Последний снег

Лив перевернула снимок и обнаружила цифры в правом углу. Сперва она решила, что это дата, но цифр было слишком много. Одиннадцать штук. Написаны небрежным косым почерком Видара, с трудом поддающимся разбору. Она бросила взгляд на шкаф, в котором был спрятан сейф. Полиции не удалось его открыть. Сказали, что пришлют специалиста по вскрытию сейфа, но на это потребуется время.
Лив набрала в грудь воздуха и позвала Симона.
Она и забыла, что Фелисия тоже у них. Оба прибежали на ее крик, все красные и растрепанные, словно их поймали за чем-то постыдным.
— Ты кричала, мам?
Лив покосилась на Фелисию, но та мило улыбнулась. Со своими синими волосами она была похожа на лесную фею из сказки. Лив показала на фото Кристины.
— Думаю, я нашла код от сейфа.
Симон взял снимок и посмотрел на цифры. Голые плечи все в красных прыщах. У Лив в ушах раздался надрывный голос Видара: «Прикройся, парень, смотреть на тебя больно».
— Сейчас проверим, — заявил сын.
Он открыли скрипучие дверцы шкафа. Внутри было пусто. От одежды Видара Лив поспешила избавиться. Привинченный к полу одноглазый сейф пялился на них. В детстве Лив видела внутри пачки денег, но это было так давно — память могла обманывать.
Лив и Фелисия, затаив дыхание, следили, как Симон крутит колесико. Каждый щелчок звучал в ушах пистолетным выстрелом. Заметив волнение Лив, Фелисия успокаивающе положила руку ей на спину. От нее исходил слабый запах спиртного. Но, может, это духи? — Сложно сказать наверняка. На руке у девушки была очень реалистичная татуировка тигриной морды: в разинутой пасти белеют острые зубы.
— Ты знаешь, что там внутри? — спросила она. Лив покачала головой.
— Только в детстве отец открывал его при мне. Когда еще мог мне доверять.
— Мой папа такой же, — призналась Фелисия. — Он даже спит с кошельком под подушкой.
Она сказала это со смехом, но рука ее на спине Лив была холоднее льда.
Симон сидел на корточках перед сейфом. На спине выступил пот. Пахло от него, как после пробежки по мокрому лесу после дождя. Одиннадцать щелчков, и дверца открылась. Это произошло так неожиданно, что все трое отпрянули назад, словно испугавшись, что за дверцей может оказаться Видар. Вот она — тайна, не дававшая покоя все эти годы. Лив подумала о Юхе. Ей всегда представлялось, как он откроет эту дверцу и найдет за ней состояние. Но внутри была только пыль, поднятая сквозняком.
Симон повернулся к ней.
— Тут ничего нет. Пусто.
Лив охватило разочарование.
— У него должен быть другой тайник. Или он все-таки положил все деньги в банк. Но в это верится с трудом.
Видар никогда не доверял банкам. Говорил, что ценности нужно хранить в тайнике. Так безопаснее.
Симон сунул руку внутрь и провел по пустым полкам. Замер, когда что-то попало под пальцы. Выудил находку и поднес к свету. У Лив перехватило дыхание. Она снова ощутила запах свободы и вяленого мяса. Украшение потемнело от времени, но не было никаких сомнений, что это та самая цепочка с сердечком, которую когда-то вручил ей Юха.
— Что это? — спросил Симон.
— Это мое.
— А почему у деда в сейфе?
— Понятия не имею.
Она соврала. Цепочка была напоминанием о встречах с Юхой. О ее наивных планах взять деньги и сбежать, о юношеской глупости и роковом предательстве, которое невозможно простить. Вот почему Видар опустошил свой сейф. Несмотря на то что они никогда не обсуждали случившееся, он так ее и не простил.
В ушах звучали проклятия, когда она потянулась за цепочкой. Даже после его смерти она продолжала бояться отца.
В комнате отдыха персонала Лиам рассматривал дома, выставленные на продажу на сайте «Хемнет». Все они были ему не по карману. А в какую-нибудь развалюху он дочь привести не мог. Он мечтал о домике в лесу, желательно у воды и с собственным садом. Подальше от маминого вольера, Габриэля и прошлой жизни. Он бы приложил все усилия, чтобы найти общий язык с соседями, приглашал бы их на кофе и болтал о всякой чепухе, как это делают нормальные люди.
Ему только нужен шанс.
 
Новый телефон был больше старого, который разбил Габриэль. И картинки на экране были гораздо четче. Ниила через плечо Лиама увидел, что тот рассматривает.
— Дешевле купить землю и построить собственный дом, надо только знать как.
— Я совсем в этом не разбираюсь.
— Отец тебя не научил?
— Он умер, когда мне было тринадцать.
Отец учил его только ломать, но не строить. У них дома было много дыр в стенах, которые мать завесила картинами. Но он не мог рассказать об этом Нииле.
Ниила похлопал его по плечу, и Лиам оцепенел от такого проявления заботы.
— Я могу тебя научить, если захочешь. Я построил два дома — себе и брату. Это чертовски тяжело. Но ощущение гордости, когда дом готов, ни с чем не сравниться. Знать, что ты построил дом собственными руками! Это дорогого стоит.
Лиам сглотнул подступившие к горлу слезы. Он не привык, чтобы люди ему помогали, и не знал, что сказать. Сидел как придурок и пытался не выдать своих чувств. Наверное, Ниила это заметил, потому что больше ничего не сказал, только улыбнулся краем рта, подлил кофе и вернулся в магазин.
Спустя пару минут, едва Лиам положил таблетку на язык, раздалось пиканье электронного замка. Он решил, что это Ниила что-то забыл. Но в комнату отдыха вошла Лив Бьёрнлунд. Они уставились друг на друга.
— Кофе есть? — спросила Лив.
— Думаю, да.
Во рту появился горький привкус. Он поспешил проглотить таблетку и подавил подступившую к горлу тошноту. Телефон все еще лежал перед ним на столе, но экран погас. Можно не бояться, что она увидит, что он там рассматривал.
— Ты работать пришла? — Надо же было что-то сказать.
— Нет, Ниила думает, я пока не готова выйти на сцену.
— На сцену?
Лив села напротив. Она буквально тонула в красной фланелевой кофте, протертой на локтях, с темным пятном от кофе на груди. В ней она была похожа на маленькую девочку, облачившуюся в отцовскую одежду.
— Сцена — это касса. Ты разве не замечал? На тебя все взгляды обращены. А ты должен стоять и повторять одни и те же реплики изо дня в день.
Лиам моргнул. Оказывалось, не только ему показалось, что он играет роль на глазах у любопытных зрителей.
— Ага, понимаю, что ты имеешь в виду.
Лив улыбнулась. Пряди волнистых волос падали на лицо, глаза сияли. В ней все еще угадывался ребенок, хотя жизнь сложилась не лучшим образом.
— Я зашла передать Нииле кое-какие бумаги, — сказала она. — Он настаивает, чтобы оформить мне больничный.
— Ты бы предпочла работать?
Она пожала плечами.
— Тут по крайней мере можно узнать все слухи. Трудно сидеть дома и гадать, что происходит.
— Вот именно — слухи. Мелют всякую ерунду, — возразил Лиам. — Ты ничего не пропустила.
Склонив голову, Лив внимательно посмотрела на него:
— Можешь рассказать, что ты слышал?
— О чем?
— О папе, обо мне. Я знаю, что люди болтают. Все строят свои теории о том, что произошло. Впрочем, в этом нет ничего удивительного.
Лиам глотнул кофе и бросил взгляд на часы. У него три минуты до окончания перерыва.
— Я не слушаю сплетни.
— Да ладно. Не надо меня жалеть. Скажи правду. Они меня подозревают, да? Думают, что я убила собственного отца.
— На твоем месте я бы не слушал. Сплетни есть сплетни.
Она подняла на него глаза. В дневном свете они были такие ярко-голубые, что Лиаму больно было смотреть.
— Ты тоже думаешь, что это я?
Лиам поднялся и ополоснул чашку, чувствуя на себе вопрошающий взгляд. Она ждала ответа. Вместо ответа он улыбнуться ей через плечо. Улыбка была деланной. Его терзала совесть. По его и брата вине Лив теперь страдает. Они вторглись в ее мир, вызвав этот хаос.
Перед тем как выйти, он осторожно коснулся ее плеча и, прокашлявшись, нашел в себе силы сказать:
— Думаю, Ниила прав. Тебе лучше немного отдохнуть.
Но об отдыхе и речи быть не могло. Спасаясь от мыслей, Лив искала себе работу, хотя куда от них денешься — от мыслей-то. Прижавшись лбом к стеклу, она смотрела на то место, где росла рябина. Ветки с нераскрывшимися почками валялись на траве. Она сожжет их, а пень выкорчует вместе с корнями. Все эти годы ей хотелось сделать это.