Фаворит (СИ)

— Опоздали! Это дом деревенского головы, я часто у него бывал.
Прогоревшая крыша провалилась, из дыр на месте оконвылетало пламя, сыпало искрами. Все, кто оставался внутри, гарантированно мертвы. Я указал на горстку людей, стоящих на коленях и с рыданиями жмущихся друг к другу:
— А это его родные?
— Да, — Игнат кивнул. — Жена и дети. Но не все… Не вижу старшего. Его тоже…
Я сжал челюсти так, что скрипнули зубы. Теперь это мои люди, моя ответственность.
— Как думаешь, сейчас тут собрались все бунтовщики?
— Кроме тех, кто сидит на дороге.
Человек пятнадцать, все взрослые мужики изВыселок. Но, скорее всего, есть и пришлые, из тех же Болотной и Сосновки. Можно дождаться подкрепления, тогда бой завяжется серьезный, я потеряю еще больше людей. Но если постараться обезглавить восстание…
Дом догорал. Несколько бунтовщиков потащили куда-то в темноту женщин, судя по возрасту, жену убитого головы, и двух старших дочерей. К ним присоединились еще несколько, один с хохотом тащил визжащую и упирающуюся девочку лет семи. Из моего горла вырвался непроизвольный рык. Махнув рукой в сторону удаляющихся мужиков, я выскочил из укрытия и побежал, низко пригибаясь. За спиной раздался дружный топот.
Пленниц уже растянули на земле. В темноте странно белели обнаженные тела, вокруг них в свете утихающего пожара двигались тени, похохатывали, деловито раздавали советы. Первому я снес голову. Та глухо ударилась об утоптанную землю, поскакала в темноту. Тело еще стояло на коленях, решая, в какую сторону упасть, когда началась бойня. Не готовые к нападению животныевскакивали и тут же падали под ноги остальным. Я зарубил еще двоих, Игнат с парнями смяли остальных, долго и зло рубили.
Наконец, остановились, ощетинившись мечами на случай, если на звуки боя поспешат остальные. Залитые чужой кровью, женщины сгребли остатки рваной одежды, торопливо отползали в сторону, там начали одеваться. Я громким шепотом обратился к той, которую определил, как жену головы:
— Все в порядке? Дальше сами справитесь?
Та кивнула с серьезным лицом, подтянула к себе плачущую девочку. Я пересчитал тела: шестеро. Неплохо.
— Тогда спрячьтесь, а лучше пробирайтесь к лесу. А мы пока разберемся с остальными.
Стараясь держаться в тени, мы двигались по деревне. Судя по тому, как несло вином от убитых, бунтовщики добрались до погребов. Будь Алан из военных, товыставил бы караул, запретив части своих людей пить. Сейчас же со всех стороннесласьпьяная ругань, трещали выбиваемые двери, кого-то тащили на улицу, где били под смех и причитания. Это было хорошо: после такого даже те, кто был на стороне бунтовщиков, от них отвернутся, каждому дорога его шкура.
Глаза привыкли к темноте, маленький отряд незамеченным перебегал от дома к дому. Можно было уже сейчас расправиться с бунтовщиками, но сперва следовало найти Алана, чтобы тот не сумел скрыться. Убивать его я строго запретил, у меня на него были другие планы.
Выглянув из-за очередной хаты, Игнат резко подался назад.
— Вот он, в шапке! Стоит со своими у ворот!
Осторожно заглянув за угол, я рассмотрел стоящих в кругу света от факелов мужчин. Один, низкорослый широкоплечий мужик в красной, распахнутой на груди рубахе, что-то рассказывал остальным, часто прерываясь на грубый смех. Стоящие с ним довольно ухмылялись, оглядываясь через плечо на темные дома, глаза у всех возбужденно горели. Я уже собирался дать сигнал к бою, когда со стороны дороги раздалось совиное уханье. Бунтовщики замолчали, уставившись в темноту. Алан зло выругался, хриплым голосом отдал приказ. Его товарищи, еще пару секунд назад беззаботно смеявшиеся, теперь смотрели почти трезво. Кивнув, они выбежали из освещенного круга. Игнат с парнями, подчиняясь моему жесту, тоже растворились во мраке.
Когда Алан остался один, веселье в его глазах сменилось озабоченностью. Он вытащил из держателя факел, бросил на землю и принялся затаптывать. Я дождался, когда он протянет руку за вторым, выбежал из укрытия, стараясь ступать тихо. Неумение ходить беззвучно подвело и на этот раз: подошва сапога шаркнула по утоптанной земле. Алан отскочил в сторону, выставив перед собой меч.
 
Мы замерли друг перед другом, освещаемые багровым пламенем. Он смотрел на меня исподлобья, низко наклонив голову, на лице белел хищный оскал.
— Ты кто такой будешь? — спросил он хрипло.
— Сэр Томас Ромм, хозяин этих земель, — ответил я. — Взнак доброй воли даю шанс умереть не сейчас, а чуть позже, в петле.
— Пожалуй, откажусь я, хозяин. — Алан покачал мечом, примериваясь. — Но за доброту твою отплачу: можешь бежать к своим, они как раз подъезжают, скажешь, чтобы сюда не лезли, мое тут все теперь.
Он без предупреждения бросился ко мне, занося меч. Тот обрушился с чудовищной силой, я едва сумел парировать, подставив щит, отскочил в сторону, ударил сам. Алан отмахнулся по-деревенски широко, лезвие обошло защиту, кончиком чиркнув по кирасе, тут же снова нанес удар сверху. Мне пришлось сдвинуться в сторону, пропуская металлическую полосу, но противник обращался с тяжелым мечом, как с хворостиной, дернул в сторону с такой легкостью, что не пригнись я, лишился бы головы.
— Чего не бежишь? Прежние баре еще могли против меня устоять, но у тебя не выйдет!
Он развел руками, открываясь. Один короткий прыжок вперед, и все будет кончено! Но что-то мне не нравилось. Очень уж показным казалась его неуклюжая техника. Аланнебыл таким увальнем. Заметив, что его хитростьраскрыта, онсам пошел в атаку, замелькала сталь, на щит обрушился град ударов. Мечнаверняказатупится, но при такой силе удара достаточно попасть даже плашмя.
Но, каким бы опытным бойцом не оказался Алан, и в его тактике отыскались слабые места. Я отсчитывал замахи, шаги, отступления, пока мой щит с молнией на голубом фоне превращался в кусок бесполезного металла и дерева. От лязга и грохота ныли зубы. Наконец, углядевбрешь, шагнул вперед, махнув перед собой мечом на уровне коленей. Противник непроизвольно отпрыгнул, вытянув голову вперед и подставляя шею. Иззубренный край щита немедленно пошел вверх, с треском ударив вожака в подбородок. Оглушенный, Алан откинул голову, и я, сделав шаг назад, махнул мечом. Выбитое из ослабевших пальцев оружие звякнуло о мелкие камешки. Завершая бой, я ударил щитом ему в лицо, сбивая с ног. Все было кончено.
Дыхание вырывалось из груди с хрипами. Я взмок, словно только выбрался из воды, но руки и ноги не дрожали, — хвала тренировкам! За шумом крови в ушах не сразу услышал грохот копыт, из темноты за воротами вырывались всадники, в руках сверкали мечи и сабли.
— Все в порядке тут? — крикнул один из них, осаживая коня возле поверженного. Я кивнул, указал в сторону домов, откуда тянуло остывающим дымом:
— Помогите остальным, они пошли в ту сторону.
Остаток ночи провели, собирая трофеи и считая погибших. Из моего маленького отряда только один напоролсяв темноте на нож, зато мятежникиполегли все, кромеАлана и мальчишки лет тринадцати, сидевшего в дозоре. Заметив всадников на дороге, он просигналил, как было велено, но зачем-то побежал к деревне. Его поймали, и теперь тотс распахнутыми в ужасе глазами смотрел на трупы товарищей, которые крестьяне сваливали в кучу за околицей. Светало, и теперь была видна почти черная кровь, залившая изуродованные тела. Из деревенских погибли двое. Голове подсекли сухожилья и оставили в подожженной хате, и еще одного мужика зарубили за то, что полез защищать дочерей. Дружина, десяток мужиков из моего села, деловито обшаривала мертвецов, вытаскивая мелкие монеты из карманов в поясах и снимая сапоги. Я промолчал: погибшим оно все равно уже не нужно.
Алана привязали к толстому столбу, вывернув руки так, что трещали связки. Он храбрился, поглядывал с усмешкой, как деревенские мужики торопливо копали яму, шкурили длинное бревно. Вскоре за воротами уже стояла новая, пахнущая свежим деревом виселица. Другие грузили на телеги мертвые тела, теперь обобранные до нитки, вывозили куда-то в лес, где не то закапывали, не то просто бросали. Даже по тем, для кого эта деревня была родной, никто не плакал, и уверен, что вполне заслужено.