Отмеченный молнией (СИ)
– Непонятно. Но почему-то у Слепня возникло ощущение, что человек не старый.
– Телосложение, рост?
– Обычное. Рост средний. Да что там рассмотришь под плащом? В общем человек окликнул Скилленгара, тот остановился и повернулся навстречу. Незнакомец ему что-то сказал. Слепень разобрал только: "Меня послал", а дальше человек в капюшоне наклонился и назвал имя. Но это только насторожило Скилленгара, потому что тот отшатнулся назад, сделал шаг к стене и что-то произнес в ответ. Тогда незнакомец левой рукой достал из кармана кошель и подбросил его на ладони. Слепень слышал, как брякнуло серебро. Правую руку он держал под плащом. Когда Скилленгар уставился на кошель, человек в плаще достал правую руку и типа дружеским жестом обнял жертву за плечи. Дальше резкое движение, и Скилленгар хватается за горло. Незнакомец прячет в карман кошель, подхватывает левой рукой жертву под локоть и держит, пока тот не повалился лицом вперед. Потом убийца сунул обе руки под плащ и, как ни в чем не бывало, насвистывая удалился обратно в переулок, откуда вышел.
– Прямо-таки насвистывая?
– Угу. Мелодия незнакомая. Я просил Слепня воспроизвести, но тот не смог.
– Оружие он рассмотрел?
– Неясно. И тут еще одна загадка. Слепень божился, что это не был нож или кинжал. Больше всего это походило на стальной полукруг. Не скажу, что я дока по части оружия убийства, но утверждаю – из наших головорезов никто такими ножами не балуется.
Риордан вспомнил, что визир рекомендовал Сирсонура, как человека, который понимает толк в ножах. Значит, его мнению можно было доверять.
– Ах, да, чуть не позабыл. Перед тем, как начать насвистывать свою песенку, убийца немного постоял над Скилленгаром со склоненной головой.
– Убедился, что жертва умирает?
– Совсем нет. Скорее это напоминало молитву. Это тоже странно. Ни один душегуб не станет заниматься такой ерундой.
– Это все?
– Вроде да.
Риордан кивнул.
– Ты молодчина, Сирсонур. Проделал отличную работу. Теперь обсудим, что нам дают эти сведения. Похоже, что убийца не принадлежит к дому Унбогов. Обеляет ли это как-то Кармарлока? Да ничуть! Он мог воспользоваться услугами наемного мастера заплечных дел. Странное оружие убийства, молитва над телом. Это лишь добавляет загадок, но не проясняет ничего. В общем, надо дожимать архив. Нужно искать исполнителя. Если вообще убийства воротил преступного мира и Скилленгара как-то связаны между собой.
– Наверняка связаны, – подал голос Сирсонур. – Везде действовал очень необычный преступник. Двум из трех жертв, напомню, тоже перерезали горло. Потом этот "кабаний клык". Человек подходит к своей работе с выдумкой.
– Дожимайте архив, – повторил Риордан. – А еще завтра нужно вновь встретиться с шайкой Седла. Они же остались без вожака, так? Некто должен предъявить права на их дело и всю их компанию. Попытайся это выяснить. Завтра я целый день в Глейпине, встречаемся здесь же вечером. Теперь доедай ужин, налей себе стакан вина, а я буду дописывать отчет визиру. Захватишь его с собой, завтра с утра передашь секретарю.
После того, как отчет был дописан, Риордан возместил своему помощнику средства, которые тот потратил за прошедший день, а затем отпустил Сирсонура с приказом хорошенько выспаться. Тот мгновенно испарился, бросив печальный взгляд на остатки ужина на столе своего патрона.
Риордан попытался привести мысли в порядок, но там царил какой-то сумбур. Непонятный исполнитель с загадочным оружием убийства и молебным ритуалом над трупом, прозрачные намеки Скиндара, явный мотив со стороны Кармарлока в отношении внедренного в его дом агента – все это напоминало лесной бурелом, в котором логика Риордана бесцельно блуждала без надежд выбраться. Чтобы как-то отвлечься он решил прочитать письмо Парси.
Риордан взял в руки ее послание, и его лицо порозовело от смущения. Только сегодня он виделся с Зеленоглазкой и до конца не отошел от впечатления, которое произвела на него бывшая подружка. Не то, чтобы он как-то неправильно поступил в отношении своей возлюбленной или позволил себе какие-то слова. Ничего подобного не было. Но Риордан все равно испытывал неловкость, когда распечатал конверт, благоухающий вербеной.
Кроме нежностей Парси писала о том, что подробности ночной ссоры стали известны принцессе Вере и даже королеве Эйны. Теперь все вечеринки двадцать девятого подъезда отменены на неопределенный срок. Фрейлинам запретили отлучаться из дворца на целый месяц. Запрет коснулся абсолютно всех: как двора принцессы Веры, так и девушек принцессы Альпины и даже фрейлины самой королевы тоже попали под домашний арест. У многих из них уже были намечены планы, к некоторым из провинции должны были приехать родственники, так что теперь бедняжка Парси оказалась овечкой в стае разъяренных волков.
На этом месте Риордан невольно улыбнулся. Меньше всего Парси напоминала овечку. Лису или куницу – это да, а может иногда и рассерженную росомаху, но с овечкой у нее не было ничего общего.
Еще его девушка сообщала, что ей пока ничего не удалось выяснить о таинственном противнике Риордана. Она пыталась навести справки о нем у подружек – Тивери и Герды, но те только воротят нос и не желают разговаривать. Да и подружками их теперь называть не приходится. Парси так охарактеризовала их поведение: «вылитые крысы трущобные». При этом Тивери второй день щеголяет в роскошном аметистовом колье, которое ей доставили наутро после инцидента.
Парси не забыла о поручении Риордана насчет своей госпожи и молодого принца. Она писала, что в последние дни супружеская пара проводила друг с другом мало времени, поскольку у Унбога наметилась целая куча дел в связи с грядущей войной. Он постоянно выезжает из Глейпина в сопровождении своего начальника охраны, «ну ты помнишь, страшный такой с багровой физиономией».
Риордан дочитал до этого места и задумался. Значит, принц теперь постоянно с Кармарлоком. Интересно, как это связано с предыдущими событиями? При этом он не мог не отметить отличный слог своей девушки. Она сообщила важные сведения, а если бы письмо было перехвачено, ей ничего нельзя было поставить в вину. Ну, подумаешь, написала пару строк о своей госпоже и ее муже. Что в этом такого?
В заключительной части письма Парси посылала Риордана тысячу поцелуев и напоминала о том, что целый месяц единственным их средством связи будут письма. Она выражала надежду, что за период разлуки их страсть запылает только ярче. И предупреждала Риордана о том, что, если один раз в два дня ей не будет приходить от него послание, она булавкой начертит ему на правой щеке точно такой же шрам, как и на левой.
Прочитав письмо до конца, Риордан вздохнул. Грамоту он освоил, заполнять служебные формуляры без ошибок тоже научился. С отчетами дело обстояло хуже, но визира не смущали ни его почерк, ни слог. Накнийр как-то в припадке великодушия сказал Риордану, что его удел оставлять автографы острием шпаги, а не чернилами.
Так что по работе у Риордана не было проблем с орфографией, но совсем другой вопрос – любовное послание. Как написать девушке о своих чувствах и не выставить при этом себя на посмешище? Тем более, что его письмо вместо адресата вполне может попасть в другие руки. Тогда неопытность Риордана в эпистолярном жанре станет предметом злословия в коридорах Глейпина. Его репутация и так испытала жестокий удар из-за поражения в поединке с Войтаном. Второй удар может стать для нее смертельным.
Риордан твердо решил, несмотря на дела найти время для того, чтобы взять несколько уроков изящной словесности. После чего прикончил те жалкие остатки ужина, которые не уничтожил Сирсонур и рухнул в постель. Последняя его мысль перед отходом ко сну была о том, что он взялся не за свое дело. И весь этот образ жестокого профессионала, который они с визиром тщательно создавали, начал плавиться, как сосулька под лучами весеннего солнца.
Утром он тщательно причесался и надел вычищенный прислугой парадный мундир. Равнодушно глянул на себя в зеркало и сразу отвернулся. В наряде с золочеными пуговицами он выглядел бы, как юный безбородый паж. Только в отличие от миловидных пажей его страхолюдная физиономия производила отталкивающее впечатление. Картинку немного сглаживала синяя татуировка на щеке. Она словно собирала все несуразные детали лица в единое целое. Риордан вбил ступни в отполированные щеткой черные кожаные сапоги и, легко сбежав по лестнице, вышел в весеннее утро.