро нахлопался и принялся доставать всех своими коронными анекдотами, которые рассказывал системно — «на эту тему есть прекрасный анекдот». Так как говорил только он, то и темы находились беспрерывно.
— Гаишник тормозит водителя: «Товарищ водитель, вы превысили скорость»… Тот отнекивается: «Да не превышал я ничего», а мент настаивает: «Я вам докажу. Пойдемте к радару». Подходят к мусорному баку. Мент хрясь по крышке рукой. Оттуда — голова. Мент обращается: «Товарищ радар, как надо ехать на этой дороге?» Радар ему: «Ж-ж-ж-ж». Мент: «А как ехал этот человек?» Радар: «Вж-ж-жи-и-ик»…
И тут Сергей начинал так заливисто смеяться, что мы все с постными лицами подхихикивали или же беззвучно тряслись — типа корчились от смеха. Ко всеобщему облегчению, подтянулась Сережина жена — дама на три головы выше мужа, с крупным суровым лицом. Она уселась за его рабочий стол, ничего не ела, не пила — наблюдала, как уделывается муж. Видимо, сочиняла какую-нибудь обличительную семейную речь. Сережа же все чаще вспоминал хорошо забытые шутки — с каждым разом все более остроумные.
— Приходят муж с женой на сельскохозяйственную выставку, — заплетающимся языком излагает он. — Жена говорит: «Вот, смотри — петух-производитель. За раз, между прочим, пятьдесят кур обслуживает». Муж ухмыляется: «Так разных, заметь, разных», — и Сережа просто гнулся пополам, так ему весело было.
Супруга же отворачивалась и мрачно глядела на часы — наверное, у них была договоренность: до такого-то часа веселье, позже — экзекуция с фуршетом.
Мы с Юрой начали тревожно перемигиваться — «мол, пора валить». Юра подал знак своему коллеге Пете и легонько кивнул на дверь. Петя с пониманием наклонил голову и показал глазами — «выходите первыми». Мы извинились, что идем курить, и улепетнули, незаметно прихватив сумки.
— Уф! — вздохнул Юра, оказавшись в курилке. — Меня теперь можно отправлять на переговоры с захватчиками заложников. Я теперь закаленный.
— Да уж, — пригорюнилась я. — Нельзя так над людьми измываться.
Тут из коридора нас заметили Алиса с Ларисой. Они несли что-то большое, обернутое подарочной бумагой.
— Вы чего? — спросила Лариса, заглянув в курилку.
— А мы с дня рождения сбежали, — объяснила я.
— Скука? — догадалась она.
— Мрак, — подтвердил Юра.
— А вы чего будете делать? — поинтересовалась Лариса.
— Фиг знает, — признался Юра.
— А поехали в клуб — там моя знакомая модельерша будет представлять летнюю коллекцию, — предложила Лариса.
— А поехали, — согласились мы.
В клубе, где показывали моды, Лариса перецеловала человек сто. Большинство из них — по Юриным сведениям — были тусовщиками, бездельниками и чьими-то женами, но держались так, словно каждый из них вчера получил Оскара и Нобеля.
— Гальяно уже не тот, не тот… — сокрушался юноша в стильных очках с диоптриями.
— Шифер могла бы чаще посещать косметолога, — ворчала сухая женщина в шелковом пончо. — Я ее видела на той неделе в Милане — у нее такая неровная кожа…
— Мне Карден сказал, что они берут для рекламы новых духов Фанни Ардан… — тихо, но весомо произнесла Лариса, и все повернулись к ней с такими лицами, словно она объявила, что на нас летит ядерная бомба.
Я ущипнула Юру за ляжку — он меня понял. Мы тихонько — под видом того, что осматриваем клуб, — потянулись к выходу, скользнули меж дверей и отошли в сторонку.
— Давай незаметно удаляться, — предложил Юра. — Как будто мы прогуливаемся в сторону бульвара. Если что — мы так, воздухом дышим.
Мы начали незаметно удаляться, но едва перешли дорогу, сзади послышалось: «Юра! Вера!»
— Что происходит? — спросила я, не оборачиваясь.
— В дверях стоит Лариса, машет руками и зовет нас, — описал Юра.
— Бежим! — крикнула я, дернула Юру за руку, и мы, на глазах у Ларисы, скрылись на бульваре.