Последыш. Книги I и II (СИ)
Честно говоря, Бармин этим откровенным монологом совсем еще юной девушки был смущен так, что впору покраснеть. Но и молчать было нельзя.
— Не торопитесь, — сказал он осторожно. — Все еще у вас будет: и любовь, и страсть, и нежность. Станете женщиной, узнаете, что и как.
— Обещаете? — прищурилась девушка.
«Про любовь — это, конечно, как боги решат. Но секс у тебя точно будет. Кто же такую красавицу в девицах оставит?»
— Я не бог, чтобы такое обещать, — попытался он все свести к шутке. — Но думаю, если ваш батюшка обещал подобрать вам годного жениха, значит так и будет. А где жених, там и свадьба. Первая брачная ночь и все прочие ночи. Такова жизнь.
Повисло молчание, но пауза длилась совсем недолго.
— Скажите, Ингвар, — вдруг спросила Мария, — какой вес вы можете поднять на вытянутых руках?
— Зачем это вам? — не понял Бармин.
— Меня сможете поднять? — спросила она тогда. — Ну, так, знаете, как в фильмах и романах: мужчина поднимает женщину на руки и несет к кровати…
«Вот ведь настырная!»
— Какой у вас вес, Маша?
Вообще-то, исходя из ее роста, — где-то под метр семьдесят, — и телосложения, Ингвар предполагал услышать что-нибудь вроде 65–70 килограмм, но Мария смогла его удивить, наплевав на формулу Брокка, она объявила, что весит всего пятьдесят девять килограмм.
«Пятьдесят девять? — удивился Бармин. — Надо же, на десять килограммов ниже нормы, но ни доской, ни доходягой не выглядит!»
— Пятьдесят девять? — переспросил он вслух. — Легко, но не думаю, что нам стоит пробовать. Могут неправильно понять.
— Нет в вас духа авантюризма, — вздохнула девушка. — Вы не романтик.
«Это точно, — согласился с ней Ингвар. — Не романтик, а старый циник! Да и циник ли, на самом деле?»
— Мне этой романтики, — сказал он вслух, — на всю оставшуюся жизнь хватит.
— Ой! — разом покраснела Мария. — Извините, ради бога! Ну, что я за дура! Начинает нести, и не могу остановиться!
— Пустое! — успокоил ее Бармин.
Сейчас он вполне оценил это чужое сокровище. Кому-то достанется не только красивая, но также веселая, эксцентричная и склонная к авантюрам жена. Женщина, которая не станет отказываться от экспериментов в постели, потому что ей по жизни все интересно, и она не боится пробовать новое и неизведанное.
«Жаль конечно, — решил он, — но всех красавиц заполучить не получится!»
Тем не менее, он сопровождал Марию весь вечер, и надо сказать, ее компания ему понравилась. А князь Северский, к слову сказать, в тот день в замке так и не появился, и принимал гостей отца его средний сын — князь Федор Северский-Бабичев Ягеллон.
— Ягеллон? — удивился Ингвар, забывший, что ему об этом уже рассказывали.
— Так и есть, — объяснила Мария, — семья императора является Ягеллонами [111] по отцовской линии и Ольговичами [112] — по материнской, имея в виду их деда и бабку.
«Значит, и Великий князь Русский и Литовский им родич. Любопытно… Но надо бы посмотреть в „Родословцах“ или в „Бархатной книге“, недаром же Михаил Ягеллон передал мне приглашение на эту охоту».
* * *Прием продлился почти до полуночи, но Ингвар ушел раньше. Передал Марию с рук на руки ее матери и, раскланявшись с несколькими мужчинами и женщинами, с которыми ненароком свел знакомство этим вечером, — все они были просто потрясены, когда узнали его имя, — ушел в свою келью. Поскольку холостая молодежь все еще продолжала гулять, он спокойно, — не торопясь, но главное, без очереди, — принял душ и улегся спать. Спал недолго — всего три часа, но ему этого было достаточно. Проснулся отдохнувшим, выкурил сигарету, запивая табачный дым коньяком из фляжки и кофе из термоса, дождался пока куранты на Медвежьей башне пробьют три пополуночи и, одевшись в спортивный костюм и кроссовки, вышел из комнаты.
Дело в том, что, проведя в замке почти весь световой день, вечер и часть ночи, Бармин совершенно уверился в двух вещах: во-первых, замок его каким-то образом узнал, признал в нем хозяина и теперь помогал на свой нечеловеческий лад, и, во-вторых, сердце замка, если это можно было так назвать, было скрыто глубоко под фундаментом Усть-Углы. Ничего из этого он не смог бы обосновать логически или с помощью неоспоримых фактов. Он просто знал, что это так, как знал и то, что это знание не ложно. Другой вопрос, что это такое? Какой-то древний могущественный артефакт или, возможно, квинтесенция колдовства, которое поколение за поколением творили в этих стенах предки Ингвара Менгдена? Или это, вообще, какой-нибудь изначальных дух леса, земли или реки, с которым столковался его далекий предок? Слишком мало информации, чтобы подтвердить или опровергнуть любую из этих гипотез, а значит, надо искать. Вот этим, собственно, и собрался Бармин заняться этой ночью.
В течении прошедшего дня он несколько раз обращал внимание на некое место в одной из замковых анфилад. Стена, как стена. Дубовые панели и никаких следов потайной двери. Но вот какое дело, Бармин сразу понял, — ну, или это ему замок подсказал, — что там, за потемневшей от времени резной панелью скрыт проход, и, что он просто обязан проникнуть за эту тайную дверь. Его туда буквально тянуло, но Ингвар, похоже, был единственным, кто переживал в этом помещении похожие чувства. Все остальные оставались равнодушны, но только не он. И сейчас настало время проверить, на самом ли деле существует тайный ход, скрытый за стенной панелью, и, если это действительно так, куда он ведет, и отчего Бармину необходимо по нему пройти.
Как ни странно, проход действительно нашелся именно за той стенной панелью, за которой чудился Ингвару. И более того, открывался он достаточно просто, если знаешь секрет, но тут Бармину помогло его пресловутое «поисковое чутье», позволившее «увидеть» скрытый механизм замка. Но когда Ингвар вошел в проход, выяснилась еще одна весьма любопытная деталь. Люди не заходили сюда уже много лет подряд. Во всяком случае, слой пыли, покрывавший пол пробитого в стене хода, был довольно-таки толст. Так что речь могла идти даже о десятилетиях, но сказать точнее Бармин, естественно, не мог. Он же не криминалист, чтобы по слою пыли определить период времени, за который она скопилась.
Узкие коридоры, которыми давным-давно никто не пользовался, тянулись внутри стен, пересекались, упирались в тупики, но замок «вел» Ингвара верной дорогой, кратчайшим путем к винтовой лестнице, проходящей внутри стены Медвежьей башни. И вот, что любопытно, здесь были и другие «кротовые норы» с узкими лестницами, соединяющими разные ярусы и этажи, но только эта единственная винтовая лестница была заперта сверху и снизу каменными плитами. Поднимали их скрытые механизмы, о положении которых так враз и не догадаешься, и Усть-Угла, что характерно, «показывала» только путь, но отпирать тайные замки Ингвар должен был сам. Без «поискового чувства» это было бы невозможно, и чем дальше уходил Бармин по рукотворному лабиринту, тем больше крепла его уверенность в том, что чувство это сродни родовому дару. Вот только оставалось неясно, как обзавелся этим талантом сам Бармин, если получил магию не по наследству, как Менгден от Менгденов, а как кто-то никто от горячих камней? Правда, еще до первой каменной плиты, запиравшей вход на потайную лестницу, Ингвару пару раз почудилось, что он проходит мимо запрятанных в стены тайников, — но ему сейчас было не до них, его ожидал впереди главный аттракцион, — однако один из этих схронов все-таки привлек его особое внимание. Было ощущение, что где-то там, за кирпичной кладкой лежат точно такие же горячие камни, как те, что попали ему в руки на Груманте. Впрочем, сейчас они были ему без нужды, да и замок «настоятельно рекомендовал» не останавливаться. Вот Бармин и не стал задерживаться.
Между тем, дверь за дверью, ярус за ярусом и лестница за лестницей, Ингвар спускался все глубже в недра земли. В какой-то момент, — уже на изрядной глубине, — закончилась относительно современная кладка и началась по-настоящему древняя. По-видимому, он спустился ниже фундамента, построенного во времена Рорика Менгдена, и углубился в недра мотта [113] времен Бера Менгдена и его сына Ретвина Копье Богини. Здесь и камни были крупнее и раствор другой, но лестницы продолжали вести Ингвара вниз, и вскоре он оказался внутри хода, пробитого в гранитной скале. Наверняка, он находился сейчас ниже русла реки в по-настоящему древнем сооружении.