Слишком много блондинок

— Ну? — настаивала я.
Он бросил шипучую таблетку в стакан, протянул мне несколько капсул и сказал:
— Выпей.
— Ты что, все это, — я указала на еду и таблетки, — купил мне?
— Даже и не надейся, — ухмыльнулся Федя. — Я поехал за продуктами и решил, что, пока я тебя не вылечу, выгнать тебя не удастся.
Я покорно выпила. Федя забрал стакан, дал мне едва теплую шаурму и сказал:
— Было так. Я тебя привез, переодел, уложил в кровать, помылся и тоже лег. Ты на меня набросилась с поцелуями, а я, заметь, мужественно сопротивлялся, потому что не был уверен, что ты хоть что-нибудь понимаешь. Ты кричала, что хочешь меня безумно, что я твой идеал, что ты вся протекла и что у меня такой большой…
Я уже чувствовала, что зря обо всем этом спросила и что ничем лестным для меня рассказ не кончится: дальше будет еще хуже и завершится моим решительным позором, но отступать было некуда.
— …и что я самый сексуальный мужчина на свете… Я сдался, как Москва французам, но, извини за подробности, как только я… гм-гм… вошел в тебя, ты заснула. И захрапела.
— А ты? — проскрипела я.
— Я закурил, вспомнил, как мне на ширинку опрокинулся стакан с кипятком, и тоже заснул. Хотя у меня был порыв воспользоваться обстановкой, но ты так громко храпела, что я не смог.
Я представила, как я, пьяная в коромысло, изображаю из себя победительницу межпланетного турнира «Секс 3000», как я ему рычу о необузданных желаниях и надуваю губы, разыгрывая сцену из «Основного инстинкта», и мне стало безумно смешно.
— Слушай, а как же мы все-таки познакомились? — спросила я, широко улыбаясь.
— Ты и этого не помнишь? — Он, кажется, немного обиделся.
— Нет, — призналась я смело. — Я упала головой и совсем не помню, что я дочь нефтяного магната, что у меня особняк в Париже и счет в Швейцарии. Еще я не помню, что у меня жених-миллиардер, которого я на самом деле не люблю, но который мне ровня. Ну знаешь, как в фильмах с Одри Хепберн.
— А, — Федя почесал нос. — Ты не помнишь, что ты — моя жена, которую я вчера выбросил на полном ходу из машины и которую отправлю сегодня в психушку, чтобы завладеть ее состоянием и уехать с моей хорошенькой секретаршей на Гавайи?
— Помню. — Мне становилось все лучше, даже во рту больше не сохло.
— Ты ругалась с таксистом. Выглядело это так: ты стоишь посреди улицы, проезжей, заметь, ее части, и орешь на водителя. Что-то такое: «Как вам не стыдно наживаться на молодых, беззащитных женщинах». Я остановился: думал, вдруг нужна помощь, но выяснилось, что спасать нужно таксиста. Ты пыталась ему доказать, что доехать от Маяковки до Сухаревской стоит двадцать рублей. Он уехал, а ты села ко мне в машину — сама и сказала, что немедленно хочешь съесть яблочный пирог с корицей и мороженым. У тебя к руке была приклеена сумка, а сзади на платье висела бумажка с домашним адресом и надписью «береги ее»…
— Что? — Подлости с бумажкой я не ожидала.
— Вот. — Федя протянул бумажку. — Там еще был номер сотового, я позвонил и поговорил то ли с Аней, то ли с Таней. Мы общались минут двадцать: она сказала, что первый раз тебя видит, но уже очень любит и просила никому тебя не отдавать и не бросать. Потом трубку взял мужчина, кажется, ее папа…
— Оскар?
— Да, точно, Оскар, и тоже просил не оставлять тебя. Пока мы с ними выясняли, кто есть кто, я уже почувствовал себя ответственным за тебя и привез тебя к себе. Твои друзья очень дружелюбные и милые люди.
Раздалось какое-то звяканье, похожее на песню.
— Кто-то пришел. — Федя поднялся со стула. — В дверь звонят.
— Ой! Это ко мне. — Я бросилась в коридор.
Андрей — это был он — зашел в квартиру и недовольно огляделся. Но, что самое странное, Федя тоже смотрел на него без особой приязни: такое впечатление, будто они приценивались друг к другу.
Я засуетилась:
— Это Андрей, это — Федя. Надеюсь вы подружитесь, может, сходите на футбол вместе или в баню…
— Что ты несешь? — Андрей недоверчиво осмотрел меня. — Ты пила с утра?
— Это твой муж? — враждебно спросил Федя.
 
Я с невероятным, потрясающим, волнительным изумлением заметила, что двое мужчин стоят один напротив другого и чуть ли не выясняют отношения. Они меня ревнуют! Ну не то чтобы очень, но что-то такое между ними было — Я! — что делало их ужасно неприветливыми и агрессивными. Мне это понравилось: я чувствовала себя героиней мелодрамы, леди Макбет, Джульеттой и Дездемоной в одно и то же время. Я была хороша, женственна и обворожительна — я, в майке с Гомером Симпсоном, без трусов и с жутким, едким перегаром.
— Ну я пойду в ванную умоюсь, — сказала я невинно-невинно. — Андрей, здорово, что ты приехал, спасибо большое. Сейчас я оденусь, и мы поедем.
В ванной я поцеловалась со своим отражением, назвала себя красавицей, помылась мужским гелем для душа и спела «Все, что в жизни есть у меня». Я себя чувствовала такой кокеткой, такой душенькой, такой неотразимой и волнующей, что сама бы на себе с преогромным удовольствием женилась.
Завернувшись в красный банный халат, я выскользнула из душа — Андрей с Федей куксились в гостиной — и пошла в спальню одеваться. Через минуту там появился Федя. Он сел на кровать и с таким видом, с каким одалживают деньги у скупых родственников, попросил телефон.
— Феденька, милый, ну конечно. — Я продиктовала номер. — Я так рада, что мы познакомились!
— Ты уверена? — Он вскинул бровь.
— Ну конечно… — И мы поцеловались.
Вообще-то это было свинство — целоваться, когда в другой комнате сидел Андрей, но Андрей мне даже не любовник… Вчера он даже не пытался за мной ухаживать — наоборот, строил глазки какой-то милой дамочке в желтом платье. Меня это ничуть не задевало — я чувствовала себя так, словно мы с Андреем года два были женаты и расстались несколько лет назад добрыми друзьями. Федя не слюнявил рот, не пытался языком ощупать гланды — он целовался горячо и сухо, а губы у него пахли корицей и были упругими и влажными. У меня внизу все раскалилось: я чувствовала, как между ног начинает дымиться — даже в глазах защипало, а Федя уже начал наваливаться, но тут я пришла в себя — не совсем, конечно, — отодвинулась от него и, немного заикаясь, сказала:
— Ну я пойду.
Он покивал: «Давай, давай», я одернула платье и, немного пошатываясь, вышла к Андрею.
Взяла сумку, поблагодарила — не смотря в глаза — Федю, и мы ушли.
Андрей приехал на красной машине: мы сели и всю дорогу молчали. У самой моей работы, на которую я опоздала на три часа, я не выдержала:
— Почему ты молчишь?
— А зачем ты меня от дел оторвала? Этот Федя тебя прекрасно бы довез.
— Ну я же не знала…
— У тебя есть мой телефон! — Он прямо-таки злился. — Могла бы предупредить, что тут нет никакого преступного логова!
— Знаешь, — я тоже рассердилась, — у меня такое впечатление, что ты меня ревнуешь!
— Ревную?! — Он прямо-таки подпрыгнул на сиденье. — Да?! А что ты еще думаешь?
— Да! — кричала я. — Да! Ревнуешь! И сама не знаю почему! Может, я неотразима? Я видела, как вы друг на друга пялились — как бойцовые петухи!
— Ты с ним целовалась!
— А ты подглядывал? — Мне казалось, что я разговаривала во сне: настолько неожиданной и странной была эта перепалка. — И какая тебе разница, я тебя попросила мне помочь, а не приглашала трахнуться, да еще подсматривать за тем, что я делаю!
— Ну и вали тогда. — Он распахнул дверцу.
— Сволочь, — выругалась я, выскакивая из машины.
— Истеричка! — Машина сорвалась с места.
Все это было странно, но восхитительно: мне только что устроил сцену ревности мужчина, которого я вижу третий раз в жизни. Можно было подумать, что он просто сердится на меня за то, что я его оторвала от дел, но я решила этого не думать. Лучше я останусь при собственном мнении: я самая потрясающая женщина в радиусе миллиона километров. За меня сражаются, меня добиваются, я пронзаю мужские сердца, в моих руках — все, и все это мне по силам.