Семь рыцарей для принцессы (СИ)

— Только не потеряй и… приведи Берта обратно. Я сейчас закончу и догоню вас.
В его глазах уже загорелись азартные огоньки, и Герман отпустил его.
— Если с Бертом что-нибудь случится… — Герману даже не пришлось делать страшное лицо, Рене и так вздрогнул и отшатнулся. — Выводы сделай сам.
Он повертел в руках очки и неуверенно натянул на глаза. Предыдущий опыт проходил в замкнутом помещении, и смотреть там особо было не на что. В оживленном же городе чернота за тонированными стеклами расцвечивалась яркими разноцветными узорами. Светящиеся цепочки плыли в воздухе, сворачивались в замысловатые знаки. Герман снял очки, огляделся, снова надел. Стало ясно, что спирали разных цветов, находящиеся в постоянном движении, это люди. От них расходятся узоры их магии. Вспышки, похожие на рассыпавшийся в воздухе порошок, скорее всего эмоции. Герман привык видеть их иначе, но “порошковую” взвесь легче отследить. Он выцепил взглядом кислотно-розовое облачко и ”принюхался”. Подмороженная вишня — запах Альберта.
Герман затормозил, заметив, что след обрывается. Что ни говори, а продираться сквозь толпу, которую видишь весьма условно, дело нелегкое и даже опасное. Он стянул очки и обнаружил себя в весьма неприглядном месте. К счастью, не только себя.
— Берт?
Юноша стоял спиной к Герману и задумчиво созерцал высившуюся перед ним кирпичную стену. Подворотня, в которую их обоих занесло, производила гнетущее впечатление, хотя и была довольно чистой.
Альберт медленно повернулся, взгляд сфокусировался на Германе:
— Герман? Откуда… — он как-то странно огляделся. — Что это за место и что я тут делаю?
— Хороший вопрос, — Герман шагнул навстречу и протянул руку. — Поговорим потом, нужно вернуться к Рене.
Альберт склонил голову к плечу, будто задумался над его словами, а после восторженно захлопал в ладоши:
— И правда ты! Как чудесно! Мы не виделись целых два года, я до смерти соскучился! — он подскочил к Герману и стиснул в объятиях. — Где ты пропадал? Дядя сказал, ты больше ко мне не вернешься.
— Дядя? — Герман начал понимать. — Ты вспомнил…
— Вспомнил? — Альберт недоуменно захлопал ресницами. — Подожди-ка, что ты на себя нацепил, это вовсе не красиво. Стоит только оставить тебя без присмотра.
Он отошел на шаг и придирчиво оглядел друга. Губы капризно поджались, совсем как раньше:
— Я велю портнихе снять мерки, на этот раз ты не убежишь от меня. И кстати, — Берт опустил голову, рассматривая собственный наряд, — а со мной-то что?
Сомнений не осталось — Альберт вернулся, тот самый, настоящий. И снова без памяти, но на сей раз о событиях последнего месяца. Герман никак не мог решить, это плохо или хорошо и почему именно сейчас. Наконец, он осторожно спросил:
— Ты здесь один?
Альберт увлеченно изучал свою одежду и, разумеется, ее не узнавал. А в таком состоянии до него не достучаться, факт известный.
— Это же ужас! Полоска… Меня пытали и заставили надеть этот дешевый кошмар в полоску? Если это шутка, то мне не смешно. Герман, — он вдруг отвлекся и блестящими грустными глазами посмотрел на него, — почему ты бросил меня?
Где-то залаяла собака, кто-то громко на нее шикнул, протопали неподалеку тяжелые шаги. Звуки стали наполнять подворотню. Берт вскинулся, сонно поморгал и неуверенно потер глаза:
— Герман? — он увидел его и просиял. — Ты меня нашел? Как хорошо, кажется, я заблудился. Герман, почему ты так смотришь?
Преображение прошло почти незаметно невооруженному взгляду, но Герман слишком хорошо знал того Альберта, чтобы заметить разницу — распрямилась спина, развернулись плечи, и смотрел он не как затравленный щенок, а как человек, знающий себе цену. Но вот уже все вернулось на круги своя. Волна позорного облегчения затопила Германа, хотя объективных причин радоваться не было, ну разве только тому, что Берт пока не вернется к прежним замашкам. И не примется болтать о себе направо и налево. Пожалуй, пока это было самой главной причиной молчания Германа.
Он стремительно приблизился к другу и схватил за растянутый воротник:
 
— Я тебе что велел? Быть рядом с Рене!
Альберт весь как-то сжался, будто даже ростом сделался ниже, хотя был почти на пол головы выше Германа.
— Я случайно… — губы у него задрожали жалобно, а вот взгляд странно заметался. Это обстоятельство разозлило Германа еще сильнее:
— За тобой могут охотиться те, кто стер твою память, хоть это ты запомнить в состоянии? В состоянии, я спрашиваю?
Герман прекрасно понимал, что перегибает палку, но иногда на людей действуют только методы устрашения, как ни прискорбно это признавать. Берт зажмурился:
— Я просто… Ну, мне показалось, я что-то увидел. Нет, вспомнил. Я бывал в этом месте прежде, но не помню, когда и почему, — от рискнул открыть глаза, но на всякий случай отклонился назад так сильно, что Герман почти держал его на весу. — Я должен был убедиться. Но… наверное, показалось.
— Не смей ничего предпринимать, не посоветовавшись со мной! — Герман перестал сердиться, на смену внезапной вспышке пришла сосредоточенная задумчивость, но Альберт этого не заметил и отчаянно вцепился в его руку:
— Выходит, ты мне совсем-совсем не доверяешь? Ой… Прости, пожалуйста! Герман, прости меня!
Герман растерянно моргнул, не хуже Берта. Убрал руки.
— Нет, — медленно ответил он с небольшой паузой. — Нет, это ты меня прости. Я взял на себя слишком много.
Когда эмоции пришли в порядок, думать стало легче. Герману даже стало стыдно за себя, впрочем, сожалеть было некогда. Альберт перестал жаться, уловив его настроение:
— Ты больше не сердишься?
Герман покачал головой:
— Ты еще помнишь, что показалось тебе знакомым?
Берт старательно задумался. До Германа вновь стали долетать приглушенные блокатором знакомые эмоции — несмотря на внешнюю беспечность, Альберт сильно переживал и был не на шутку встревожен. Что его беспокоило, Герман мог лишь подозревать, но Берт не дал ему на это времени.
— Я хочу пойти туда, — уверенно заявил он и ткнул пальцем в узкий проход между стенами. Герман дернул его за рукав, тормозя, и пошел вперед. Переулочек вывел его на небольшую площадь перед крыльцом двухэтажного кирпичного дома с унылыми цветами в горшках на подоконниках первого этажа. Владельцы явно имели представление, как сделать свое жилище привлекательнее, но знанием дело и ограничилось. К дверному косяку прислонена не слишком чистая метла, а порожки в пыли. Стекла грязные, оттого и листики у цветков пожухли и опустились. Не слишком ровно приколоченная вывеска подтвердила предположения Германа.
– “Черная дыра”, — вслух прочитал Берт и нахмурился. — Я здесь проснулся.
— Помнишь, как заходил сюда? — на всякий случай уточнил Герман, хотя уже знал ответ.
— Только как уходил.
Следовательно, его доставили в ночлежку без сознания и не открыто, а через темную подворотню. И в этом как раз нет ничего удивительного.
Пока Герман думал, Альберт уже живо взбежал по ступенькам и дернул колокольчик возле двери.
Изнутри потянуло запахом кошачьей шерсти, пригорелой еды и прогорклого масла. Готовили тут явно из чего подвернется и как получится, и Герман на мгновение скривился, вспоминая, как пахло на кухне матушки — горячими пирожками и парным молоком.
Со стойки регистрации спрыгнул жирный серый котяра, и Берт присел на корточки и с умилением принялся его гладить.
— Кого там еще принесло? — не слишком дружелюбно крикнули из подсобки, и к ребятам вышла дородная черноволосая женщина. Точнее, не вышла, а выплыла, помогая себе удерживать равновесие полными руками, унизанными браслетами. Все это богатство позвякивало и блестело, отвлекая внимание, длинная цветастая юбка подметала полы, а пышный бюст подпрыгивал в вырезе платья и стремился наружу. Женщина сфокусировала на Германе мутный пьяный взгляд и улыбнулась:
 
— Какой любопытный экземпляр, — пропела она чуть заплетающимся языком, и до Германа дошел сивушный запашок. — Славно, славно, славно. Пошли вон, я вам ничего не скажу.